— Я предлагала ему прийти попозже, но он сказал, что дождется вас.
— Раз так, пусть подождет еще немного, мне нужно привести себя в порядок после рабочего дня. А тебя жду в гримерной.
И с этими словами Оленька взбежала наверх в свои комнаты, а их у нее было три — спальня, личная гостиная и гримерная.
Через полчаса она выпорхнула в нижнюю гостиную — блистательная и прекрасная. При ее появлении поджидавший ее полицейский инспектор замер, словно громом пораженный, и с трудом выдавил из себя вопрос:
— Э-э-э-это вы?
Оленька грациозно опустилась в кресло у окна, так что ее лицо оставалось в тени:
— А кого вы ожидали здесь увидеть, господин инспектор?
— Я пришел побеседовать с фрау Ольгой Книппер. Где она?
— Фрау Ольга Книппер это я. Чего вы от меня хотите?
Бергман с трудом обрел дар речи:
— Я хотел бы спросить у Ольги… у вас, что вы делали вчера вечером?
— С каких это пор берлинская полиция интересуется личной жизнью кинозвезд?
— Я… то есть мы нисколько не интересуемся вашей личной жизнью, фрау Ольга… — Тут бедный инспектор окончательно смутился.
Оленька же, очевидно, наслаждалась ситуацией:
— Так зачем же вам знать, что я делала вчера вечером? Или, может быть, с кем я ЭТО делала?
Инспектору бы тут как раз и спросить: «А с КЕМ вы это делали, фрау Ольга Книппер?» — но у него на это не хватило смелости. Как истинный немецкий бюргер, он выше всего ставил иерархию, а по его иерархии Оленька была знаменитой Ольгой Чеховой, и с ней нужно было соблюдать осторожность. Бергман сумел только испуганно пролепетать:
— Что вы, что вы, госпожа Чехова, мы вовсе не лезем в вашу личную жизнь. Но дело в том, что на вашей улице вчера вечером было совершено вооруженное нападение на группу… — тут инспектор замялся, сам понимая нелепость своих слов. Оленька не дала ему договорить:
— Вы хотите сказать, что три часа ждали меня, чтобы выяснить, не совершала ли я вооруженное нападение на группу… на какую именно группу? Солдат? Или матросов? А может, полицейских?
— Простите, госпожа Чехова, я понимаю, что это смешно, но поступила жалоба…
— На меня?
— Нет-нет, конечно, не на вас… но на ваш дом…
— То есть мой дом напал на группу…
— Я же говорю, что это смешно, но у меня есть ордер на обыск!
— На обыск моего дома? И что вы будете искать? Впрочем, ищите на здоровье, а я пока позвоню в пару газет!
— Не надо газет! — побледнел инспектор.
— Почему же не надо? Ведь как здорово это будет выглядеть на первых страницах рядом моим портретом! Какая реклама!
— Госпожа Чехова, наверно, у вас есть алиби, правда? И не нужно будет никакого обыска. Где вы были вчера вечером, госпожа Чехова?
— Вчера вечером? Дайте вспомнить. А-а, конечно! Я была в кафе «У Феликса». Знаете такое? Там собираются русские эмигранты.
— В кафе «У Феликса», говорите? Кто там хозяин?
— Не хозяин, а хозяйка, фрау Матильда, фамилии не знаю.
— Она вас видела?
— Как вы думаете — возможно, чтобы она меня не заметила?
— В таком случае, простите, — Бергман вырвал страничку из блокнота и черкнул несколько слов, — могу я попросить вашу горничную отнести эту записку шоферу моей машины?
После того как горничная ушла с запиской в руке, Оленька пожаловалась, что у нее ни крошки не было во рту с раннего утра:
— Я должна поесть, если вы не хотите, чтобы я умерла с голоду у вас на глазах.
— Ради бога, ешьте, но только не выходя из этой комнаты.
Оленька не удержалась, чтобы не подразнить инспектора:
— А если мне понадобится в туалет?
Но он воспринял ее вопрос серьезно и указал на притаившуюся в уголке стенографистку:
— В таком случае я отправлю с вами сержанта Минну Келлер.
— Чтобы я не спрятала под унитаз важную улику?
Инспектор не попался на эту удочку и не ответил, возможно, потому, что кухарка вкатила в гостиную столик на колесах с аппетитным ужином, сервированным на двоих. Оленька принялась есть с большим удовольствием, а инспектор от ужина отказался. К счастью, Оленька едва успела справиться с первым блюдом, как раздался телефонный звонок. Инспектор дал знак снять трубку:
— Это вас, — Оленька протянула трубку полицейскому. Он внимательно выслушал то, что ему сказали, и, задав несколько вопросов, закончил разговор.
— Поздравляю, и хозяйка кафе, и оба официанта подтвердили, что вы провели там весь вечер. Так что простите за нашествие. — Но все же не удержался и упрекнул: — Сразу бы сказали, что у вас есть алиби, не стал бы я морочить вам голову.
А Оленька справедливо ответила, что не сразу поняла, в чем ее обвиняют, и не догадалась, что нуждается в алиби.
Когда полицейская машина увезла инспектора Бергмана и его сержанта Минну Келлер, раздался робкий звонок в дверь — если можно так сказать, раздался звонок шепотом. Ольга допивала свой вечерний чай — смешно сказать, но она осталась верна московскому обычаю заканчивать день парой стаканов душистого чая с вареньем. Она слышала, как отворилась входная дверь и в гостиную вбежала взволнованная Ада:
— Наконец-то уехали! — и, увидев нетронутый ужин инспектора, спросила:
— Это мне?
