– Можно я приеду? – спросила я.
– Конечно!
– Ты на рабочем месте?
– Как обычно.
– Еду, – сказала я и разъединилась.
Бросила телефон в сумку, проверила ее содержимое: не забыла ли чего?
Нет, не забыла. Все моё стратегическое оружие на месте.
До новой радиостанции я доехала за пятнадцать минут. Воскресная дорога выглядела такой пустынной, словно жители города внезапно вымерли. На размытых дождем тротуарах изредка мелькали тени редких прохожих, город угрюмо нахохлился и замер в предчувствии холодов.
Зима. Скоро придет зима. Скоро придет Новый год. И у меня начнется новая жизнь.
– Какая? – спросила я вслух. – Счастливая?
Но мне никто не ответил.
Я припарковала машину, вышла из салона и огляделась.
Место выбрано правильно. Вокруг ни одного жилого строения. Так что никакой паники среди населения при проведении опытов с инфразвуком не будет. Никто не выбежит из дома с криком «Землетрясение!», не возникнет никакой давки в дверях. Да и потом, сама студия находится так глубоко под землей, что инфразвуковые волны на поверхность не проникают.
Я вошла в крутящуюся дверь, осмотрелась в поисках знакомого охранника с собакой. Но холл выглядел таким же пустынным, как воскресные улицы. Меня встречал только маленький Джокер, стоящий на первой ступени лестницы.
– Кого я вижу! – сказал он.
Его маленькие колючие глазки обшарили меня и мою сумку. Мне показалось, что его взгляд, как рентгеновский луч, проник в ее содержимое.
Во всяком случае, взгляд Джокера изменился и сделался из неприязненного подозрительным.
– Вас ждут, – сказал он сухо.
– Привет, Джокер, – поздоровалась я. – Как твои дела?
Он откровенно удивился.
– Мы перешли на «ты»? Не помню такого брудершафта!
– А разве шутам говорят «вы»? – спросила я с улыбкой. Я больше не боялась его обидеть. Я вообще ничего не боялась.
Джокер не нашелся, что на это ответить. Окинул меня еще одним подозрительным взглядом, развернулся и начал взбираться вверх по ступенькам. Я пошла следом.
Джокер, непрерывно оглядываясь, привел меня к двери с надписью «Приемная». Воскресный день на студии выдался нерабочим. Единственным звуком в пустом коридоре было эхо моих шагов.
Джокер толкнул дверь, она плавно распахнулась и явила моим глазам элегантную приемную, отделанную кожей, хромированной сталью и уставленную живыми цветами.
– Ого! – сказала я, обводя взглядом все это великолепие. – Красиво живете!
Дверь смежной комнаты распахнулась. На пороге стоял Иван.
– Привет, – сказал он тихо.
– Еще раз привет, – ответила я.
Он вышел из дверей и посторонился.
– Прошу!
Я засмеялась. Его элегантная учтивость казалась мне сейчас аляповатой ширмой, скрывающей пустую выжженную степь.
Я вошла в кабинет, следом за мной скользнул маленький Джокер. Вскарабкался на высокий стул, сложил на коленях игрушечные ручки и уставился на меня злыми блестящими глазками.
Иван вошел последним. Плотно прикрыл дверь, хотя кроме нас на студии никого не было. Подошел к своему креслу, венчавшему длинный овальный стол, и замер, ожидая, когда сядет дама.
То есть я.
– У тебя роскошный кабинет, – сказала я.
– Положение обязывает, – объяснил Иван. – Тебе там удобно? Может, сядешь в мое кресло?
– Спасибо, не стоит, – ответила я и села на мягкий стул с высокой резной спинкой. – Мне не хочется быть на твоем месте.
Иван быстро скользнул взглядом по моему лицу. Уселся в крутящееся кожаное кресло и велел Джокеру:
– Выйди.
– Не надо, – ответила я, снимая с шеи шарф. – Он в курсе всех событий, правда?
– О чем ты? – спросил Иван очень вежливо.
Я достала из сумки копии фотоснимков, сделанные сканером шефа. Они выглядели не так здорово и внушительно, как оригиналы, но вполне можно было разобрать, что на них изображено.
Придвинула снимки к Ивану, спросила:
– Узнаешь?
– Свою студию? Конечно!
Иван быстро перебрал фотографии. На снимке Терехина задержался, но недолго, ровно на одну секунду.
– Покажи мне, – попросил Джокер.
Иван перебросил снимки в его сторону. Джокер неловко перехватил снимки неуклюжими короткими ручками.
Иван повернулся ко мне. Его глаза благожелательно изучали мое лицо.
А я сидела и ждала продолжения, которое не могла предугадать.
Иван посмотрел на меня и засмеялся.
– У тебя такое лицо, – сказал он.
– Какое? – поинтересовалась я.
– Снисходительное, – ответил Иван. – Как у Шерлока Холмса, когда он объясняет Ватсону способ убийства. Ты сама догадалась?
– В общем, да, – ответила я. – Всю вчерашнюю ночь просидела в Интернете. Думаю, что могу сдать экзамен по теме «Инфразвук и его влияние на биологию человека».
Иван кивнул.
– Умница! – сказал он одобрительно. – Я тобой горжусь. Между прочим, твой парень с дипломом физмата просто кретин. Не смог догадаться. А ты догадалась.
И еще раз повторил:
– Умница.
Джокер отпихнул фотографии подальше от себя. Скрестил короткопалые ручки на груди и приобрел смешной высокомерный вид.
