Одинцов перешёл к делу:
– Кто-нибудь выжил?
– Нет, – буркнул Дефорж, понимая, что собеседники правы. – Убитых человек триста. Их ещё считают. Похоже, все отравлены. Пациентов карантина и охранников добили для верности. Судя по гильзам, из пистолетов. Полная экспертиза будет нескоро, трупов слишком много.
– Боже мой… Как можно отравить сразу триста человек? – Ева обхватила себя за плечи и поёжилась.
– Можно сделать ядовитую прививку, – недобро зыркнув на Дефоржа, предположил Мунин. – Объявить, что в лагере зараза, и – по уколу каждому… Тем более, в карантине действительно были заражённые. Все об этом знали. А укол такой, чтобы не сразу подействовал.
– Проще отравить питьевую воду: она-то уж точно для всех общая, – сказал Одинцов. Перед каждым бараком стоял тысячелитровый полиэтиленовый куб, в каких держат воду российские дачники.
– Подождём результатов экспертизы, – повторил Дефорж. – Укол или отравленная вода – какая разница?
– Мы не знаем какая, – сказала Ева. – Если возник вопрос, надо искать на него ответ, а не выяснять, откуда он взялся.
Дефорж поиграл желваками и взглянул на Одинцова.
– Очевидно, зачистку проводили наёмники вроде тех, которых ты видел на своём острове. С ними пусть разбирается полиция. А нам важен тот, кто отдал приказ. Большой Босс.
– Верно, – согласился Одинцов. – Только наверняка он хотел точно знать, кáк их убьют. Это же не одна Моретти, с ней всё понятно, – это триста человек! Ему нужна была железная уверенность в том, что свидетелей не останется… Кстати, он мог сам приказать, чтобы людей убили именно так, а не иначе. Большой Босс – медик или биолог. Значит, разбирается в уколах и ядах.
– Я не верю, что медик или биолог мог отдать такой приказ. – Мунин едва шевелил побелевшими губами, глядя на людей в скафандрах. Космонавты укладывали в кузов грузовичка очередную партию кофров с покойниками – буднично, как мешки с картошкой.
– Ты же сам рассказывал про врачей-садистов из «Отряда семьсот тридцать один», – напомнил Одинцов, но Мунин помотал головой:
– Это не одно и то же. Мы считаем, что Большой Босс много лет работает над продлением жизни. Понимаете? Жизни! Он не может, он не убийца… И ещё. В истории есть примеры, когда такие лаборатории уничтожали, чтобы скрыть следы преступлений против человечности. Но приказы на ликвидацию всех подопытных отдавали военные, а не врачи.
– По-твоему, Большой Босс – военный? – спросил Дефорж.
Мунин молча пожал плечами.
– Тот, кто ставит опыты на людях, уже перешагнул грань, – сказала Ева. – Они для него не люди, а лабораторные мыши. Это билет в один конец.
– Пойдёмте на лабораторию взглянем, – предложил Одинцов.
– Не на что там смотреть, – отозвался Дефорж. – Всё выжжено, как напалмом. Постарались. Может, эксперты что-нибудь раскопают, но точно не сегодня.
Компаньоны всё же подошли к сгоревшей лаборатории, которая занимала бóльшую часть административного здания. Дефорж сказал правду: здесь осталось только покорёженное металлическое оборудование, спёкшиеся провода и битое стекло. Всё было покрыто слоем копоти.
Одинцов потянул носом – запах гари отдавал бензином. То ли наёмники в самом деле использовали напалм, то ли не пожалели запасов топлива. Одинцов достал смартфон, чтобы сфотографировать пожарище, но успел щёлкнуть всего пару раз. Рядом тут же возник хмурый полицейский и выкрикнул что-то резкое на своём языке.
– Сотри, – велел Дефорж. – Нельзя снимать.
Одинцов понял без перевода. Он дружелюбно улыбнулся полицейскому, показал ему экран смартфона и демонстративно стёр снимки.
Начал накрапывать дождь. Дефорж раздобыл у полицейских полиэтиленовые накидки для себя и троицы. В этом камуфляже чужаки перестали выделяться среди камбоджийцев и по сырой тропинке добрели до карантинного барака, стоявшего поодаль от остальных.
– Вы что, всё равно снимаете?! – шёпотом по-русски спросил Мунин, заметив, как Одинцов возится под накидкой.
– Конечно. – Одинцов аккуратно водил камерой смартфона через проделанную щёлочку в полиэтилене. – Там, где запрещают, надо снимать обязательно.
Шедший первым Дефорж сообщил через плечо:
– Четыре секции с отдельными входами… Вернее, раньше было четыре секции. А сейчас просто месиво. Тоже не на что смотреть.
От обугленных остатков барака тянуло бензиновым душком и палёным деревом в смеси с тошнотворным запахом горелого мяса. Убийцы постарались уничтожить не только пациентов карантина, но и тела со следами экспериментов. Одинцов посоветовал Еве и Мунину:
– Ребята, вы лучше идите отсюда, я догоню.
Внутри вытянутого закопчённого прямоугольника взгляду открывалось то страшное месиво из человеческих останков и лежаков, о котором говорил Дефорж. Там, где когда-то был вход в последнюю секцию барака, лежала железная дверь, а на ней – полусгоревший труп. Видимо, кто-то из подопытных остался в живых даже после яда и пуль. Когда барак заполыхал, он в отчаянном броске вышиб дверь, но на большее сил уже не хватило.
