В последние дни Одинцов спал даже меньше обычного – пообещав себе, правда, хорошенько выспаться, когда нынешние приключения будут позади. За несколько месяцев он отвык спать без Евы, и теперь, когда она жила отдельно, Одинцов задолго до рассвета утыкался в компьютер. Читал он медленнее и усваивал информацию хуже, чем Ева с Муниным, поэтому тратил больше усилий и времени, не желая отставать от компаньонов.
Нынешней ночью Одинцов изучал меморандум, посвящённый Кашину. Белые пятна в биографии физика были результатом его многолетнего сотрудничества с военно-промышленным комплексом и участия в секретных проектах. Если даже «Чёрный круг» обладал какими-то сведениями на этот счёт, люди Дефоржа не спешили ими делиться. В меморандуме лишь вскользь упоминались государственные заказы на криогенные телескопы и высокотемпературные сверхпроводники.
Одинцов рассудил, что это даже к лучшему. Недолго утонуть в море узкоспециальной информации, пытаясь для начала разобраться с теорией, а потом ломать голову над тем, как использовать её на практике – и нужна ли эта теория вообще, или время потрачено зря. Допустим, Одинцов усвоил бы о тех же криогенных телескопах всё, на что хватит мозгов. Но вряд ли это могло помочь в расследовании, связанном с препаратом Cynops Rex…
…зато сведения о медицинских разработках физика выглядели гораздо интереснее. Журналистам Кашин заявлял, что не изобретает ничего специально для медиков. И в самом деле, он лишь адаптировал ускорители заряженных частиц для использования в медицине, а потом налаживал их производство. Хотя в случае с чемоданчиком, помеченным буквами CR, и со шприц-пистолетом для инъекций физик лукавил. Они уж точно делались по заказу Большого Босса – если Кашин не сам себе их заказал.
В разговорах Одинцов соглашался с Дефоржем и компаньонами, но всё же сомневался насчёт того, что автор ноу-хау Cynops Rex – обязательно выдающийся биолог. Здесь речь скорее шла о стыковке полутора десятков технологий, придуманных биологами. А такая задача вполне по силам выдающемуся физику, который собаку съел на технологиях.
«Знание базовых принципов избавляет от необходимости знать детали», – повторяла Ева. Кашин знал базовые принципы, поскольку давно трудился на стыке физики с медициной и биологией. Это подтверждали материалы, над которыми в предутренние часы кумекал Одинцов. Оказывается, лет десять назад Кашин переполошил медиков и биологов своими революционными разработками. Направленный пучок протонов для лечения онкологических заболеваний применяли и до него. Но Кашин додумался, как заменить громоздкий циклотрон компактным синхротроном, и создал установку «Вéлес». Лучевая терапия стала намного более доступной, а биологи с медиками отрабатывали на уникальном оборудовании Кашина всё новые методы лечения.
Одинцов не удивился тому, что медицинский ускоритель Кашина сперва оценили не в России, а за границей – в Соединённых Штатах, Израиле, Франции… Это судьба очень многих российских изобретений. Но надо отдать должное Кашину, который продолжал усовершенствовать «Велес». Прежде циклотроны базировались в крупнейших городах и занимали целое здание с отдельной электрической подстанцией. Синхротрону «Велес» хватало большой комнаты, он мог работать даже в провинциальной клинике и позволял применять в лечении не только протоны, но и фотоны или альфа-частицы. Так фундаментальная физика неожиданно проложила медицине путь в глубинку, подарив надежду целой армии больных. Но и это не всё.
За годы службы Одинцов сталкивался с новыми образцами оружия, которые были хороши в конструкторском бюро и на полигоне, но не годились для реальных боевых условий. То же самое происходило с медицинским оборудованием. Учёные редко думают о пригодности своих изобретений к ремонту и забывают об уровнях готовности технологий. В отличие от коллег Кашин быстро доводил свои разработки до четвёртого уровня, когда макет испытывают в лаборатории, но не сбавлял оборотов, стремясь к девятому – высшему уровню готовности, когда устройство запущено в промышленную серию и выходит на свободный рынок. Одинцов справедливо заметил, что лаборатория Кашина – это завод полного цикла, где решались любые технические проблемы…
…и тут идеальная картина давала сбой. Пропускная способность установки за год – от силы полторы сотни пациентов. Если это не миллионеры, готовые заплатить за лечение любые деньги, – «Велес» должен был окупиться чуть раньше, чем никогда. Проект, разработка, создание опытных образцов, девять уровней готовности технологии, юридические и бюрократические процедуры, взятки, выпуск промышленных образцов, преодоление инерции рынка и сопротивления конкурентов, маркетинг, реклама, техническая поддержка, дальнейшая модернизация… Всё это, мягко говоря, очень и очень недёшево.
Одинцов задался классическим вопросом: за чей счёт банкет? Где Кашин нашёл финансирование для своего грандиозного проекта? Никакой государственный фонд столько не даст – и даже все фонды вместе. Может, физик создавал криогенные телескопы или высокотемпературные сверхпроводники, а прибыль реинвестировал в медицинское оборудование? Вряд ли. Прибыль от государственного заказа – курам на смех: чиновники воруют больше, чем зарабатывают учёные…
Собственных знаний Одинцову не хватало, но в экономике Кашина имело смысл покопаться. Физик явно не бедствовал и мало походил на бескорыстного слугу науки. Накануне Ева опытным глазом оценила не только его макияж, но и костюм, и обувь. Кашин одевался не просто дорого, а вызывающе дорого, хотя ни участие в конгрессе, ни тем более курортный Сиануквиль этого не требовали.
