Он передал в руки каждому по клочку бумаги и, резко развернувшись, пошёл к своему «коллеге» из «Аненербе».
Война войной.
А наука наукой.
Правда, что он предпримет, если им удастся обнаружить пропавшую христианскую святыню, Плечов ещё не знал. Однако на все сто был уверен: врагу она не достанется никоим образом…
9
– Ну что, пришло время открывать карты? – Дибинский опустился на густую, давно не кошенную траву, обильно разросшуюся сразу за костёлом Сердца Иисуса, и прижался спиной к одинокой, очень тонкой берёзке, чахнувшей под тенью Божьего храма, жестом приглашая «тёзку» расположиться рядом.
Что ж, с удовольствием!
Яра нырнул в дикорастующую зелень и, распластавшись на спине, уставился прямёхенько на солнце, в тот год особенно охотно расплёскивавшее свои щедрые лучи не только над Советской Белоруссией, но и всей, как говорится, европейской частью могучего Союза братских республик.
– Начинай! Разрешаю!
Плечов без тени сомнения, наглым образом прибрал к своим рукам бразды правления предстоящей научной беседой. Даром, что ли, он – «выдающийся советский философ»?
– Полагаю, рассказывать о своих похождениях времён босоногого детства – особой надобности нет, – бывший однофлотец сорвал какой-то странный жёлто-фиолетовый полевой цветок и, вдохнув его смрадный аромат, закатил глаза – то ли с отвращением, то ли с наслаждением (есть среди людей и такого рода извращенцы!) – после чего тихо молвил: – Тем более, что мою официальную биографию в твоём ведомстве давно перелопатили вдоль и поперек…
– Это правда, – наконец, оторвав взгляд от небесного светила, констатировал Ярослав Иванович. – Авокадо от авокадо недалеко падает.
– Ты о чём?
– Наши специалисты по генеалогии тщательно изучили твоё родовое дерево и выяснили, что твои предки сплошь и рядом – ярые враги не только нынешней рабоче-крестьянской власти, но и вообще всего русского. Однако лично к вам, господин штурмбаннфюрер, у меня никаких претензий нет… Разве можно было вырасти кем-то другим в столь неблагоприятной, фактически – желчной – атмосфере?
– Ах, вот оно что? – протянул эсэсовец. – Признаюсь: поначалу я честно пытался строить в Советском Союзе военную карьеру, даже отслужил срочную. Надеялся, что пригодится…
– Помню-помню… – сухо вставил Плечов.
– Но власть вдруг решила прихлопнуть НЭП, если не забыл – новую экономическую политику, и мои родители стали собираться в дорогу. На Запад. А что им оставалось здесь делать?
– Строить социализм, общество процветания для всех трудящихся, а не только буржуев, – высокомерным тоном дал запоздалый совет профессор.
– Ишь, как ты запел?
– Наследственность, – объяснил своё поведение секретный сотрудник. – Я ведь в отличие от тебя отпрыск тех, кто жизнь свою положил за правду…
– Не монополизируй это слово, ладно? Правда – это всегда палка о двух концах.
– Согласен, – примиренчески кивнул Ярослав. – Посему, дабы не рассориться вдрызг, давай лучше прекратим прения на политические темы и сосредоточимся на профессиональной деятельности. Продолжай свой захватывающий рассказ… С момента своего прихода в «Аненербе».
– Что ж, слушай, секрета в этом нет… Сначала меня, по настоянию дяди, очень близкого к рейхсфюреру Гиммлеру человека, определили рядовым научным сотрудником в учебно-исследовательский отдел, подчинённый напрямую директору организации – Герману Вирту. Там, в отдельном секторе, руководимом Карлом Теодором Вайгелем[62] я изучал письмена и символы и случайно пронюхал о несметных богатствах знаменитого рода польских магнатов Радзивиллов, из которого вышли мои далёкие-далёкие предки, кстати, не раз рассказывавшие в кругу семьи байки о золотых апостолах – причём в различных интерпретациях… Тщательно изучив эту тему, я набрался нахальства и доложил о своих выводах наверх, а вскоре после этого был удостоен аудиенции с рейхсканцлером…
– С самим фюрером? Ты случайно не привираешь, тёзка? – зная о любви своего антипода к показухе и «спецэффектам», поспешил уточнить обстоятельства встречи, давшей толчок для их «исторического противостояния», наш главный герой.
– Ничуть! К слову, он произвёл на меня яркое впечатление, – проглотил «оплеуху» его оппонент. – С одной стороны, вежливый, манерный, умеет говорить и, что очень важно, слушать, жёстко отстаивает свою позицию, при этом соглашается с чужой, если она достаточно хорошо аргументирована… Однако, с другой стороны, как мне показалось, наш фюрер чрезмерно увлекается каждой новой идеей – в ущерб другим. Правда, к диспуту о наследии Радзивиллов этот вывод никакого отношения не имеет. Здесь у нас с рейхсканцлером полное согласие и взаимопонимание; одним словом – консенсус. Правда, с некоторыми оговорками, касающимися приоритетности задач.
– Поясни.