Двое в скафандрах пытались отделить покойника от двери. Это было непросто: тело припеклось к поверхности. Покричав друг на друга сквозь маски, космонавты нашли решение. Они поставили дверь на ребро, несколько раз с силой ударили ею о землю – и зловонный бесформенный труп, оставляя на металле куски то ли одежды, то ли плоти, сполз на носилки.
Одинцов услышал за спиной сдавленный звук и обернулся. Ева, зажав рот руками, бежала прочь. Мунин просто упал на колени – его рвало.
– Я же говорил – нечего вам здесь делать, – с досадой буркнул Одинцов.
На обратном пути к берегу он попытался ободрить компаньонов, съёжившихся в кузове раздолбанного грузовичка:
– Эти подонки, которые убили и сожгли людей… Просто чтобы вы знали: они уже наверняка получили своё. Большой Босс убирает всех свидетелей, и этих тоже убрал.
Бледный Мунин, стиснув зубы, зажмурился и помотал головой, а Ева через силу выдавила:
– Помолчи лучше.
Патрульный катер доставил на яхту троицу и Дефоржа – он тоже решил вернуться в Сиануквиль морем.
Леклерк истомился в ожидании за кордоном полицейских катеров и сгорал от любопытства.
– Ну, что там? – нетерпеливо спросил он, принимая на борт пассажиров.
Первым ответил Дефорж – по-французски. Леклерк насупился, занял место за штурвалом и включил двигатели. Мунин с подозрением спросил Одинцова:
– Они что, знакомы?
– Ага, – подтвердил Одинцов. – Дефорж через него нашёл нас, когда ты с лихорадкой слёг.
Оставив расстроенного Леклерка править яхтой, компания спустилась на нижнюю палубу.
– Я сказал вашему капитану, чтобы он не совал нос в закрытую информацию и занимался своим делом, – объяснил Дефорж. Его взгляд скользнул по дубовому столу, белым диванам и упёрся в бар. – О! Какой комфорт… Приятно посмотреть! А бутылки декоративные или в них действительно алкоголь?
Выпить после увиденного не мешало всем. Одинцов приготовил для компании тот же крепкий коктейль из апельсинового сока с водкой, которым совсем недавно потчевал Моретти. Водки он не пожалел, рассудив, что чем крепче, тем лучше. «Отвёртке» предстояло перебить привкус гари, просочившийся даже сквозь маски.
Сделав несколько глотков, Дефорж вытянул губы трубочкой, причмокнул и сказал:
– Вряд ли Чэнь – Большой Босс. Я не представляю себе, как в её положении можно руководить массовым убийством на острове. Даже на двух островах: давайте не забывать первую базу. Чэнь живёт в гостинице, выступает на конгрессе, ассистентов при ней нет, по телефону такие дела не делаются…
– Ночью она была у Бутсмы, – перебил Одинцов.
– Откуда ты знаешь?
– Сама сказала. Незадолго до убийства она приходила к нему домой.
Дефорж гулко ляпнул пятернёй по столу.
– Я же запретил с ней разговаривать!
– Мы тут ни при чём, – вмешалась Ева. – Чэнь сама подошла, и дальше – слово за слово… Кстати, ты опять краснеешь.
– Это из-за водки, – угрюмо проворчал Дефорж и, помешкав, снова глотнул коктейль. – О’кей, зачем ей понадобился Бутсма?
– Узнайте у неё сами, нам же нельзя, – съехидничал Мунин. Алкоголь сделал его дерзким и разговорчивым. Он взглянул на компаньонов и заявил: – Приказ об убийстве отдал военный, точно вам говорю. Надо хорошенько проверить Чэнь…
– Ты на ней зациклился, – вставила Ева, но Мунин продолжал:
– …потому что в Китае сейчас любой серьёзный бизнесмен или учёный связан с правительством. А если его работа имеет какое-то стратегическое значение, он связан ещё и с армией и со службой госбезопасности. Надо под Чэнь копнуть поглубже.
– Да вроде копали уже, – Одинцов глянул на Дефоржа. – Насчёт Китая не знаю, но у нас в России всё именно так. Поэтому первым делом надо копнуть под Кашина. Знаменитый физик, ионы-протоны, своя лаборатория, а по сути – завод под Москвой, высокие технологии двойного назначения… Если не он, то кто?
– Шарлемань, – сказал Дефорж.
Глава XXV
«Принцесса» возвращалась в Сиануквиль.
Дождь лил сильнее, и по морю, которое прежде радовало глаз оттенками лазури, желваками катились двухметровые серо-зелёные валы. Леклерк нарочно вёл яхту так, чтобы пассажиры чувствовали тяжёлые удары стихии по корпусу «Принцессы». Это была его маленькая месть за неудовлетворённое любопытство насчёт сгоревшей базы.
– Почему Шарлемань? – спросил Одинцов.
– Я поговорил со своими людьми… – начал Дефорж, но Мунин перебил его:
– Как это, интересно, вы поговорили, если на острове мобильной связи нет?
– Да, со связью проблема, – притворно посетовал Дефорж. – Но здешние полицейские используют особое устройство. Называется – коротковолновая радиостанция. Кое-где работает лучше телефона. В море, на острове…
Мунин прикусил язык, а довольный француз обратился к Еве и Одинцову:
– Мои люди оперативно подняли данные по Бутсме. Очень общительный был учёный, контактировал буквально со всеми коллегами, но с Шарлеманем у него сложились особые отношения. Вообще говоря, Бутсму в Индокитай заманил отец Шарлеманя.