– Да ладно, не обижайся, – утешила Ирина. – Сам говоришь, что нравлюсь и сам же нашу Катюшку вчера соблазнил. Как это называется, а?
Шурик хотел было оправдаться, сказать, что и не собирался никого соблазнять, что Катя сама за него все сделала, но снова промолчал.
– Ничего-ничего, Катюшка у нас такая коварница, что и сама кого хочешь соблазнит, – Ирина подошла к подружке и, положив руку ей на грудь, начала гладить, отчего та томно прикрыла глаза, а потом припала губами к ее приблизившимся губам. Они поцеловались взасос, прижимаясь друг к другу телами, но, не выпуская из рук бокалы. Шурик боялся пошевелиться, чтобы не дай бог прервать этот затянувшийся поцелуй.
– Видишь, что она со мной делает! – Ирина наконец-то обернулась к Шурику. – Я уже и справиться с собой не могу, так и хочется лизать эту крохотульку, пока не кончит. Не желаешь еще посмотреть, как девочки друг друга ласкают, а?
– Желаю, – Шурик, облизнул сухие губы.
– Все желают, – сказала Катя и чокнулась с Ириной бокалами.
– Покажем ему аттракцион сластей, Коротышка? – спросила Ирина. Она допила шампанское, поставила бокал на стол и ловко нырнула рукой под короткую юбку девушки.
– Ты хочешь при нем…
– Ну, должны же мы как-то отблагодарить мальчика, за проявленную честность.
– А если он…
– На нас глядя, тоже захочет?
– Да.
– А мы ему, чтобы вел себя прилично, ручки свяжем. Если, конечно, согласится. – Ирина посмотрела на вытаращившего глаза, Шурика. – Ты согласишься?
– Соглашайся, Шурик, не пожалеешь. Такого ни в каком кино не увидишь, – сказала Катя и сладостно прижалась к Ирине, чья рука все еще оставалась у нее под юбкой.
Они напрасного его уговаривали. Шурик приблизительно представлял, что сейчас произойдет, и мечтал лишь об одном, чтобы девушки не шутили. Он сел в кресло и покорно позволил Ирине и Кате привязать свои руки к подлокотникам. Шурик попробовал ими пошевелить и понял, что сам теперь освободиться не сможет.
– За музыкой, конечно, слышно не будет, но все равно не ори, а то придется тебе рот заткнуть, – сказала Ирина.
Она на полную громкость включила магнитофон, и Высоцкий захрипел про «таукитян». Катя разлила в два бокала остатки шампанского. Девушки выпили на брудершафт. И начался аттракцион сластей…
Это было невыносимо. Шурик ерзал в кресле и проклинал все на свете из-за того, что не может присоединиться к ласкающим друг друга красавицам. Он вспотел. Он скрипел зубами от безуспешных попыток освободить руки и, наконец, взмолился, чтобы его развязали. На него не обратили внимания. Он стал кричать, что не может больше терпеть таких мучений. Тогда Ирина взяла свои трусики и использовала их как кляп. Шурик замычал и сделал умоляющие глаза, но она лишь показала ему язык и вернулась к ожидающей новых ласк Кате.
Потом в руках у Ирины появился фотоаппарат. Девушки по очереди позировали и снимали друг друга. Потом Ирина фотографировала, как голенькая Катя со всех сторон сладострастно прижимается к связанному Шурику, и ему оставалось только стонать и закрывать глаза от бессилия сделать хоть что-нибудь. Когда Катя фотографировала его с Ириной, та вовсю дала волю своим фантазиям. Шурик покраснел до корней волос. Ему было и очень стыдно, и в то же время хотелось оставаться как можно дольше рабом двух злых красоток. Вот только бы руки не были связаны!
Неожиданно в дверь громко постучали.
– Это вы, Андрей Панкратыч? – спросила Ирина спокойно, в то время как Катя в панике бросилась собирать разбросанную по комнате одежду.
– Да, это я. Открой мне, девушка, – услышали они.
– Одну секунду, – сказала Ирина. Она поднесла палец к губам, давая понять, чтобы Катя с Шуриком молчали, и к ужасу их обоих подошла к двери и открыла ее.
Маленькая Катя юркнула за спину Шурику, торопливо развязала ему руки и, сжавшись в комочек, так за креслом и осталась. Шурик, наконец-то освободившийся от веревок, вынул изо рта мокрую тряпицу, и в это время увидел вошедшего в комнату старика с серой повязкой на глазах.
– Кто с тобой, девушка? – спросил старик, повернув голову в сторону замершего Шурика.
– А это тот самый молодой человек, про которого я вам говорила, – выпалила Ирина. Шурик округлил глаза. Ирина же торопливо закивала ему головой, как бы призывая соглашаться со всем, что она скажет.
– Я чисто случайно его увидела, Андрей Панкратыч. На рынке. Хотя и искала специально. Но я ему пока ничего не говорила и ни о чем не спрашивала. Поэтому можете его сами расспросить. Я думаю, он вам все расскажет и иконку вам продаст. Ведь правда, Шурик, продашь? – говоря все это, Ирина накинула на плечи рубашку, подскочила к столу, где лежал блокнотик, быстро написала что-то на первой же раскрытой странице и сунула его под нос Шурику.
«Уже продал!» – прочитал он и, ничего не поняв, пожал плечами.
– Где иконка? – почти закричал старик. Он вытянул вперед руки и стал надвигаться на испуганного парня.