– Чуть позже… Следует отметить, что к встрече со мной фюрер подготовился, как следует. Господин Вирт, присутствующий при нашем разговоре, снабдил его таким набором данных, такой конкретикой, что даже я был шокирован. Немного.
– Поделись…
– Например, поразившие меня апостолы, рейхсканцлера заинтересовали мало. Мол, найдёшь – хорошо; не найдёшь – бог с ними…
– Ого! – возмущённо и в то же время восхищённо выдохнул профессор. – Откуда такая адская расточительность?
– Более того… Он отчётливо намекнул, что наша организация, имеется в виду «Аненербе», должна сосредоточиться не на добывании пресловутых материальных ценностей, а на поиске всемирно известных артефактов, обеспечивающих силу и власть. – Дибинский выбросил наконец непонятный, пахнущий собачьим дерьмом цветок и сорвал другой – барвинок.
– Правильное решение, – коротко одобрил поведение давнего «товарища», но ещё больше – логику лидера Третьего рейха Плечов. – Будет власть, будет и богатство. Так издавна заведено.
– На следующем ведомственном совещании руководство отдела, уже знавшее о моей командировке в Несвиж, настойчиво рекомендовало первым делом тратить усилия не на апостолов, а на обнаружение некоего философского камня, который мог быть подарен одному из Радзивиллов, а если конкретнее – Каролю Станиславу, известному под прозвищем Пане Коханку, неким местным бароном Яном Марцинкевичем, якобы за предоставленный тому титул «Короля цыган», – сообщил «сенсационную» новость эсэсовец.
– Я хорошо помню эту информацию из школьного учебника истории, но, честно говоря, не питаю особых иллюзий по поводу её достоверности, – скривил кислую мину Ярослав Иванович. – Настоящий учёный должен подвергать сомнению любую, даже самую достоверную, информацию. Иначе никак!
– Я тоже так думаю, – поспешно примазался к когорте вечно сомневающихся представителей истинной науки «коллега» из сомнительного «Наследия предков». – Однако фюрер настаивал именно на такой очерёдности – это я пытаюсь внести ясность по одному из предыдущих твоих вопросов. Он сказал, как сейчас помню: «Главная наша цель – не волшебные палочки, призванные творить чудеса в сказках разных народов мира, а старинные манускрипты, являющиеся источниками вечных знаний для всего человечества».
– Лихо загнул… – поднимаясь, констатировал агент советской спецслужбы. – Всё как у нас. В марксистско-ленинской науке. «Знание – сила». Коротко и ясно; лучше, по-моему, и не скажешь! Однако я весь – внимание. И с нетерпением жду продолжения твоего рассказа.
– Ещё до Несвижа, я был направлен в Москву и внедрён в отдел НКГБ, занимающийся соответствующей тематикой, там мы с тобой и встретились впервые после совместной службы на флоте.
– Помню! – подтвердил Яра.
– Когда меня раскусили, я окольными путями отбыл назад – в Германию, ставшую для меня второй родиной после Польши. Вайгель к тому времени ушёл на повышение и занялся в основном рунами, до которых мне не было никакого дела, и я примкнул к Карлу Конраду Руппелю[63] – тот как раз возглавил исследовательский отдел геральдики и родовых эмблем.
И тут руководство «Аненербе» получило доклад одного из секретных своих сотрудников о готовящейся командировке профессора Плечова в «портовый город» Луцк[64]. Недолго думая, я рванул следом за тобой… Но опять – облом; ничего мы с тобою, как известно, не нашли! Пришлось бесславно возвращаться в Берлин… Руппеля уже уволили, как не справившегося с работой; отдел бездействовал, и я пустился в свободное плавание… Как вдруг – война, приказ: вместе с Танненбаумом перебраться поближе к границам СССР. Так мы с ним оказались в Польше. Кстати, тебе не приходилось встречаться с этим авантюристом?
– Приходилось. В Москве. Он был там частым гостем, главной «звездой» многих научных семинаров.
– Да я не о том времени – об этом!
– Ничего не понимаю… – привычно сыграл в дурачка Плечов.
К тому времени собеседники уже вернулись в деревню и входили в дом, число постояльцев которого в тот день сократилось на две лучших боевых единицы.
Но, как известно, в каждом плюсе есть свой минус.
И наоборот: в минусе – плюс.
Теперь Плечов один располагается в дальней комнате. И Яша тоже один – в средней.
Следовательно, теперь у них появится уникальная возможность пошушукаться вдали от посторонних ушей.
Только стоит ли?
Уж больно мутный тип этот Айзенштадт…
– Спрошу прямо: в июне ты уже встречался с Танненбаумом? – не заметил никаких признаков театральной игры в поведении своего давнего «товарища» Пчоловский-Дибинский.
Или не захотел замечать?
– Нет, – отрицательно качнул головой Ярослав.
– Значит, не хочешь быть откровенным? – недовольно посмотрел на него бывший сослуживец.
– Хочу. Однако же где я мог его видеть? – очень натурально удивился Плечов.
– Например, здесь, в Несвиже… Он сбежал с передовой за несколько дней до начала войны.
– Ах, вот оно что! – «прозрел» профессор. – Следовательно, ты подозреваешь, что господин Танненбаум ведёт какую-то свою собственную, не очень честную игру?