Постепенно я, однако же, успокоился. Или сон меня одолел. Сейчас я уже в точности не могу вспомнить. А наутро проснулся поздно да ещё решил поваляться в постели, поскольку, к величайшему моему удовольствию, не надо было идти к кузнецу. О своём намерении промыть песок я даже забыл и, только после того как позавтракал, вспомнил, подумав с какой-то самоиронией: «Что за чушь может прийти в голову, когда размечтаешься!» Вскоре всё же я пришёл к мысли, что, возможно, это не такая уж чушь, а ещё через небольшой промежуток времени я и вовсе забеспокоился. Мне начали лезть в голову мысли, что, пока я здесь прохлаждаюсь, кто-нибудь из соседей возьмёт этот песок для какой-нибудь своей надобности: ну хотя бы посыпать дорожки или употребить для приготовления штукатурки, чтобы обмазать стены.
Не прошло и пяти минут, как я уже лихорадочно искал свой тазик, который куда-то запропастился. Брата не было дома, и я подумал, что он, должно быть, куда-нибудь ушёл писать свои этюды. Я решил поискать в сарае и, выйдя во двор, неожиданно увидел брата бегущим из-за железнодорожной насыпи к дому. Лицо его было встревоженно. От быстрого бега он ничего не мог сказать, а только молча протягивал мне тазик, который держал в руках. Только теперь, заметив у него свой тазик, я понял, что произошло нечто непоправимое.
– Кучу украли? – спросил я испуганно.
– Какую кучу? – с недоумением спросил он.
– Ну, песок!
– А! – махнул он рукой. – Я золото нашёл. По-моему…
– Какое золото?
– Ну, какое золото бывает, – пожал он плечами.
– Где же оно?
– А вот! – И он протянул мне тазик, который держал в обеих руках.
На какой-то момент у меня мелькнула мысль, что он спятил.
– Где же золото?
– Ну, в тазу.
– Так он же пустой!
– А ты хотел, чтоб был полный? Это никакой дурак, я думаю, не отказался бы!
Я взял у него тазик и внимательно осмотрел. На дне было с десяток тёмных песчинок.
Брат сказал:
– Ты химик. Ты можешь определить, золото это или, может быть, какая-нибудь мура?
Взяв стеклянную пробирку, я осторожно собрал в неё песчинки и принялся разглядывать их в увеличительное стекло. Они отсвечивали металлическим блеском.
– Где ты это нашёл? – спросил я.
– Ну, в песке.
– В каком песке?
– Ну, в куче, которую мы из колодца вытащили.
– Ты всю кучу промыл?
– Нет, я только попробовал. Там ещё много, наверно.
– Тогда надо бежать, – говорю.
– Куда?
– Промывать песок. Куда же ещё!
– А анализ не надо делать?
– Анализ, – говорю, – потом. Сейчас надо бежать, пока не растащили кучу.
– Кто же её растащит?
– Ну мало ли кто. Может быть, кто-нибудь видел, как ты мчался как сумасшедший.
Теперь мы уже как два сумасшедших побежали с тазиком обратно к колодцу. К моей радости, куча оказалась на месте. Бросив в тазик пригоршни две песку и наполнив его до половины водой, я принялся усиленно встряхивать тазик круговым движением и, когда вода как следует замутилась, выплеснул её вместе с песком. На дне тазика остался как бы мазок желтоватого цвета.
Золото! Это было, безусловно, золото. Всё происходило как в прочитанных мной рассказах про золотоискателей. Собрав со дна таза тогда золотые песчинки, образовавшие этот живописный мазок, в пробирку, я снова наполнил его песком и водой. Брат вырвал у меня таз из рук. Принялся встряхивать. Выплеснул. Что-то неудачно у него получилось. Мазка не было. С трудом мы нашли на дне три-четыре песчинки.
– На, болтай лучше ты, у тебя больше опыта, – сказал брат, отдавая мне таз.
Я принялся промывать песок. Дело шло с переменным успехом. Иногда получался вполне заметный мазок, как и в первый раз. В другой раз вся добыча ограничивалась одной или двумя песчинками. Случалось и так, что совсем ничего не было. Видно, распределение золота в песке имело неравномерный характер. И всё же, когда весь песок был промыт, пробирка оказалась почти наполовину наполнена тёмным, непросвечивающимся песком. Она казалась тяжёлой, словно в неё насыпали свинцовой дроби.
– Это, несомненно, металл, – сказал брат, – но какой? Может быть, это вовсе и не золото?
– Вот придём домой и установим точно, – ответил я.
– А как мы установим?
– Увидишь.
Дома я занялся химическими опытами впервые с тех пор, как мы вернулись в Ирпень из Киева. Укрепив на специальной деревянной подставке три пробирки, я бросил в каждую из них по нескольку крупинок добытого нами металла, после чего в одну пробирку налил крепкой соляной кислоты, во вторую пробирку – серной, в третью – азотной.
Брат впервые с интересом отнёсся к химии.
– Это что ты туда за вонючие жидкости льёшь? – спросил он.
– Это не вонючие жидкости, – авторитетно ответил я, – а серная, соляная и азотная кислоты. Если крупинки хоть в одной из этих кислот растворятся, то это не золото.
– А если не растворятся?
– Ну, тогда золото, – развёл я руками.
