Наконец Миллисент вспомнила каких-то кузенов, которые приезжали на похороны Альберта. Обычные респектабельные люди. У Дорри нашлись их адреса. Приглашения были отправлены. Еще – братья Нанн из продуктовой лавки, у которых работал Альберт, и их жены. Пара приятелей Альберта, с которыми он играл в боулинг на траве, и их жены. Владельцы пушной фермы, которым Дорри продавала сурков? Женщина из кондитерской лавки, которая должна была покрыть торт глазурью?
Торт они собирались испечь дома, а потом отвезти его в лавку, чтобы его украсила кондитерша, у которой был диплом по украшению выпечки, полученный в каком-то заведении в Чикаго. Она покроет торт белыми розами, кружевными рюшечками, сердечками, гирляндами, серебряными листьями и крохотными серебряными сахарными шариками, о которые можно сломать зуб. А пока нужно было замесить тесто и испечь торт, и тут пригодились сильные руки Дорри. Она ворочала неподатливую смесь – одни сплошные цукаты да черный и желтый изюм и лишь чуть-чуть мучной болтушки с имбирем, чтобы все это склеить вместе. Прижав к животу огромную миску и взявшись за веселку, Дорри испустила счастливый вздох – первый за долгое время.
Мюриель решила, что нужна подружка невесты. Замужняя подруга невесты. Она бы сама выступила в этой роли, но ей предстояло играть на органе. «О Совершенная Любовь». И марш Мендельсона.
Значит, подругой невесты будет Миллисент. Мюриель вынудила у нее согласие. Мюриель принесла собственное вечернее платье – длинное, небесной синевы – и вспорола его в поясе – какой уверенной и лихой швеей она стала! Она предложила сделать кружевную вставку на талии – тоже синюю, но потемнее – и жилет из такого же кружева. Платье станет как новенькое, и ты в нем будешь как картинка, сказала она.
Впервые примерив платье, Миллисент засмеялась и сказала: «Мне в нем только ворон пугать!» Но на самом деле была довольна. Они с Портером вообще не играли свадьбу, лишь наскоро обвенчались в доме викария, решив потратить сэкономленные деньги на мебель.
– Наверно, мне нужна еще какая-нибудь штуковина, – сказала она. – На голову.
– А ей-то фата! – закричала Мюриель. – Дорри-то! Мы с тобой совсем застряли на этих платьях и напрочь забыли про фату!
Тут Дорри вдруг подала голос. Она заявила, что никакую фату не наденет. Она не потерпит, чтобы ее заматывали какой-то тряпкой, – а то у нее будет такое чувство, как будто ее всю облепили паутиной. При слове «паутина» Миллисент и Мюриель дернулись, так как по городу ходили шутки о паутине в кое-каких местах.
– Она права, – сказала Мюриель. – Фата – это слишком.
Они стали думать, чем заменить фату. Венком из цветов? Нет, это тоже слишком. Красивой широкополой шляпой? Да, можно взять старую летнюю шляпу и обтянуть белым атласом. А другую – темно-синим кружевом.
– Теперь меню, – робко сказала Миллисент. – Суп-крем куриный в корзиночках из теста, пресное печенье, желе в формочках, тот салат из яблок с грецкими орехами, бело-розовое мороженое и торт…
При слове «торт» Мюриель спросила:
– Дорри, у него, случайно, нету сабли?
– У кого? – не поняла Дорри.
– У твоего жениха, Уилки. У него, случайно, нету сабли?
– С какой стати у него вдруг будет сабля? – удивилась Миллисент.
– Ну я просто подумала – вдруг есть, – объяснила Мюриель.
– Не могу тебя просветить на этот счет, – ответила Дорри.
Тут настал момент, когда все замолчали, стараясь представить себе жениха. Его нужно было допустить в комнату и расположить посреди всего этого. Шляпок, обтянутых материей. Супа в печеных корзиночках. Серебряных листьев. Всех обуяли непреодолимые сомнения. Во всяком случае, Миллисент и Мюриель обуяли сомнения. Женщины едва смели глядеть друг на друга.
– Я просто подумала, ну раз он англичанин, или кто он там, – сказала Мюриель.
– Главное, чтобы человек был хороший, – сказала Миллисент.
Свадьбу назначили на вторую субботу мая. Мистер Спирс должен был приехать в среду и поселиться у священника. Перед этим, в воскресенье, Дорри собиралась на ужин к Миллисент и Портеру. Мюриель тоже пригласили. Дорри не явилась, и начали без нее.
Посреди ужина Миллисент вдруг встала из-за стола:
– Я иду к ней. Очень надеюсь, что она хоть на свою свадьбу явится вовремя.
– Я с тобой, – сказала Мюриель.
Миллисент поблагодарила и отказалась:
– Если мы вдвоем придем, может получиться хуже.
– Что значит «хуже»?
Миллисент не могла объяснить.
Она пошла через поле одна. Был теплый день, и задняя дверь дома Дорри стояла нараспашку. Между домом и тем местом, где когда-то был сарай, росла рощица грецких орехов. Они были еще голые, потому что грецкие орехи из всех деревьев почти самые последние покрываются листьями. Безлистые ветки странно смотрелись в жарких солнечных лучах. Трава полностью глушила звук шагов.
На веранде, пристроенной к дому сзади, стояло старое кресло Альберта – стояло всю зиму, его не заносили в дом.
