жареную птицу целиком. – Итак, слушай…
И Гет стал называть имена.
Глава IVИгры разбойников
«Танцы салиев в этом году проходят особенно торжественно».
Элий спал. Ему снилась чудовищная стена, она поднималась до неба и закрывала солнце. Она была черной, и с нее медленно падали хлопья горячего пепла. За стеной непрерывно звучали голоса. Гортанные, чужие. Элий приложил ухо к стене и услышал глухие монотонные удары. Будто там, за стеной, билось чудовищное сердце…
Он проснулся от истошного визга колес – поезд тормозил. Римляне верят снам. Любые сны пророческие. Даже те, которым не суждено сбыться. Все дело в умении толковать. Элий был плохим толкователем и потому старался поскорее забыть ночные кошмары. Но черную стену, вырастающую до небес, он забыть не мог.
Из открытого окна тянуло прохладой. Ночная степь лениво дышала, ожидая утра. Дождь кончился. Воздух был наполнен ароматами, прохладен и свеж. Впереди состава луч прожектора рассекал ночную тьму. Телеграфные столбы вдоль дороги стояли ровно, как часовые. Но один споткнулся и повалился вперед. Элий попытался разглядеть в темноте продолжение цепочки, но не смог.
По проходу вагона загромыхали калиги гвардейцев, кто-то рванул наружную дверь. Несколько человек выпрыгнули из вагона и побежали вдоль насыпи. Лучи электрических фонариков метались по сторонам. Грохнул одиночный выстрел. Черная тень подпрыгнула и исчезла.
– Глупец, это антилопа, – сказал кто-то – голос был так отчетливо слышен в ночном воздухе, будто преторианец сказал фразу над ухом Цезаря.
Элий натянул тунику и вышел из купе. В проходе стоял преторианец. Элий отстранил его и заковылял к выходу. Преторианец зашагал следом. Элий помедлил в дверях, втянул полной грудью ночной воздух. Внизу у насыпи остановился гвардеец. Сверкнул в свете фонаря золоченый шлем.
– Рутилий?…
Трибун поднял голову.
– Пути разворочены взрывом. Телеграфные столбы повалены. Сейчас мы определяем, насколько сильны повреждения.
– Монголы?
– Вряд ли. Скорее, местные грабители.
Гвардеец бежал к ним. Рутилий направил в лицо бегущему луч фонарика…
– Впереди на путях состав. Паровоз и три вагона сошли с рельс. Поезд разграблен. Двое убитых. Пассажиры перепуганы насмерть. Каждый лопочет свое. Но в одном сходятся: грабители – арабы. Местная банда.
– Этим людям нужна помощь? У них есть раненые? – спросил Цезарь. – Надо дать им воду и продукты. У них наверняка ничего не осталось.
– Я распоряжусь, – отвечал Рутилий.
– Когда смогут починить дорогу? – спросил Элий.
Рутилий пожал плечами.
– Я отправил назад на ближайшую станцию двух верховых с сообщением. Дрезина за пострадавшими пассажирами должна скоро прибыть. Но даже боги не ведают, когда прибудет ремонтная бригада. Может быть, через несколько дней. В последнее время на этой ветке движения почти нет.
– Сколько миль до Нисибиса?
– Строем прибудем завтра.
– Тогда в путь. И немедленно. Пока холодно, – приказал Элий.
– Торопишься к месту казни?
Рутилий прав, Элий и не думал этого отрицать. Здравый смысл требовал повернуть назад. Но что-то было сильнее здравого смысла.
– Цезарь, послушай меня. Садись на коня. Я дам тебе десять человек верховых в сопровождение. Возвращайся. Может, ты спасешься. А я отправлюсь в Нисибис. Я пришлю писульку. Если успею. Идиоту Скавру и седым комарам в курию. Они будут в восторге, клянусь Геркулесом, от моих донесений.
Элий отрицательно покачал головой.
– Рутилий, поручение дано мне, а не тебе. Я не могу удрать. Мы пойдем дальше. Хотя, может быть, и не все. Построй гвардейцев.
Рутилий понял, что задумал Цезарь и глянул на него зло, но приказ выполнил.
Вскоре все три центурии выстроились вдоль железнодорожных путей.
Элий медленно обошел ряды. Преторианцы хмуро смотрели на него. Когда – то в такой ситуации они могли прикончить Цезаря и удрать. Но времена меняются. Теперь они молча ждали приказа. Лучи восходящего солнца вспыхивали на золоченых накладках броненагрудников.
«Надо велеть снять накладки, – подумал Элий. – Они слишком заметны издалека…»
– Я должен вас предупредить, что дальнейший путь опасен. Поскольку Рим официально не находится в состоянии войны, я не могу требовать от вас участия в этом предприятии. Кто не желает рисковать вместе со мной, может вернуться. Пусть он сделает шаг вперед. Я иду в Нисибис. Если удар варваров придется по этому городу, мало кто уцелеет. Сопровождать меня будут только добровольцы. Выбирайте сами.
Несколько секунд стояла неправдоподобная тишина – даже дыхания не было слышно. Элий ждал. Сейчас кто-нибудь шагнет вперед. За ним другой. Еще и еще…
Но никто не вышел.
Элия охватил ужас. Что он делает? Зачем?! Выполняет приказ Руфина?! Да, выполняет. Но совершенно не обязательно при этом отправляться в Нисибис. Можно, к примеру, инспектировать Дару, затем Амиду, а Нисибис обойти стороной.
Но Элий должен быть в Нисибисе. И это не прихоть… Если бы только преторианцы повернули назад!
