Через систему видеонаблюдения капитан отрапортовал Шарлеманю, что задание выполнено. Последний пункт инструкции требовал уничтожить камеры и спутниковый телефон, который обеспечивал связь с островом. Леклерк послушно выбросил улики в море и взял курс на Таиланд.
Шарлемань был доволен: всё прошло по плану, если не считать гибели Дефоржа. Но с этой потерей он смирился, а рисковать лишний раз не хотел, поэтому накануне подверг Леклерка небольшой процедуре…
…которая дала эффект в назначенное время. Только произошло это не в тайских водах, а ещё до границы. Яхта опаздывала, поскольку график движения нарушился из-за Дефоржа, да и хлынувший дождь заставил капитана дополнительно сбавить скорость.
Неуправляемую «Принцессу» перехватили камбоджийские патрульные катера. За штурвалом пограничники обнаружили тело Леклерка. Ближе к ночи вскрытие показало, что причина внезапной, но естественной смерти – массивная тромбоэмболия. Лёгочную артерию наглухо закупорили сгустки крови, подтвердив диагноз, который капитану поставили в клинике.
Когда полицейский патологоанатом заканчивал свою работу, Шарлемань как раз отвечал троице на вопрос «кто виноват?», но не торопился с ответом на вопрос «что делать?».
У Шарлеманя были большие планы на эту странную компанию. Правда, пленники, которые работают из-под палки, его не интересовали. То, что предстояло троице, невозможно делать по принуждению, и он рассчитывал вскоре превратить их в единомышленников.
– Вы – мои пациенты и гости, – объявил на прощание Шарлемань. – Как пациентам вам придётся соблюдать определённые требования клиники, а в здешнем гостеприимстве вы уже имели шанс убедиться.
Комментировать спорное заявление никто из троицы не стал. После того, как их вернули в отдельные боксы под электронными замками, каждого ждала на прикроватной тумбочке книга Шарлеманя «Восстание приговорённых к смерти». Автор полагал, что Ева, Мунин или Одинцов вряд ли проведут ночь за чтением научно-популярного бестселлера, но всё же заглянут в текст, а там обратят внимание на двойной эпиграф:
«Можно идти наперекор человеческим законам, но нельзя противиться законам природы».
(Жюль Верн «Двадцать тысяч лье под водой»)
«Ненавижу смерть. В наше время человек может пережить всё, кроме неё».
(Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея»)
Не надеялся Шарлемань и на то, что его новые читатели оценят соседство французского писателя с британским. А ведь материковая Франция и островная Британия враждовали на протяжении всей своей истории. Так изящно Шарлемань обозначил необходимость объединить усилия для победы над главным врагом человечества…
…и скромным подарком начал программировать троицу на сотрудничество.
Удачно подобранный эпиграф многое говорит о книге ещё до того, как она прочитана. Это – камертон для настройки ума читателя и краткий манифест автора. Центральный персонаж романа Жюля Верна с помощью законов природы попирал законы земных правителей. Главный герой романа Оскара Уайльда нашёл способ избежать старости: он тоже не нарушал фундаментальных законов мироздания, но ставил себя выше законов общества.
Шарлемань чувствовал своё идейное родство с обоими героями, вдобавок его жизненный путь во многом повторял их пути. Однако в отличие от принца Даккара, ставшего капитаном Немо, чтобы встретить смерть на дне морском, и от красавчика Дориана Грея, который погубил себя собственными страстями, Шарлемань собирался жить вечно…
…поэтому тщательно выбирал своё будущее окружение – не на месяцы и даже не на годы, а на века. Избранных следовало подготовить к тому, что их ждёт. Осознание предстоящего бессмертия даётся непросто, не сразу и не всем.
Шарлемань привык действовать без спешки. К тому же, когда речь идёт о вечности, торопиться вообще нельзя. Он начал с малого: с книги. Главное – направить мысль умного человека в нужное русло. А дальше она, как ручей, станет сама пробиваться сквозь неприступные скалы, вбирать в себя множество других ручьёв – и в конце концов сделается полноводной рекой… Впрочем, никакого конца Большой Босс не предполагал: мысли предстояло развиваться вечно.
На следующее утро после процедур и завтрака троице позволили выйти на прогулку. Одинцов наконец расстался с жёстким воротником. Они с Муниным получили свободные полотняные рубахи, украшенные вышитыми вставками в местном стиле, и такие же свободные штаны в крупную разноцветную клетку вроде шотландской. Еве, кроме облегающей бирюзовой блузки с вышивкой и длинной тёмно-синей юбки, достался красный с золотом широкий пояс. К одежде каждого прилагались невесомые кожаные сандалии, идеально подходившие по размеру.
Очевидно, Шарлемань хотел, чтобы компаньоны всегда были у него под рукой и не попадались лишний раз на глаза пациентам или персоналу клиники, поэтому поселил их в центральном корпусе – хозяйской ступе. К ней примыкала лужайка, обнесённая плотной изгородью из трёхметровых кустов пираканты. В густой сочной зелени краснели гроздья мелких яблочек – и таились длинные острые шипы, которые делали изгородь непреодолимой.
