– Понятия не имею. Мои люди нашли нас и привели в чувство… У меня стало плохо с сердцем, а Шарлемань закатил истерику… Что, в общем, неудивительно, если тебя на ровном месте вырубили ударом тока… И сюда ехать он отказался, что тоже неудивительно. Медицина в Камбодже – на уровне сельской больницы… У меня выбора нет, а у Шарлеманя своя клиника класса люкс. Что ему здесь делать?
– То есть его никто не опрашивал? – уточнил Одинцов. – Ты же не обращался в полицию?
– Конечно, нет, – ответил Дефорж. – Только полиции нам сейчас не хватало… Шарлемань уехал сразу, ещё во время тревоги, когда всем было не до него… И вряд ли он теперь согласится разговаривать.
– Блестящий успех, – ехидно заключил Мунин.
– Можно подумать, у вас дела идут лучше, – огрызнулся Дефорж и снова поднёс ко рту кислородную маску.
– Лучше или нет… но есть кое-что.
С этими словами Одинцов передал Дефоржу влажный мятый листок с кхмерскими буквами:
– Это надпись на двери в барак со второго острова. «Беатрис». Мы считаем, что так могла называться пятая модификация «Кинопса».
Пока Дефорж поверх маски разглядывал каракули, Ева пояснила:
– Моретти на первом острове колола пациентам четыре модификации. Мы знаем четыре женских имени: Анна-Мария, Габриэль, Изабель и Доминик. Беатрис – уже пятое. Видимо, имена писали на дверях в отдельные боксы, чтобы местные охранники не путались, где какой карантин. На втором острове было четыре бокса. Четыре двери, на одной написано «Беатрис». Логично предположить, что на остальных написали ещё три имени, а модификаций всего восемь. Если, конечно, эксперименты не пересекались между собой.
– И если Большой Босс держал всего две лаборатории, – добавил Одинцов для порядка, хотя разделял общее мнение: так и есть, ведь сообщений о новых зачистках больше не поступало.
Глава XXIX
После такого насыщенного дня Мунин должен был спать как убитый. И он действительно рухнул на кровать, не раздеваясь, едва вошёл в номер…
…но среди ночи задор исследователя взял верх над сном. Историк справедливости ради помянул Чэнь добрым словом: похоже, она сумела отрегулировать циркуляцию жизненной энергии за один сеанс. Лихорадка отступила, усталости как не бывало. Молодость брала своё – тем более каждая толковая мысль приближала встречу с Кларой. Мунин чувствовал себя достаточно бодрым и, наскоро приняв душ, раскрыл макбук.
Он обещал компаньонам покопаться в биографии Шарлеманя-старшего: «Чёрный круг» предоставил обширный материал, за справками недолго заглянуть в бескрайние просторы всемирной паутины, а работать с информацией Мунин умел.
История учёного – медика и биолога – поначалу развивалась без особых неожиданностей и представляла разве что познавательный интерес.
В метрической книге записан как Филипп де Бриссар. Выходец из аристократической семьи, потомок древнего рода. Родился в Лионе под конец Первой мировой войны. Вскоре после начала Второй мировой – в 1940 году – с отличием окончил медицинский факультет Лионского университета.
Когда Франция была оккупирована гитлеровскими войсками, вступил в движение «Свободная Франция» генерала Шарля де Голля и оказался в Северной Африке. Служил военным врачом под командованием своего дальнего родственника, генерала Филиппа де Отклока. Подобно ему и многим другим участникам Сопротивления, чьи родственники оставались на территории оккупированной Франции, взял себе псевдоним – Шарлемань, в честь императора франков Карла Великого (Charle Magne).
В составе французских войск совершил зимний поход 1942-1943 годов от озера Чад к Триполи. Воевал в Тунисскую кампанию против гитлеровцев генерала Роммеля. В 1944 году высадился в Нормандии с десантом англо-американских союзников. Сопровождал де Голля и де Отклока в торжественном шествии, когда первая бронетанковая дивизия освободителей вступила в Париж. Поскольку некоторые члены семьи де Бриссар запятнали себя сотрудничеством с германскими оккупантами, официально взял фамилию Шарлемань.
Мунин как историк оценил решительность молодого француза. Имея в предках участников Крестовых походов, совсем не просто расстаться со своей родословной!
В 1789 году, после начала Великой французской революции, знаменитый политик маркиз де Мирабó с горьким сарказмом комментировал отмену дворянских титулов: «Завтра вся Франция будет гадать, что за птица такая – Рикети́». Это была его фамилия, которой никто не знал: титулованное дворянство пользовалось лишь второй фамилией, указывавшей на земельные владения. А потомок графского рода Филипп де Бриссар по собственной воле взял фамилию Шарлемань – звучную, но и только.
В 1945 году генерал де Отклок принял командование французскими колониальными войсками в Индокитае, и Филипп Шарлемань последовал за ним. Участвовал в войне с японцами на территории Вьетнама. Когда его корпус попал в окружение, оказался в числе счастливчиков, сумевших с кровопролитными боями прорваться на китайскую границу. Покинул страну в 1946 году – после отставки де Отклока, провозглашения Демократической Республики Вьетнам и начала совместных боевых действий вьетнамских и кхмерских партизан против французов.