– А если, допустим, в серной растворятся, а в соляной и азотной не растворятся? – продолжал спрашивать брат.
– Тогда не золото, – объяснил я. – Золото не растворяется ни в серной, ни в соляной, ни в азотной кислотах.
– А долго надо ждать?
– Ну, я не знаю. Я ведь с золотом никогда не имел дела. Подождём до завтра.
– Это до завтра ждать! – ужаснулся брат.
– Зато уж наверняка будет, – утешил я его.
– Отцу ничего говорить не надо. Ему не понравится, что мы раскрыли его тайну, – предупредил брат.
– А он, думаешь, знает, что в колодце золото?
– Почему же он, по-твоему, про какую-то колодезную тайну болтал? Ясно, знает, – сказал брат. – Должно быть, когда колодец копали, он попробовал промывать песок и нашёл золото. Он ведь видел, как промывают в Сибири золото, когда на японскую войну ходил.
– Да, – вспомнил я. – Он ведь и сам там нашёл золото, которое во флаконе.
– Верь ты ему! – с презрением сказал брат. – Это он не там нашёл, а здесь.
– Где здесь?
– В колодце. Где же ещё!
– Почему же он говорит, что в Сибири?
– А что он, дурак, чтоб говорить, что не в Сибири? Станет говорить, что у него в колодце золото, чтоб каждый дурак лазил к нему в колодец за золотом! Он не дурак!
– Значит, то золото, которое у него во флаконе, вовсе не из Сибири, а из нашего же колодца?
– Ясно.
Крупинки между тем без всякого изменения лежали на дне пробирок. Кислоты, по всей видимости, на них совершенно не действовали. У меня почти не оставалось сомнения, что наша находка – золото.
– А почему тебе пришло в голову там искать? – спросил я брата.
– Когда ты вчера посмотрел на песок, я сразу подумал, что ты подумал, что там золото. А вечером я лёг спать да и думаю: вдруг там на самом деле золото? Ты уже везде искал, а там не искал. Должно же оно где-нибудь быть, думаю.
– Почему же ты мне не сказал?
– Я думал, ты спишь.
– А утром?
– Утром не хотел тебя будить. Ну, и думал, вдруг там никакого золота не окажется и ты будешь надо мной смеяться, скажешь: заболел золотой горячкой.
Он стал спрашивать, почему золото могло оказаться на такой глубине. Я объяснил, что золото находят по берегам рек, потому что вода размывает природные месторождения и уносит крупинки золота, которые оседают по берегам и на дне. Реки часто меняют русла. Старое русло может засыпать песком, на его месте может образовываться дюна, поэтому золотоносный слой может обнаружиться на глубине.
– Тогда надо поискать золото на участке там, где пониже. Колодец – на возвышенности, а мы пороемся в более низких местах. Там, может быть, только копни – тут же золото, – высказал предположение брат.
Поскольку исследуемые частички в пробирках не подверглись за ночь воздействию кислот, мы со следующего же дня принялись за геологические изыскания. Делалось это так. Снимался слой чернозёма толщиной около метра, то есть, говоря проще, копалась яма глубиной с метр. Под слоем чернозёма обнаруживался слой песка. Этот песок мы пробовали промывать и, не обнаружив в нём ни крупинки золота, начинали рыть яму в другом месте.
Через несколько дней у брата уже начались занятия в профшколе, и он сказал:
– Мы с тобой тут как дураки роемся, а может быть, это и не золото вовсе. Ты ведь не ювелир. Лучше я отнесу пробирку Апельцыну и узнаю точно.
– А если Апельцын спросит, где ты взял этот песок?
– Скажу, отец из Сибири привёз.
На другой день, уезжая в Киев, брат захватил с собой пробирку с нашей добычей, а вечером вернулся в таком виде, что я сразу и не узнал: в модном однобортном коверкотовом пиджаке, в таких же брюках-дудочках, то есть суживающихся книзу, по тогдашней моде; из-под брюк выглядывали наимоднейшие пёстрые носки, на ногах – остроносые штиблеты из жёлтой кожи, на голове – модная фетровая шляпа, и ещё на шее у него был узенький галстук-гудочек, какие только входили в моду. Кроме того, в руках у него было два больших свёртка.
Увидев, что я на него воззрился, он подмигнул мне и приложил палец к губам, чтоб я помалкивал. Мать конечно же сразу обратила внимание на перемену в его костюме и спросила:
– Где это ты всё взял?
– Купил.
– А деньги откуда?
– Картину продал.
– Какую картину?
– Ну, свою картину «Зимний пейзаж», – не моргнув глазом ответил брат. – У нас в профшколе устроили выставку прошлогодних работ. Я ещё весной дал для выставки этот пейзаж, и вот теперь его купил кто-то.
Мать только головой покачала. Я между тем развернул один из принесённых братом свёртков, надеясь, что там костюм для меня. Но в свёртке была аккуратно сложенная старая одежда брата. Зато в другом свёртке оказался новенький модный непромокаемый плащ.
– Что же ты мне только плащ купил? – с обидой спросил я.
– Это не тебе. Это тоже мне, – сказал брат. – На тебя этот плащ велик будет.
Напялив на себя ещё и этот плащ, он принялся вертеться в нём перед зеркалом, выпячивая грудь, как индийский петух.