– Вы не поняли, – горло сдавило так, что каждое слово приходилось выталкивать, каждое причиняло боль. – У нас мало шансов вернуться из Нисибиса живыми. Возможно, у нас вообще нет шансов. Думаю, монголы нападут на этот город.
У него не было таких данных. Просто он это знал.
Опять никто не вышел из строя.
– У нас приказ сопровождать тебя повсюду, – сказал Рутилий. – Мы все идем в Нисибис. И как можно быстрее.
Трибун велел выгружать лошадей из вагонов. Белый жеребец Цезаря с темным пятном на лбу, почуяв вольный ветер, рвал уздечку.
– Красавец, – улыбнулся Рутилий. – Но я бы предпочел вездеход. Сейчас, после дождей, мы можем надолго увязнуть в какой-нибудь луже посреди степи.
– У царя Эрудия не нашлось подходящего вездехода.
– Может, ты все-таки объяснишь мне, почему ты так рвешься в Нисибис? – спросил Рутилий.
– Не сейчас.
Степь после обильных дождей цвела. Желтые и красные тюльпаны, голубые и белые кроксы, анемоны, пурпурные пионы – сплошной пестрый благоухающий ковер. Но эти эфемеры скоро исчезнут под палящими лучами. Так, наверное, с точки зрения богов выглядит жизнь людей. Только вряд ли она кажется небожителям столь же прекрасной.
Отряд Элия шагал по дороге, горланя только что сочиненную песню:
«Хромой Цезарь отправился в поход.
Никто не знает, куда он заведет…»
Глупая песня. Но еще глупее обижаться на подобные куплеты. Элий пробовал подпевать вместе с другими. Получалось сносно. Три центурии пехоты, не считая фургонов с провиантом и боеприпасами – маленькая армия. Личная охрана Цезаря. Опальный Цезарь. Опальная охрана. Все они идут добровольно. А для чего они идут? Для того, чтобы составить доклад, который никому не нужен. Руфину кажется, что он посылает их в ловушку. Элий делает вид, что в эту ловушку лезет. У Руфина свой замысел, у Элия свой, столь безумный, что он боится кому-нибудь о нем рассказать. Но Элий не может отступиться от задуманного – безумцы не отступают.
Сначала Элий ехал верхом, но, видя, что Рутилий и центурионы идут вместе с подчиненными, тоже спешился и зашагал рядом с Рутилием. Трибун покосился на затянутые в ортопедические башмаки ноги Цезаря и неодобрительно качнул головой:
– Больше мили не пройдешь.
– Пусть будет миля, – согласился Элий.
Он был в броненагруднике, как и все гвардейцы, красный плащ прикрывал плечи. Плащ, на котором не заметна кровь. Шарф на шее, чтобы доспехи не терли кожу. Шлем висел на груди. Элий так же высок и широк в плечах, как его преторианцы. Вот только шаг у него далеко не военный. И все ж он не отставал, преодолевая с каждым шагом не только жару и пыль, но и собственное увечье.
Милю они давным-давно отмахали. Рутилий протянул Цезарю флягу. Элий смочил губы. Ног он не чувствовал, но шел дальше.
– Война – это не сенат и не арена Колизея, – сказал Рутилий.
– Значит, мне придется пережить еще и это, – отвечал Элий.
– «Пережить»? – передразнил трибун.
– Послушай, Рутилий, за то, что ты сделал в Резайне, я могу отдать тебя под суд.
– Я защищал тебя. И вполне оправданно мог применить силу.
– Не о том речь. Я говорю о пытках.
– Да, можешь отдать под суд. Не буду спорить.
– Теперь ты идешь со мной на смерть. Это ты тоже знаешь?
– Да.
– Стыкуется одно с другим?
– Вполне.
Десятая [76] когорта Первого Непобедимого легиона независимой Месопотамии рыла окопы. Солдаты в одних шароварах и головных платках лениво взмахивали лопатами. Сигнумы когорт, украшенные крылатыми быками, были воткнуты в белый песок.
В полдень работы прекратились. Солдаты уселись в тени палатки, ели вчерашние черствые лепешки, запивали водой и курили. Когда на горизонте показалось белое облако и стало расти, кое-кто поднялся и стал вглядываться в даль, силясь различить, что же там впереди. Прозвучал сигнал тревоги, но легионеры слишком поздно поняли, что опасностью грозит именно это облака. Схватив лопаты вместо винтовок, новобранцы попрыгали в недорытые окопы. И тут пылевое облако их накрыло. Из него выскочили низкорослые мохнатые лошадки и с разбегу перемахнули через траншеи. Всадники ужасно орали и размахивали кривыми саблями. Кто-то из солдат пытался подставить под удар лопату, кто-то рухнул на дно окопа, надеясь спастись. Но последний кочевник, перемахнув через траншею, швырнул на дно гранату. Десятой когорте в тот день не повезло.
Батарея успела сделать один-единственный залп, и тут же среди артиллеристов замелькали всадники в синих чекменях. Варвары беспрепятственно ворвались в неукрепленный лагерь, потоком разлились меж палаток. Началось избиение. Легат легиона, юный племянник Эрудия, вскочил на быстроного жеребца и пытался вырваться из ловушки, но зоркий глаз степняка заметил рубины на золоченом броненагруднике. Аркан захлестнул шею легата, и незадачливый полководец рухнул в пыль. Жеребца поймал другой варвар. Никто не пытался оказать сопротивления. Большинство поднимало руки, но в плен взяли немногих, остальных перебили. Через час осле начала атаки Первый Месопотамский легион, гордость царя Эрудия, перестал существовать.