– Есть такой невроз, – пояснила Ева компаньонам. – Болезненная потребность всегда и во всём выглядеть на миллион долларов.
Основой благополучия и процветания учёного вполне мог быть тайный бизнес на препарате Cynops Rex. Но тогда Кашин и есть Большой Босс.
Этими соображениями Одинцов неторопливо делился с Муниным во время завтрака. Историк слушал вполуха, занятый мыслями о Кларе, хотя запоминал всё, что сумел услышать.
Ева проспала не больше времени, чем Наполеон отводил женщинам, и появилась в ресторане, когда компаньоны ещё сидели за столом. Советы Александра Македонского её не интересовали: она по привычке завтракала плотно, заряжаясь энергией на целый день.
Одинцов заканчивал излагать свои мысли насчёт Кашина, когда физик сам подошёл к столу компаньонов. Несмотря на ранний час, он был одет, как на королевский приём, и в соответствующей церемонной манере обратился к Одинцову:
– Господин Майкельсон, прошу вас выйти со мной на два слова.
– У меня секретов нет, присаживайтесь, – Одинцов указал на свободное место, но физик словно не слышал.
– На два слова, – повторил он и двинулся к выходу.
– Пусть говорит здесь. Не позволяй собой манипулировать! – велела Ева.
Одинцов задумчиво посмотрел на неё, залпом допил кофе, а через полминуты уже беседовал с Кашиным в фойе.
Двумя словами разговор не ограничился. Ева успела доесть богатырский завтрак, а Мунин вливал в себя третий стакан сока, когда Одинцов снова показался в дверях ресторана. Его догнал Кашин, произнёс пару фраз и вышел.
Одинцов присел к столу.
– Когда гонят крысу, она бежит вниз, кошка – вверх, собака – прямо. А мы побежим на тех, кто гонит, – сказал он и добавил: – В смысле, прокатимся с Кашиным в клинику Шарлеманя.
Компаньоны потребовали объяснений. Вчера Шарлемань действительно приглашал троицу в гости, но ещё до того, как на него и Дефоржа напали неизвестные. После нападения он спешно уехал и сейчас вряд ли был расположен принимать гостей. Тогда почему, несмотря на это, поездка состоится и при чём тут физик?
Оказалось, Кашину приглянулась яхта Леклерка, которую он заметил у причала по соседству с отелем и пожелал арендовать. Погода стала лучше: дождь ещё моросил, но море почти успокоилось. Узнав у капитана, что «Принцесса» нанята Майкельсоном, физик вызвал Одинцова в фойе.
– Я хочу, чтобы вы уступили мне яхту, – заявил он.
– С какой стати? – поинтересовался Одинцов.
– Она мне нужна.
В памяти Одинцова всплыла его самодовольная фраза: «Если мне понадобятся файлы Моретти, я их получу». Похоже, Кашин действительно привык получать всё, чего хотел. Избаловали… Таким полагается щелчок по носу: много хочешь – мало получишь. Нельзя было упускать возможность сблизиться с Кашиным, но для начала Одинцов сказал:
– В чём проблема? Наймите другую яхту, интернет в помощь, здесь ходят ещё штуки три-четыре таких же.
– Другие меня не интересуют. Мне нужна «Принцесса». Она лучшая.
– А меня не интересуют ваши желания. Что будем делать?
– Договариваться. Сколько вы хотите за яхту?
– Хм, сколько… Думаю, порядка трёхсот тысяч евро, – продолжил Одинцов дразнить физика.
– Вы прекрасно поняли, о чём я говорю. – Кашин уже злился, но держал себя в руках, и голос его звучал по-прежнему бесстрастно. – Сколько вы хотите за отказ от яхты?
– Предлагайте, – великодушно разрешил Одинцов.
– Я компенсирую то, что вы заплатили капитану, и дам ещё столько же сверху.
Одинцов показал, что впечатлён:
– Ого! А зачем вам так нужна «Принцесса»?
– Этот вас не касается. Назовите сумму, – потребовал Кашин, но ему в собеседники достался крепкий орешек.
– Я жду ответа.
– Какая вам разница?
– Я жду.
– Мне надо съездить в клинику Шарлеманя, – после паузы нехотя признался Кашин.
– При чём тут яхта?
– Клиника на острове. Что вас удивляет?
Одинцова удивляла внезапная удача. Бутсма погиб, Чэнь исчезла, троице ещё предстояло сообразить, как подобраться к Шарлеманю и Кашину, – а тут оба сами шли в руки.
Одинцов быстро перебирал в уме последние события. Вчера вечером после нападения Шарлемань скрылся в своей клинике. Сегодня утром Кашин едет к нему в гости. С чего вдруг такая спешка? Видимо, эти двое связаны ещё чем-то, кроме участия в конгрессе.
О дружбе речи нет: в меморандумах говорилось, что Кашин и Шарлемань вообще ни с кем не общаются близко. Кашин мог сразу ответить, зачем ему понадобилась яхта, и упирался из принципа. Если поездка к Шарлеманю – не тайна, значит, у них есть деловые связи, которыми можно обосновать срочную встречу. Либо эти связи настоящие, либо они служат прикрытием, а в действительности учёных связывает