Когда утренний дождь стих, санитары-охранники сопроводили компанию к лужайке и остались у единственного входа в пределы изгороди, а невольные гости прошли дальше.
Основную часть лужайки занимала вытянутая прямоугольная площадка, метров тридцать в длину и десять в ширину. Её ровную поверхность в едва заметных крапинах от капель дождя покрывал белый песок, гладь которого то тут, то там нарушали чёрные блестящие валуны разных форм и размеров.
Троица прошлась по каменным плитам, которыми был вымощен весь периметр площадки – от бортика из вулканического туфа до колючей изгороди.
– Намекают, – коротко сказал Одинцов, а энциклопедист Мунин, само собой, не упустил случая дать товарищам более многословную справку, в которой они не особо нуждались.
На огороженной лужайке Шарлемань устроил точную копию знаменитого сада камней из японского храма Рёан-дзи – образцового «сада сухого ландшафта», созданного мастером Соами в 1499 году. Чёрные камни на белом песке – резкий контраст, знак неразрывного единства и вечной борьбы противоположностей инь и ян. Пятнадцать камней расположены особым образом: минимум один из них всегда закрыт другими и остаётся невидимым вне зависимости от того, с какой точки зритель смотрит на композицию. Можно до изнеможения ходить вокруг площадки, но увидеть одновременно все камни не удастся.
Пять столетий назад японский мастер в лаконичной манере проиллюстрировал мысль о том, что человеку недоступно абсолютное знание: хотя бы часть его всегда окутана тайной. Поэтому сад камней – лучшее место для созерцания. Кружить здесь нет смысла, надо неподвижно замереть в медитации. Пятнадцать камней одновременно видны лишь просветлённому, который сумеет силой мысли вознестись над землёй и взглянуть на чёрно-белую картину с высоты…
…и всё же троица обошла площадку, считая камни в поле зрения. Самое большее – четырнадцать: Шарлемань вслед за древними японцами не обманывал. А когда обход закончился, компанию ждал сюрприз.
– Оп-па, – произнёс Мунин.
Больше сказать было нечего, потому что в единственном просвете среди высоких колючих кустов, который снаружи караулили охранники, появилась миниатюрная фигурка Чэнь Юшенг.
Глава XLIII
Чэнь в самом деле похитили и беспрепятственно вывезли из отеля в суматохе, вызванной сообщением о пожаре…
…а в клинике она не заставила себя долго уговаривать. Шарлеманю достаточно было раскрыть принцип действия двух взаимоисключающих механизмов – усиления и одновременного ослабления иммунитета. Потрясённая Чэнь отвлеклась от мыслей о гибели Бутсмы и Моретти, а об уничтожении сотен людей на островах ей никто не сказал. Китаянка продолжала следовать древней мудрости Лао-цзы: будучи собой, она принимала Шарлеманя таким, какой он есть, и согласилась ему помогать.
На днях Чэнь искренне призналась троице, что заплатит любую цену за возможность хотя бы коснуться лекарства против смерти. А Шарлемань пошёл дальше и позволил ей участвовать в работе с препаратом. Пригласил в уникальную команду, которая выведет человечество на новый уровень существования, подарив людям вечную жизнь; сделал своей ближайшей помощницей – и просил возобновить знакомство с его гостями.
– Вы постоянно искали встреч со мной, – промолвила Чэнь, подходя к остолбеневшим компаньонам. – У меня есть немного времени.
Она села прямо на тёплые каменные плиты, как недавно в номере Мунина, поджав под себя ноги и сложив ладошки на коленях. Троим собеседникам пришлось расположиться напротив.
– Почему вы здесь? – спросил Мунин.
– Почему вы с ним? – добавила Ева, имея в виду Шарлеманя.
– Потому что сейчас я должна быть здесь и с ним, – ответила Чэнь. – Это моё предназначение. Мой путь.
– Вас лишили свободы, – напомнил Одинцов.
– Ни в коем случае. Что такое, по-вашему, свобода? – Чэнь указала в сторону зарослей, окружающих сад камней. – Растения свободны. У них есть всё необходимое: земля, воздух, свет, вода… Животным сложнее. Кроме воздуха, еды, питья и света им необходима свобода передвижения. А человек – высшее животное. Ему мало свободы передвижения и материальных ресурсов: ему необходима свобода мысли. Я ещё никогда не была настолько свободна, потому что никогда не ощущала такой свободы мысли, как сейчас.
Мунин глянул на китаянку исподлобья и пробурчал:
– Угу. Шарлемань – ваш Господь Бог, а вы его правая рука.
– Левая, – вырвалось у Одинцова. – Правая – это Кашин.
– Не могу понять, как Шарлемань разглядел у вашей троицы какие-то признаки особенного ума, – поджала губы Чэнь.
Ева вступилась за компаньонов:
– В отличие от вас мы пока не чувствуем себя свободными. И нам не приходит в голову подменять собой эволюцию. Вы не боитесь, что «Кинопс» превратит человека в монстра?
– Мы не подменяем собой эволюцию, – отрезала Чэнь. – Мы лишь многократно ускоряем вполне вероятный и естественный процесс. Никакой опасности нет.