Шарлемань-старший был близко знаком с американцами благодаря родству с легендарным генералом и совместному десанту в Нормандии. О его сотрудничестве с армейской разведкой и только что созданным ЦРУ Мунин читал наискосок: эта информация скорее предназначалась Одинцову. Но историк сделал охотничью стойку, когда увидел новую фамилию медика и биолога в описании событий, случившихся через несколько лет на юге Франции.
16 августа 1951 года в больницу городка Пон-Сент-Эспри начали обращаться местные жители. Все они жаловались на кошмарные видения: одним казалось, что на них нападают чудовища и драконы, другие чувствовали, что горят в огне. Помимо панических атак, медики наблюдали у заболевших схожие симптомы: изжогу, озноб и судороги.
Болезнь стремительно прогрессировала и в разной степени охватила до трети горожан. Она коснулась даже детей – был случай, когда 11-летний тихоня едва не задушил свою бабушку. Взрослые мужчины и женщины выбрасывались из окон и совершали самоубийства другими способами, а в приступах неконтролируемой агрессии наносили себе и окружающим тяжкие увечья.
Эта картина живо напомнила Мунину историю болезни жертв препарата Cynops Rex, о которых рассказывал Дефорж, и Клары с её родителями. Правда, в середине прошлого века ни о каких инъекциях для элитных пациентов речи не шло. Жертвами стали самые обыкновенные жители разных возрастов из провинциального городка, расположенного в полутора сотнях километров от Марселя. Часть пострадавших со временем сами вернулись к обычной жизни. Тяжелобольных пришлось долго лечить в психиатрических клиниках.
Медики предположили, что причиной трагедии стало массовое отравление алкалоидами спорыньи – грибка-паразита, который заражает рожь и пшеницу. Однако последний такой случай во Франции был зарегистрирован в 1816 году. Пробы, взятые в единственной пекарне Пон-Сент-Эспри, не выявили нарушений. Также не подтвердилась версия об отравлении ртутью с похожими симптомами. Истинные причины болезни остались невыясненными, хотя ответственность за неё возложили на владельца пекарни.
Результаты экспертизы вызвали сомнения у независимых специалистов по двум основным причинам. Первая: в пробах из пекарни не были обнаружены следы ртути, хотя в то время именно ртутью дезинфицировали зерно. И вторая: исследования проводила фармацевтическая компания Sandoz, которую подозревали в сотрудничестве с ЦРУ.
Мунин усмехнулся, подумав, что не только в современной России, но и во Франции середины ХХ века хватало желающих списать свои проблемы на коварство ЦРУ и козни Госдепа. Правда, дым без огня случается редко, а жителям Пон-Сент-Эспри в самом деле было не до смеха.
В начале 1950-х годов американские разведчики проводили в Европе секретные опыты над людьми. В рамках программы MK-ULTRA они изучали свойства ЛСД и других психотропных веществ для манипуляций человеческим сознанием, в первую очередь, при допросах и вербовке.
Действие ЛСД не вызывает симптомов, наблюдавшихся в Пон-Сент-Эспри. Однако военные биологи США параллельно разрабатывали и применяли в экспериментах самые разнообразные психотропные вещества, которые по отдельности или в комбинации вполне могли дать описанную картину. Распыление боевых аэрозолей над большой территорией с военного самолёта не представляло технической проблемы. Американцы отрабатывали этот способ на протяжении многих лет, в том числе, во время войн в Индокитае.
Дальше меморандум сообщал, что Шарлемань-старший оказался в щекотливом положении, поскольку одновременно сотрудничал и с ЦРУ, и с американскими военными на базе поблизости от Пон-Сент-Эспри. Более того, он был связан с компанией Sandoz, а незадолго до трагедии проезжал через городок в обществе неизвестного иностранца.
К тому времени о боевых заслугах Шарлеманя уже не вспоминали, а генерал де Отклок погиб в авиакатастрофе. Прикрыть родственника стало некому. Следователи проявляли к Шарлеманю повышенный интерес, и биолог принял самое разумное решение. Он снова надел погоны, записался во Французский иностранный легион и в статусе военного врача улетел в Индокитай.
– По местам боевой славы, значит! – Мунин оживлённо потирал руки, стремительно впитывая новую информацию. Всё же он специализировался на более давней истории Европы и России, а события новейшей истории Азии знал пусть и лучше, чем компаньоны, но для своего уровня – только в общих чертах.
Причин для оживления Мунину хватало. Крах колониальной системы – это переломный момент истории. Как раз на таких переломах происходит самое интересное. Франция пыталась удержать под контролем владения в Индокитае. На фоне геополитических событий Шарлемань переживал крутые повороты собственной судьбы. Смена фамилии в конце мировой войны выглядела сознательным выбором – и ярким знаком начала новой жизни.