Бог либо существует, либо не существует. Необходимо выбрать один из вариантов, но какой? Разум тут не помощник. Игра происходит на краю бесконечного хаоса, и результат её неизвестен. Орёл или решка, чёт или нечет, да или нет? На что вы сделаете ставку?
– Я позволю себе слегка перефразировать пари Паскаля, – говорил Шарлемань. – Мой вопрос имеет не меньшую жизненную важность, причём в самом буквальном смысле. Возможна ли победа над смертью? Ставка на отрицательный ответ не даёт ни выигрыша, ни проигрыша: люди умирали раньше и будут умирать впредь. Но если сделать ставку на то, что смертная казнь для человечества может быть отменена, баланс радикально изменится. Проигрыш в таком случае – это всего лишь деньги на исследования, а выигрыш – это жизнь вечная…
Одинцов слышал имя Паскаля ещё на школьных уроках физики. Позже он познакомился с языком программирования, названным в честь гениального француза. В позднем СССР отчего-то стали сообщать по радио атмосферное давление в гектопаскалях, а не в привычных миллиметрах ртутного столба. Но философские рассуждения Паскаля были Одинцову неизвестны.
– Наконец, я позволю себе напомнить ещё кое-что для тех, кого покоробило моё вольное обращение с деликатной темой, – говорил Шарлемань. – Больше пяти с половиной миллиардов человек исповедуют ту или иную религию. А церковный бизнес опирается на самый большой страх человека – страх смерти. Люди готовы щедро платить если не за бессмертие тела, то хотя бы за бессмертие души. Значит, две трети землян делают вполне реальную денежную ставку на своё спасение от смертной казни.
Эту мысль Шарлемань развил уже как бизнесмен.
– Моя компания «Мафусаил» не обещает людям волшебную таблетку или инъекцию от смерти, хотя мы работаем именно над таким универсальным препаратом. Сейчас достаточно хорошо продаются омолаживающие средства. При этом надо понимать, что пациенты покупают не столько лекарство, сколько надежду. Как и предусмотрено в пари Паскаля, они сравнивают вероятный проигрыш с вероятным выигрышем – и видят, что без моих препаратов их ждёт неизбежная смерть, зато с препаратами они получают шанс её отсрочить, а в перспективе – отменить насовсем.
Слушатели недовольно роптали: они собирались обсуждать научные достижения, а не финансовые успехи. Рассуждения о деньгах возвращали учёных с небес на землю и выглядели дурным тоном. Шарлемань это прекрасно понимал. Немного подразнив коллег, он перешёл к рассказу о последних успехах своей лаборатории. Успехи производили впечатление, учёные опять унеслись мыслями за облака, ропот стих…
– А я почувствовал себя лишним, – заключил Одинцов. – Это было уже не для средних умов. Но, судя по реакции публики, мужик и вправду серьёзный.
– Других сюда не звали, – откликнулся Мунин. – Тем более мы знаем, что Шарлемань участвует в производстве «Кинопса». Конечно, серьёзный!
Ева побывала на выступлении Абрахама Бутсмы. Рослый учёный опирался на трость. Его чёрная кожа контрастировала со светлой одеждой – лёгким льняным пиджаком цвета топлёного молока, белой рубашкой и небесно-голубыми джинсами. Свою речь Бутсма тоже начал с общих соображений.
– Гренландские киты живут по двести лет, морские черепахи – по четыреста, полярные акулы – по пятьсот. Попадаются глубоководные моллюски вроде океанического венуса, они ещё старше. Возникает вопрос: почему люди не могут жить так же долго? Почему примитивный аксолотль в моём аквариуме способен отрастить заново любую утраченную конечность, а мой умнейший коллега, с которым я напоролся на старые вьетнамские мины, умер через несколько минут, когда ему всего-навсего ступню оторвало?
Учёный сильно хромал, прохаживаясь перед слушателями в ортопедических башмаках. Однако тяжёлые увечья не мешали ему выглядеть лет на десять моложе своего возраста. От рассуждений на мрачную тему Бутсма вскоре перешёл к сути своего выступления.
– Для защиты от пагубных воздействий окружающей среды у животных есть иммунная система и механизм регенерации. Я полагаю, их связывает принцип дополнительности: чем активнее развивается одна способность, тем больше она мешает развиваться другой. Тому же аксолотлю практически не угрожают инфекции, но перед хищниками он беззащитен. За миллионы лет эволюция компенсировала этот недостаток. У аксолотля в ущерб иммунитету великолепно развит механизм регенерации повреждённых органов и конечностей. Откусили ноги? – Бутсма постучал тростью по своему башмаку. – Не беда, вырастут новые. А мы с вами – высшие позвоночные. Мы можем постоять за себя, но страдаем от инфекций. Поэтому эволюция развивала в первую очередь нашу иммунную систему, а тем временем способность заново отращивать руки-ноги постепенно угасла. Сейчас я в каком-то смысле возвращаю эволюцию назад и занимаюсь подавлением иммунитета для улучшения регенерации…
Кто-то из слушателей спросил, почему Бутсма поселился в Камбодже. Ведь он мог бы вернуться домой, в Европу, или переехать в Соединённые Штаты, где работать намного удобнее. Учёный ответил:
– Конечно, в конкурентной борьбе на уровне государств большая страна неизбежно победит маленькую. Но в последнее время маленькие страны становятся всё более успешными игроками на рынке здравоохранения. Израиль, Финляндия, Сингапур, та же Камбоджа… У них есть очень важное преимущество: динамика. Они быстрее изменяются и не боятся проиграть. Ошиблись – тут же начали заново. А большие страны неповоротливы. Если ошибку допустят Китай, США или Россия, последствия будут тяжёлыми не только для них, но и для всего мира. Словом, в Камбодже мне комфортно. Я предпочитаю заниматься проблемами бессмертия, находясь ближе к будущему, а не к прошлому.
