– Лучше не «выкать». Мы ведь с тобой вроде как ровесники. Во всяком случае, годами не слишком различаемся.
– Ты какого года? – уточнил Лежава, явно довольный доступностью и простотой великого, как его проинформировали, советского учёного.
– Одиннадцатого.
– А я – двенадцатого. Тридцатка в январе стукнет.
– Не беда. У меня юбилей ещё раньше – в августе.
– То есть разница между датами нашего появления на свет – всего пять месяцев? – удивлённо вырвалось из уст гиганта, не поверившего, что его собеседник мог достичь таких научных высот в столь раннем возрасте. – Это же ничтожно мало…
– Согласен! – по-свойски подмигнул ему Ярослав, намекая на более доверительные отношения в недалёком будущем. – Извини, что прервал. Можешь продолжать.
– Высказывание, которое я привёл выше, принадлежит брату Гассана Абдурахмана ибн Хоттаба – Омару Юсуфу. Если помнишь, их заточили в разные сосуды (медный и глиняный) – и бросили один в море, а другой – в реку. Здесь налицо – откровенно антинаучные измышления. Как один из этих сосудов оказался в Москва-реке? Может, ты сможешь объяснить такой катаклизм?
– Ничего объяснять не надо, – не стал вдаваться в длительные размышления профессор. – Каждый художник имеет право на небольшой художественный вымысел. Главное – не переборщить.
– Это ты так считаешь? – исподлобья покосился Автандил.
– А моё личное мнение для тебя недостаточно авторитетно? – пытаясь придать своему голосу немного обиды, на которую он априори не был способен, поинтересовался Плечов.
– Достаточно, – твёрдо заверил Лежава.
– Всё. Руководствуйся – пока бесплатно.
– Понял. У вас… У тебя есть какие-то планы на мою скромную персону?
– Пока нет.
– Тогда пойду умоюсь с дороги. Не подскажешь, где можно это сделать?
– Здесь колодец почти у каждого дома. Хочешь – у Капитоновны, хочешь – у батюшки.
– А ты где остановился, профессор?
– А то не знаешь? В том доме, откуда вышел нарком.
– Значит, и я иду туда же.
– Договорились!
27
Укладываясь спать, Ярослав вдруг вспомнил о своей временно увядшей приверженности к спорту и физкультуре и заблаговременно накрутил внутренний будильник на пять утра.
Но подъём пришлось сыграть даже раньше запланированного срока.
Виной тому – странный, монотонный гул, начавший доноситься откуда-то сверху ещё за несколько минут до того, как кукушка в часах Любови Капитоновны прокричала четыре раза.
Плечов, не одеваясь, выскочил на улицу.
Следом, с буквально секундной задержкой, из дома выпорхнул Лежава. Без него теперь никак!
А со стороны костёла им навстречу уже неслось чуть ли не все отделение несвижских чекистов.
Один, второй, третий…
Хм… Кажется, их было немного больше…
– Мужики, что это? – поравнявшись с профессором и его «опекуном», спросил один из них, по всей видимости начальник, красноречиво указывая пальцем в небо.
– Боюсь, что это война… – выдавил из себя Плечов.
Глава 3. Вторжение
Первые дни войны стали катастрофическими для красных войск, сосредоточенных в Белоруссии, как, впрочем, и на других направлениях, казалось бы, «неуязвимой» обороны Страны Советов.
Да, ещё долго оказывали отчаянное сопротивление агрессору оставшиеся в глубоком тылу славные защитники Брестской крепости (честь им и хвала!), но в целом-то, в целом «бить врага малой кровью на его же территории», как планировали ранее наши военные стратеги, почему-то не получилось.
Более того, РККА не смогла не только остановить, но и даже надолго задержать продвижение фашистов в глубь Союза Советских Социалистических Республик.
Особенно несладко пришлось войскам первого эшелона обороны, сконцентрированным на Белостокском выступе[37].
Однако… Обо всём по порядку.
В первый день войны 4-я группа вермахта под командованием генерал-полковника Эриха Гёпнера (в некоторых современных источниках почему-то Гоппнера) прорвала фронт 3-й армии из состава Западного фронта, оперативно сформированного на базе Западного ОВО (Особого военного округа), и в образовавшийся прорыв устремились воины 38-го корпуса его тёзки – Манштейна, которому в недалёком будущем было суждено стать генерал-фельдмаршалом.
Уже ближе к вечеру три противостоящие им дивизии Красной армии были рассеяны, а пять других понесли колоссальные потери – до 70 процентов личного состава.
В те же дни в районе Пружаны – Кобрин[38] противник практически полностью уничтожил 14-й механизированный корпус из состава 4-й армии РККА. При этом погибло около 14 тысяч советских солдат, а его комкор – генерал-майор Степан Ильич Оборин – был ранен (по одним данным – тяжело; по другим – легко) и эвакуирован в Москву. После чего благополучно расстрелян приблизительно в одно время вместе с прямым своим начальником командующим всем Западным фронтом генералом армии Дмитрием Григорьевичем Павловым.