Глядя, как Ада жадно поедает первое и второе блюда сразу, Оленька спросила:
— Где ты была так долго?
— Последние два часа я сидела на ступеньках соседнего дома, ожидая, когда полицейские уедут, и дрожала.
— А почему не зашла в дом?
— Боялась испортить твой спектакль. Как тебе удалось от них избавиться?
Наливая себе второй стакан чая Оленька пообещала:
— Как-нибудь в свободную минуту расскажу. А сейчас я должна расслабиться и отдохнуть, у меня завтра утром репетиция танца с питоном.
Но репетицию пришлось прервать из-за неожиданной помехи — Оленьку вызвали в полицию. Ей пришлось перенести танец с питоном на вторую половину дня, что было совсем некстати: у него ко второй половине дня портился характер. Но выхода не было, питона брали напрокат в зоопарке с поденной оплатой, а за этот день уже было заплачено.
На этот раз она отправила красный «опель» обслуживать семью и потому пришлось вызвать такси. Ольга протянула таксисту бумажку с адресом, наспех записанным ею после разговора с дежурным полицейским, сообщившим о вызове. «Господи, что им еще надо? Неужто она плохо сыграла свою роль?» Она так глубоко задумалась, что не заметила, как такси подвезло ее к зданию в Штиглице.
Оленька рассеянно вышла из машины и направилась, как было указано, на третий этаж. Как-то странно, что полицейское управление такого огромного города, как Берлин, ютится на третьем этаже обыкновенного здания и никакой помпы, никаких стражей порядка и охранников закона не видно.
Поднявшись по лестнице, она медленно пошла по пыльному коридору, вычисляя, какая из этих дверей ведет ее к цели. И тут одна из них в дальнем конце открылась, из-за нее выглянула Полина Карловна и поманила Оленьку к себе.
— То есть ни в какую полицию меня не вызывали? — сердито спросила Оленька, войдя в кабинет Полины Карловны. — Зачем этот маскарад?
В приступе раздражения Полина перешла на «ты»:
— А зачем ты устроила стрельбу в центре Берлина? Да еще в кого стреляла, в национал-социалистов! Ты думаешь, мне было легко тебя отмазать?
— Но у меня же алиби!
— Два цента цена твоего алиби! Без моего вмешательства его бы у тебя не было!
— Да с чего вы взяли, что я в кого-то стреляла? Инспектор Бергман мне поверил!
— А я нет! Ты ведь уже когда-то стреляла в члена Союза русского народа! Точно так же — в ступню!
— Это тогда в ступню, а вчера — в ладонь!
— Час от часу не легче! Что тогда, что сейчас! Или нет, тогда было трудней — с полицией иметь дело не так опасно, как с теми.
Тут уже и Оленька перешла на «ты»:
— Пусть так, но почему такая спешка? Ты выдернула меня из репетиции с питоном, который стоит сотни марок в день!
— Я очень сожалею, но беда в том, что один из раненых — сын крупного босса нацистов, и отец впился в дело, как пиявка. Он раскопал, что вас было двое, и официанты из кафе это уже подтвердили, и теперь ищут твою сестру.
Тут Оленька впервые испугалась — она не была уверена в Аде.
— Что же делать?
— Ее необходимо спрятать, она ведь не Ольга Чехова, даже не подданная Германии. Нам удалось выманить ее из дому, пока полиция на нее не наехала, но ведь она когда-нибудь должна туда вернуться.
— А где она сейчас?
— В кабаре у Феликса. Ты помнишь Феликса? Но там ее тоже найдут рано или поздно.
— Что же делать?
— Мы можем тайно переправить ее в Париж, если ты не возражаешь.
— Но ведь у нее нет никаких документов, кроме визы в Германию.
— Вопрос о документах ты можешь оставить нам.
Оленьке стало не по себе:
— Скажи прямо, чего ты от меня хочешь?
— Не так уж много. Пока. Чтобы ты продолжала писать нам свои донесения, даже если тебе очень не хочется.
— А после «пока»?
— А после «пока» жизнь покажет.
— Не воображай, что твоя Контора делает мне большое одолжение, спасая от полиции! — вдруг рассердилась Оленька. — Вы ведь надеетесь, что я прорвусь в высшие сферы. Да я, собственно, уже почти прорвалась! А если меня запятнают этой историей со стрельбой, из меня уже не получится секретный агент!
— Вот такой ты мне нравишься! — обрадовалась Полина Карловна. — Теперь я верю, что из тебя и вправду получится секретный агент. Да, кстати, рада сообщить тебе, что твой любимый граф Кесслер вернулся в Берлин после тяжелой болезни.
Михаил Чехов
Власть в СССР закручивала гайки. А Миша плохо вписывался в страну, закрученную гайками по всем углам. В последние годы он добился небывалых успехов: сыграл несколько блистательных ролей и получил первое в стране звание народного артиста. Его успехи вызывают восхищение публики и острую зависть собратьев. А он летит по сцене в лучах славы, не подозревая о коварстве и предательстве людей, с которыми его связывают дружеские отношения. Возбужденный, он вылетает после спектакля за кулисы и беззаботно выбалтывает все, что приходит на ум. А на ум ему приходят разные непочтительные мысли — и насчет гаек, и насчет линии партии, и насчет убогого репертуара, навязанного сверху. Имеющий уши да слышит!