— Да, Катя.
— А я — Валя.
— Ну и что? — удивилась женщина. — Да вы входите, не бойтесь.
В квартире больше никого не было, и это придало девочкам смелости.
Комната, в которой они оказались, была светлой. Красивая мебель импортного производства: сервант с хрусталем и дорогими сервизами, зеленый диван, стулья с высокими спинками.
— Прошу вас, — сказала Катя, показывая на диван.
Девочки сели и, перекинувшись взглядом, смущенно улыбнулись.
Катя тоже улыбнулась. Она еще не догадывалась, кто они и зачем пожаловали.
— Так я слушаю.
Валя набрала полные легкие воздуха и захлебнулась, закашлялась.
— Да вы что в самом деле? — рассмеялась Катя.
Девочки вдруг поняли, что она добрая. Торопясь, заговорили вместе.
Катя не сразу уловила, что они пытались ей втолковать.
— Погодите, погодите… Так, значит, вы — мои родные сестры?
— Разумеется.
— А где наша мать?
— Так мы же говорим — умерла.
— А вы живете в детском доме? — все больше удивлялась она.
— Правильно.
Потом Катя угощала девочек чаем с вареньем и домашними пирожками. Таких вкусных пирожков с мясом и рисом они еще никогда не ели.
Катя то смеялась, то плакала:
— Бедные вы мои…
Потом она рассказала о себе. Было ей три года, когда мать отправила ее к своим родителям в Куйбышев. Там Катя выросла. Но мать ни разу не вспомнила о ней. Старики печалились — непутевая. Окончив восемь классов, Катя вдруг заявила, что поедет к матери в Душанбе. Ее отговаривали, но она настояла на своем. Тем более что в это время шел набор в техникум, куда ей хотелось поступить.
Она разыскала мать через справочное бюро. Но та ей не обрадовалась. Злая, спившаяся женщина вызвала полное отвращение. Больше Катя не могла заставить себя прийти к ней.
Катя закончила техникум и работала в хлопчатобумажном производственном объединении.
— А ты замужем? — спросила Валя.
— Замужем.
Тут на лицо старшей сестры набежала тень, но она быстро прогнала ее.
Вечером, провожая девочек, Катя сказала:
— Вы заходите, родные ведь. — Поцеловала искренне. — Это хорошо, что вы объявились. Очень хорошо. А то ведь я совсем одна здесь.
Следующая их встреча произошла спустя месяц.
Катя обрадовалась:
— Молодцы, что приехали!
И принялась потчевать домашним.
— Да вы ешьте, не стесняйтесь. В детдоме-то небось такого не дают.
Они стали защищать свой детский дом:
— Он ведь у нас образцовый!
Когда пили чай, Ирина спросила про отца:
— Какой он из себя?
Катя замялась, не сразу нашлась, что ответить. Потом сказала, словно извиняясь:
— Так ведь я вашего отца не знаю.
— Ну тогда расскажи про своего, — не сразу поняла ее Ирина.
— Своего знала. Он музыкантом был, на скрипке замечательно играл. Одно время жил у нас с бабушкой. Только хворал часто, и вот уже лет пятнадцать как умер.
— Пятнадцать? — не поверила Ирина.
— Так ведь у нас разные отцы, девочки, — попыталась мягко объяснить Катя…
Она пришла к ним в детдом в январе. Принесла огромную банку вишневого варенья. Но была грустная, и девочки это сразу подметили.
— Просто голова болит, — уронила она. Однако, прощаясь, вдруг попросила пока к ней не приезжать…
Перед Восьмым марта они получили от Кати поздравительную открытку и десять рублей в конверте.
Тогда они сами сняли запрет и поехали к ней с тортом и цветами.
Катя открыла дверь, обрадовалась:
— Ах вы, мои дорогие сестрички!
— Мы поздравить пришли.
— Спасибо!
В тот день наконец они познакомились с ее мужем. Он сидел на диване в полосатой пижаме, читал газету. Увидев девочек, снял очки с толстыми стеклами и, близоруко щурясь, поднялся навстречу.
— Давно пора познакомиться. Меня зовут Павлом Афанасьевичем.
Он был среднего роста, худощав. Протянул руку с длинными, цепкими пальцами.
— Угощай сестренок, Катюша, — оживленно сказал он жене и помог ей накрыть стол.
Обед прошел весело. Павел Афанасьевич шутил и все больше смотрел на Валентину. Она ему откровенно улыбалась, и под конец он стал обращаться только к ней.
Прощаясь, Павел Афанасьевич тоже просил девочек обязательно заходить.
Катя вернула торт, который принесли сестры:
— Пожалуйста, съешьте там сами.
Она проводила их до троллейбусной остановки.
— В тот раз мы немного повздорили. Характер у моего мужа крутой. Вот я тогда и просила повременить.
Затем сестры приехали в город летом, сразу после экзаменов. Катя была в положении и чувствовала себя неважно.
Павел Афанасьевич сводил девочек в цирк, а когда представление закончилось, повел в павильон «Мороженое»…
В самом конце июня Валя переехала в город. Спустя месяц прислала письмо. Устроилась хорошо. Общежитие, правда, далековато, но какое это имеет значение? Назначила свидание у Кати на ближайшее воскресенье.
Ирина приехала утренним рейсом. Катя была дома.
— А Вали еще нет? — спросила Ирина.