Миллисент боялась, что с Дорри что-нибудь приключилось. Несчастный случай с ружьем. Вдруг Дорри чистила ружье. Такое бывает. А может, она лежит где-нибудь в поле. Или в лесу. Среди прошлогодних листьев, молодых побегов лука-порея и волчьей стопы. Перелезала через изгородь и зацепилась за проволоку. Решила выйти на охоту в самый последний раз. И вдруг, при всей ее опытности, ружье выстрелило само. Миллисент раньше никогда не боялась за Дорри, зная, что та – очень осторожный и умелый охотник. Но, наверно, после происшествия этого года Миллисент стало казаться, что возможно все. Предложение руки и сердца, такая невозможная удача, заставит поверить и во внезапную катастрофу.
Но на самом деле Миллисент вовсе не этого боялась. Она так старательно представляла себе разные несчастья, чтобы спрятать свой подлинный страх.
Она подошла к открытой двери и окликнула Дорри. И так была готова к ответной тишине, зловещему равнодушию дома, только что покинутого жертвой несчастного случая (или до сих пор хранящего в своих недрах тело хозяина, ставшего жертвой… нет, навлекшего на себя несчастный случай), что у нее подогнулись колени при виде Дорри собственной персоной в старых рабочих штанах и рубахе.
– А мы тебя ждали. Мы тебя ждали к ужину.
– Я, должно быть, потеряла счет времени, – сказала Дорри.
– Что, у тебя все часы встали?
Миллисент немного пришла в себя, пока ее вели через заднюю прихожую, набитую привычным таинственным хламом. В доме пахло жарящейся едой.
На кухне было темно – окно загораживал буйно разросшийся куст сирени. Дорри готовила на дровяной плите, которая была в доме с самого начала. На кухне стоял старый кухонный стол с ящиками для ножей и вилок. Миллисент с облегчением заметила, что календарь на стене – этого года.
Дорри готовила себе ужин. Она как раз резала фиолетовую луковицу, чтобы бросить на сковородку к кускам бекона и ломтикам картошки. Вот тебе и «потеряла счет времени».
– Не обращай на меня внимания. Готовь дальше. Я поела, прежде чем пошла тебя искать.
– Я чаю заварила, – сказала Дорри. Чайник стоял на краешке плиты, и налитый в кружку чай оказался темным, как чернила.
– Я не могу уехать. – Дорри отдирала от сковороды прилипшие шкворчащие куски бекона. – Я не могу отсюда уехать.
Миллисент решила отнестись к этому так же, как относятся к словам ребенка, заявляющего, что он больше никогда в жизни не пойдет в школу.
– Хорошенькие новости для мистера Спирса. После того, как он приехал в такую даль.
Дорри слегка отодвинулась от плиты – сковородка начала плеваться кипящим салом.
– Сдвинь-ка ее, где жар поменьше, – посоветовала Миллисент.
– Я не могу отсюда уехать.
– Я слышала.
Дорри закончила готовить и выскребла результат на тарелку. Добавила кетчупа и два толстых ломтя хлеба, которыми собрала со сковородки растопленный жир. Села есть и замолчала.
Миллисент тоже села, пережидая. И наконец сказала:
– Объясни мне причину.
Дорри пожала плечами и продолжала жевать.
– Может быть, я чего-то не знаю. Ты что-то такое выяснила про него? Он бедный?
Дорри помотала головой:
– Богатый.
Значит, Мюриель была права.
– Тысячи женщин за это правую руку отдали бы.
– Мне все равно, – сказала Дорри. Прожевала, проглотила и повторила: – Мне все равно.
Миллисент поборола застенчивость и рискнула:
– Если ты думаешь о том же, о чем и я, то, может, ты зря беспокоишься. Часто мужчинам в возрасте это уже становится не надо.
– Ой, я не потому! Про это-то я все знаю.
«Ах, знаешь? Интересно, откуда это?» Дорри может сколько угодно воображать, что знает, оттого, что видела, как этим занимаются животные. Миллисент иногда думала, что ни одна женщина никогда не вышла бы замуж, если бы знала по-настоящему.
Но она все же сказала:
– Как выйдешь замуж, перестанешь замыкаться в себе и начнешь жить настоящей жизнью.
– Я и так живу.
– Ну тогда ладно, – ответила Миллисент, будто сдаваясь.
Она села и отхлебнула ядовитого чаю. На нее нашло вдохновение. Она выждала немного и сказала:
– Конечно, это твое дело. Безусловно. Но беда в том, что тебе будет негде жить. Здесь ты остаться не сможешь. Когда мы с Портером услыхали, что ты выходишь замуж, то выставили дом на продажу. И продали.
– Врешь, – немедленно ответила Дорри.
– Мы не хотели, чтобы дом пустовал и притягивал бродяг. Вот и продали.
– Вы бы ни за что со мной так не обошлись.
– Что значит «обошлись», если ты все равно собралась выходить замуж?
Миллисент уже сама верила своим словам. Скоро они и в самом деле станут правдой. Если выставить дом по заниженной цене, его кто-нибудь купит. Его еще можно привести в жилой вид. Или снести, разобрать на кирпичи и дерево. Портер будет только рад от него избавиться.
– Ты не выгонишь меня из дома, – сказала Дорри.
Миллисент молчала.
– Ты ведь врешь, правда? – спросила Дорри.
– Дай мне Библию. Я на ней поклянусь.