Толстые губы на тёмном лице учёного дрогнули, жемчуг зубов засиял в широченной улыбке:
– Правда, здесь есть свои особенности. Местные уверены, что один чёрный – непременно рэпер, пять чёрных – баскетбольная команда, а если нас наберётся дюжина – это уже негритянское гетто, наркотики, проститутки и тому подобное. Хотя камбоджийцы хорошо умеют создавать криминальные проблемы своими силами, без участия чёрных…
Ева мысленно согласилась, помня рассказ Моретти о пиратском острове. Абрахам Бутсма в самом деле оказался весельчаком – Одинцов и это угадал.
Ещё некоторое время Ева слушала учёного, который походя разгромил вампирские технологии шарлатанов, переливающих плазму крови от молодых людей к пожилым. Бутсма посмеялся над фитнес-индустрией, где используют натуральные блокаторы эстрогена: в реальности они не влияют на уровень гормонов в организме и не способствуют ни омоложению, ни улучшению рельефа мышц.
– Сказанное не касается фармацевтических блокаторов, – оговорился Бутсма. – Они разработаны для лечения рака грудной железы, поскольку эстроген может инициировать рост злокачественных опухолей. Фармацевтические блокаторы эффективно снижают уровень эстрогена процентов на девяносто и нейтрализуют активность остатков гормона…
Учёный принялся описывать способы, которыми в его лаборатории подавляют иммунитет, чтобы улучшить регенеративные способности. Здесь Ева, как и Одинцов на лекции Шарлеманя, скоро утонула в море узкоспециальной информации.
– Знаний нам не хватает, – посетовал Одинцов.
– Знание основных принципов избавляет от необходимости знать отдельные детали, – словами Гельвеция ответила Ева и рассказала компаньонам анекдот, которым её многие годы подкалывали биологи.
Инженер, физик и математик живут в соседних гостиничных номерах. Что делает каждый из них, если в номере начинается пожар?
Инженер тянет из коридора пожарный шланг и заливает пламя.
Физик составляет систему уравнений; вычисляет, что небольшое возгорание можно погасить парой бутылок воды, и успокаивается.
Математик видит на стене огнетушитель, говорит: «Решение существует!» – и ложится спать.
– Это я к тому, что пожар не у нас, а у Дефоржа, – пояснила Ева. – Пламя заливать он будет сам, а от нас требуется найти принципиальное решение.
Мунин, превозмогая слабость и остатки ломоты в суставах, мучился на лекции Константина Кашина. Говорил российский академик так же блёкло, как выглядел на фотоснимках, но логично. Его речь напоминала чтение конспекта.
– Я не медик, не биолог и даже не биотехнолог. Я физик. Этим обусловлен мой рациональный подход к предмету обсуждения. Умирать я не планирую. В моём рабочем журнале такой записи нет. Ей там неоткуда взяться…
Землистое рябое лицо и редкие волосы Кашина диссонировали с дорогим костюмом, идеально подогнанным под грузноватую фигуру. Туфли сияли так, словно учёный пять минут назад купил их в местном бутике на Серендипити Бич Роуд.
– Я не готов рассуждать о смысле жизни, – говорил Кашин. – Но я точно знаю, что смерть лишена смысла…
Он рассматривал бессмертие как инженерную задачу. Человек – это механизм. Требуется радикально увеличить срок его эксплуатации. Для решения задачи есть потенциал. Осталось подготовить необходимый инструментарий.
– Я чётко разделяю науку и технологии, – говорил Кашин. – Наука занята погружением в проблемы. Технологии должны эффективно их обходить. Старение – такая же проблема, как и любая другая. Это следствие повседневных жизненных процессов. Они поддерживают существование организма, но в то же время наносят ему ущерб. Полностью компенсировать этот ущерб человек не в состоянии. Повреждения накапливаются и приводят сперва к возрастным заболеваниям, а затем к смерти…
В нескольких словах Кашин коснулся технологий, которые сулят виртуальное воскрешение. На протяжении жизни каждый оставляет интеллектуальный след. Из фотографий, писем, дневников, результатов труда, публикаций в социальных сетях и тому подобного может быть создан цифровой клон личности.
– Но я не хочу цифрового бессмертия, – говорил Кашин. – Виртуальный или какой угодно ещё загробный мир меня не интересует. Жить надо в собственном теле, а не на флешке или в облачном сервере…
Учёный напомнил слушателям об энтропии. Это показатель уровня хаоса в любой зам