Не обращая внимания на отчаянно жестикулирующую Ирину, очень боясь, что эти руки дотронутся до его лица, Шурик стал отступать короткими шажками, пока не уперся спиной в стену. Еще секунда и старческие пальцы коснулись бы его щек, и он, наверное, завопил бы от ужаса, но Андрей Панкратыч остановился и зашептал:
– Мальчик, где иконка? Скажи мне, мальчик, куда ты дел ее? Скажи, не бойся. Где она?
– В монастыре, в подвале, то есть в подземной церкви, – сказал вдруг Шурик, и теперь глаза округлились у Ирины.
«Я же написала ему, дураку, что продал, а он выдумывает зачем-то», – и она, поймав его взгляд, выразительно постучала себя кулаком по лбу.
– Правда, правда! – закричал уже во весь голос Андрей Панкратович, и схватил-таки Шурика за ворот рубашки. – Дорогой ты мой! Нашел, нашел! Где ты ее нашел, где?
– Не нашел, а из витрины в музее вытащил, – сказал Шурик стараясь отцепить от себя пальцы. – Да не щипайте вы меня!
– Когда это было?
– В субботу, днем.
– А какая она? Скажи, какая она!
– Какая? Старая такая, почерневшая вся, а сверху птица зеленая, – вспомнил Шурик однажды виденную за стеклом музейной витрины иконку, про которую после рассказывал Андрей.
– Правильно, она это! Она! Принеси мне ее! – запричитал Андрей Панкратович. – Умоляю тебя, мальчик! Я тебе заплачу. Много денег дам. Будешь вместо своего мотоцикла на машине ездить!
– Да нет у меня… – Шурик хотел сказать «никакого мотоцикла», но Ирина его перебила:
– Принесет он, Андрей Панкратыч, обязательно принесет. Завтра, правда, Александр? – она отчаянно стала ему подмигивать. – Ну, пообещай же Андрею Панкратычу, что завтра принесешь. Монастырь откроется, – во сколько он там открывается? – и ты сразу туда пойдешь. Правда? – она распахнула перед Шуриком рубашку и томно закатила глаза, как бы давая понять, что за данное обещание его ждет много-много удовольствий.
– Хорошо, завтра принесу, – вздохнул Шурик. – Только не утром, а где-нибудь в обед.
– Спасибо, спасибо, – запричитал Андрей Панкратович. – Я тебе много денег дам…
– Ирина, встречаемся завтра. Ровно в час у кинотеатра, – не стал больше слушать Шурик. – Договорились?
– Договорились, – удивилась Ирина его решительности. А Шурик, коротко бросив: «До свидания», почти выбежал из дома, не увидев, как Андрей Панкратович сдернул с глаз серую повязку…
Год 1723
В жаркий летний воскресный день из огромных настежь распахнутых ворот под Надвратной церковью Новоиерусалимского монастыря выдвинулась торжественная процессия. По случаю праздника никто не работал. Всем хотелось быть на горе Елеон, в тот момент, когда епископ Новоиерусалимский начнет читать в Елеонской часовне торжественный молебен.
Лишь один человек в этот час не вышел из монастыря, а, наоборот, проник в него. Пробрался по подземному ходу через церковь Константина и Елены в подвалы Воскресенского собора и, поблуждав там немного, освещая дорогу дрожащим огоньком потрескивающей свечки, и, по-видимому, найдя то, что искал, остановился.
Звали этого человека Андрей Панкратович Безуглый. Выглядел он лет на семьдесят, был высок, худоват и седовлас. Поставив свечку на каменный пол подземелья, Безуглый достал висевший на груди мешочек и вынул из него три маленьких иконки.
Эти иконки и еще письмо привез ему накануне гонец из Москвы вместе с печальным известием о кончине давнишнего его друга и двоюродного брата Егора Капитонова. Разбился тот, упав с лошади, да так, что и встать больше не смог. В последний же час свой написал тот Андрею, что одному ему теперь будет известно место, где находится реликвия жестоких фаддеевцев – нефритовый голубь, и завещал тайну эту хранить и никому о ней не рассказывать.
Всю ночь просидел Андрей Безуглый над последним посланием самого дорого ему человека. Сидел и вспоминал, как еще мальчишками были они свидетелями закладки Новоиерусалимского монастыря, как жили в общине, где люди молились не на иконы с ликом господа, а на каменную птицу, как вместе любили они смешливую Анютку, которую сжег на костре жестокий старец Фаддей. Вспоминал он, как, покинув общину, добрался в эти края, строил церкви, а когда, после тринадцатилетнего перерыва, связанного с опалой Никона, возобновилось строительство монастыря, одним из первых пришел сюда работать.
Размеренно и спокойно текла жизнь Андрея Безуглого, пока не наступил год 1698, когда к стенам Новоиерусалимского монастыря подошли полки взбунтовавшихся стрельцов. И эти события не коснулись бы тогда каменщика, если бы не отыскал его Гурий Силкин, Бывший среди стрельцов одним из предводителей. Порядком постаревший, и все также беспрестанно почесывающий свою теперь уже совсем лысую голову, Силкин тотчас приказал двум сопровождающим его стрельцам связать своего давнего спасителя и задать тому горячих. Потом отослал стрельцов и стал допрашивать пленника, выпытывать, в каком месте находится тайник, сооруженный Фаддеем Солодовым, и у кого от этого тайника имеется ключ-складень.