— Нет, — устало ответила Катя.
— Ты лежи, лежи, — сказала Ирина и, весело напевая, приступила к генеральной уборке в ее квартире.
Валя так и не пришла.
— Она хоть к тебе заходит? — спросила Ирина.
— Заходит. А несколько раз даже оставалась ночевать…
Через две недели Катя родила сына. В день выписки приехала Ирина. Валя, оказывается, по настоянию Павла Афанасьевича жила теперь в квартире старшей сестры.
Ирина обо всем догадалась.
— Ну что ты на меня так смотришь? — взорвалась Валя. — Не устояла я, понимаешь? Не рассчитала силы! — И вдруг разрыдалась, как в тот день, когда пришла в детский дом после трагической гибели матери. С тех пор это были первые ее слезы.
— Уйду я отсюда, уйду! — причитала она. — Только Катя пусть ни о чем не знает!
Крупный выигрыш
…Стос полюбил картежную игру. Он знал, как в конечном счете выиграть, даже если поразительно не везло.
От Шер-хана это не скрылось:
— Ты — парень фартовый.
Вскоре они стали играть на пару.
— У всех одна цель — как прожить полегче да побогаче, — учил Шер-хан.
С Фатером Стос еще работал вместе. Но Фатер уже примелькался, становилось опасно ходить с ним на дело. Чувствуя настроение Стоса, старик все чаще напоминал ему, что вор с вором должен быть до конца честным.
— Хорошо, хорошо, — недовольно отвечал Стос.
В конце концов он обратился за советом к Шер-хану. Тот обещал помочь и в тот же вечер подсказал, что надо делать.
На следующий день в автобусе Стос вырезал у кого-то карман, передал Фатеру туго набитый бумажник.
При подсчете денег, которые оказались в бумажнике, Стос вдруг придрался к Фатеру.
— Ты уже взял несколько червонцев!
— Да что ты! — обомлел старик.
Обратились к Шер-хану.
— Решит сходка! — хмуро ответил главарь.
Впервые предстояло Стосу выступать на ней в качестве подконфликтного вора.
Собрались опять за кладбищем. Фатер и Стос беспрекословно отдали свои ножи.
— Что еще есть?
— Вот! — сказал Фатер, с готовностью протягивая Шер-хану шило. Он боялся и не мог этого скрыть.
— Объясни суть спора, — обратился Шер-хан к Стосу.
Семен стал подробно рассказывать, как они работали в паре с Фатером. Но в последнее время он стал замечать, что Фатер его обманывает. А вчера произошел такой вот случай.
Фатер стал клясться всеми святыми, что не слукавил, ни одного рубля не взял.
Неизвестно, чем бы все это кончилось, но Шер-хан вдруг сказал:
— Я был в автобусе и своими глазами все видел. «Лопатник» был толще.
Фатер затрясся. Судьба его была предрешена.
— Вор, словчивший перед вором, есть наипервейший подлец, — презрительно бросил Шер-хан. — А подлецов надо ликвидировать.
Он бросил нож Стосу.
— Кончай!
Фатер страшно закричал. Но Стос уже шел на него…
Майор Тагаев беседовал с кинологом Зориным. Речь шла об одорологии — возможностях использовния собак для определения преступников по законсервированному запаху.
— Не помешаю? — спросил вошедший старшина Набиев.
Зорин стал приводить примеры из своей практики. Разумеется, главным героем во всех историях был его Пират.
— Между прочим, — заметил Набиев, когда красноречие Зорина иссякло, — я тоже хочу завести щенка.
— Это не проблема, — заверил кинолог.
— Ловлю на слове.
Тагаев удивленно посмотрел на старшину.
— Объясни, пожалуйста, зачем он тебе?
— Так ведь где живут семеро — восьмому место всегда найдется.
Майор понял намек. Этим аргументом он сам воспользовался, когда уговаривал старшину переехать из общежития в его дом.
Зорин тут же напомнил:
— Великий кинолог Кондрат Лоренц сказал: прекрасна и поучительна любовь к животным, которая порождается любовью ко всякой жизни и в основе которой должна лежать любовь к людям.
— Значит, вопрос решен, — сдался Тагаев.
Когда-то пенсионер Зардодханов был скромным служащим. Выйдя на покой, принялся за разведение цветов. Это оказалось выгодным занятием.
Старик облюбовал себе место в аэропорту и постепенно скопил кругленькую сумму. На деньги, полученные за цветы, он стал скупать облигации Государственного трехпроцентного внутреннего выигрышного займа.
Все шло хорошо. К удовольствию Зардодханова, вводились новые рейсы. В аэропорту становилось все оживленнее, но открывать государственную торговлю цветами здесь не торопились.
Сегодня рано утром Зардодханов, как всегда, занял привычное место в ряду цветочниц. Он вежливо поздоровался и стал ждать открытия киоска «Союзпечать». Состоялся тираж выигрышей, и в газетах должна была появиться официальная таблица.
Так оно и было. Заглянув в листок с номерами своих облигаций, Зардодханов приуныл — никакого выигрыша. Решил еще раз проверить облигации дома и спрятал газету в карман.
Между тем у киоска образовалась очередь. Зардодханов не заметил блондина с вьющейся шевелюрой, в клетчатой рубашке навыпуск, от которого не укрылось, с какой жадностью старик только что вглядывался в таблицу.