Тот ещё в 1937 году получил высшую награду государства рабочих и крестьян – звание Героя Советского Союза – за умелые боевые действия в Испании, где советского военачальника знали под псевдонимом «генерал Пабло», но и это не спасло его от печальной участи.
Хотя Павлов уже на второй день войны спешно организовал дерзкое контрнаступление, однако оно ни к чему хорошему не привело – лишь к огромным потерям в живой силе и технике.
В течение 23 и 24 июня враг разгромил 6-й и 11-й мехкорпуса. Советское командование предприняло несколько попыток задержать наступление немцев в районе Полоцк – Витебск[39], однако все они оказались безуспешными.
25 июня 1941 года к северо-востоку от Слонима[40] танки Гудериана и Гота завершили окружение советских частей, которые отходили от Белостока.
26 июня немцы захватили Барановичи[41], а 27-го разбили несколько частей Западного фронта в районе Новогрудка[42]. При этом личный состав одиннадцати дивизий 3-й и 10-й армий РККА был почти полностью истреблён беспощадным и жестоким врагом.
Несвиж фашисты захватили 26 июня 1941 года[43].
В тот же день немецкие механизированные части подошли к Минску. Войска 13-й армии РККА под командованием генерал-лейтенанта Петра Михайловича Филатова смогли удерживать рубежи только в течении двух суток. Особенно героически в районе Острошицкого Городка[44] сражались воины «сотки» – 100-й стрелковой дивизии генерал-майора Ивана Никитича Руссиянова. И всё же к вечеру 28 июня столица советской Белоруссии пала…
Но покамест на календаре только воскресение 22 июня.
В том, что Минск устоит, практически никто не сомневается.
Люди по-прежнему заняты обыденными мирными делами.
В пятницу многие горожане посетили театр Красной армии, где прибывшие из Москвы гастролёры – популярные артисты великого МХАТа, давали спектакль «Тартюф» по знаменитой пьесе Мольера; на следующий день большинство зрителей планировали снова собраться вместе, чтобы принять участие в празднике по поводу открытия Комсомольского озера.
Преподаватели и студенты Белорусского государственного университета (БГУ), где, как мы знаем, одно время трудились Фролушкин с Плечовым, тоже не сидели сложа руки – готовились отметить 20-летие своего учебного заведения.
В общем, всё шло по заранее спущенному свыше плану.
И даже 23-го, несмотря на объявленную мобилизацию, народ привычно отправился на работу.
Но уже во вторник жизнь минчан круто изменилась.
В 8.40 утра прозвучал первый сигнал воздушной тревоги.
После этого в квартирах горожан пропали вода и свет.
Авиаобстрел продолжался до 9 часов вечера; центр города был практически уничтожен, особенно пострадали улицы Советская, Володарского, Комсомольская, Ленина, Красноармейская, Свердлова, Пролетарская.
И всё же…
Кто бы из минчан мог тогда предположить, представить себе, что это – только начало, и ему предстоит пережить ещё долгих 1100 дней фашисткой оккупации, во время которой погибнет каждый третий житель республики?
Всего 2 219 316 гражданских лиц и военнопленных.
Вечная им память…
2
Но давайте вернёмся к нашим героям. В первую очередь, – к Цанаве.
Из-за начавшихся военных действий работы у сотрудников НКВД-НКГБ значительно прибавилось. Ведь именно им предстояло срочно эвакуировать из западных регионов СССР (не только из Белоруссии) 141 527 человек, отбывавших наказание в 272 исправительных учреждениях.
Ещё утром 22 июня 1941 года одна из авиационных бомб угодила во двор Гродненской тюрьмы. Взрывной волной были выбиты двери многих камер. Но персонал не растерялся и согнал подопечных в главный корпус. Однако и тот не выдержал прямого попадания… Множество заключенных при этом погибло.
Ближе к ночи уже третья по счёту бомба разрушила второй корпус. Узники разбежались кто куда. Охрана конечно же открыла огонь из всего имеющегося оружия, но остановить людей, почуявших «воздух свободы», уже ничто не могло.
Во время инцидента начальник исправительного учреждения предпринял ряд попыток связаться с партийным руководством – напрасно. Всё начальство уже успело эвакуироваться на восток страны.
Похожие процессы происходили и в других местах.
Не стала исключением и белорусская столица.
Помимо уголовников и политических, во внутренней тюрьме НКВД (знаменитой «американке») содержалось немало граждан поверженной Польши. Их предстояло убрать в первую очередь.
Этим и занялись чекисты и милиция.
Каждая ликвидация тщательно протоколировалась и… перепроверялась.