– Зачем ты приехала? – спросил Иван.
Я пожала плечами.
– За разъяснениями! Я знаю, как ты убил Терехина с Азиком. Догадываюсь, зачем ты их убил. Но я не понимаю, почему ты отравил Иру Терехину… И вообще, мне хотелось на тебя посмотреть.
– Новыми глазами? – догадался Иван. И пригласил:
– Ну, давай, посмотри.
Он сложил руки на столе и уставился мне в лицо с тем же благожелательным интересом. Будто не я изучаю его, а он изучает меня.
Двумя днями раньше я бы отвела взгляд и покраснела. Но сегодня все было иначе. Пропало волшебное сияние, окружавшее этого человека защитным ореолом, и я смотрела на него без восторга и боязни, как на самого обычного мужчину.
Хотя вру. Я прекрасно понимала, что Дердекен – мужчина далеко не обычный. Но больше меня этот факт не ослеплял.
– Ну? – спросил Иван после минутного молчания, – что скажешь?
Я поставила локоть на стол и подперла щеку ладонью.
– Ты очень красивый, – сказала я так спокойно, что сама удивилась.
– Спасибо.
– Не за что. Это не комплимент, это правда.
Я немного подумала и продолжила:
– У тебя необыкновенные глаза. Ты линзы не носишь?
Иван быстро моргнул.
– Носишь? – догадалась я. И тихо засмеялась. Но тут же оборвала смех, потому что у собеседника был такой обиженный вид!
– Прости, – покаялась я. – Тебе очень идет.
– Линзы оптические, – сухо объяснил Иван. – А подсветка просто так…
Совместил полезное с приятным.
– Тебе очень идет, – повторила я.
– Ты говори, говори!
– Ты спешишь? – удивилась я.
– Нет, – ответил Иван. – Просто приятно слышать от тебя такие слова.
Я оторвалась от стола, облокотилась на спинку стула и закинула ногу на ногу.
– У тебя фантастическая харизма, – продолжала я. – Просто обволакивающая. Это природное обаяние или ты работал над собой?
Иван пожал плечами.
– Пятьдесят на пятьдесят.
Я кивнула. Так я и думала.
– Дальше! – потребовал Иван.
Я задумчиво оттопырила нижнюю губу.
– Про мозги, по-моему, и говорить не стоит.
– Почему же не стоит? – удивился Иван. – Стоит!
– Ты мог бы стать настоящим крупным ученым, – сказала я. – Если ты стал гениальным самоучкой, то чего бы ты достиг с хорошим образованием?!
– Того же самого, – спокойно ответил Иван. – Тебе известно, что Эйнштейн был двоечником? Причем, именно по математике?
Я кивнула.
– Чего-то добиться можно только в том случае, если идешь к этому сам, – продолжал Иван. – Наугад, на ощупь, без признанных авторитетов, без навязчивых учителей, без чужих правил и идей… Идешь, и постоянно сверяешься с тем, что там…
Он постучал по голове.
– И там…
Он коснулся груди.
– Вот тогда все получается.
Иван оттолкнулся от стола и совершил плавный поворот на кресле вокруг оси. Остановился и с улыбкой посмотрел на меня.
– Понимаешь?
Я серьезно покивала головой.
– Есть еще кое-что, – продолжал Иван. – Никто не должен тебе мешать. Никто и ничто. Нужно кастрировать свою жизнь до такой степени, чтобы забыть само слово – чувства…
– Ты забыл? – спросила я.
Иван остановился и посмотрел на меня.
– Почти, – ответил он тихо.
Я снова кивнула.
– Чем тебе помешали Терехин с Азиком? – спросила я. – Мне как-то не верится, что все это ты совершил ради денег.
Иван пренебрежительно отмахнулся.
– Господи, конечно, нет! Я и не думал никого убивать!
– Зачем же ты… – начала я, но Иван не дал мне договорить.
– Потому, что вопрос стоял следующим образом: или я, или они. Прости, Майка. Я понимаю, что выгляжу в твоих глазах не лучшим образом, но даже в Ветхом Завете сказано: «Живая собака лучше мертвого льва».
– Мертвый лев, это Терехин? – поинтересовалась я. – Или Азик?
Иван нетерпеливо передернул плечами.
– Ты ничего не поняла, – сказал он. – Выбор стоял передо мной: стать мертвым львом или остаться живой собакой?
– Ты перечитал Ветхий Завет и решил поступить по библейскому рецепту?
Иван поставил локти на стол и уложил лицо в ладони. Его ярко-бирюзовые глаза, не отрываясь, изучали меня.
– А что бы решила ты? – спросил он мягко.
– Не знаю, – ответила я честно. – Надеюсь, мне никогда не придется делать такой выбор.
Ледяные глаза напротив немного смягчились.
– Я тоже надеюсь на это, – сказал Иван. – Во всяком случае, я искренне тебе этого желаю.
– Расскажи, – попросила я. – Чего уж теперь…
Иван снова оттолкнулся от стола и совершил поворот вокруг себя. Но обратно вернулся уже другой человек. Человек с холодным непроницаемым лицом и твердо сжатыми губами.
– В общем, как мы говорили в детстве: «Они первые начали», – сказал он.
– Они начали вытеснять тебя из города, – перевела я.
– Да. Причем, договориться было попросту невозможно. Поверь, я предложил им самые разные варианты совместного существования. По большому счету мне нужно было только одно: чтобы мне не мешали. Я был согласен существовать на самоокупаемости. Мне нужна была студия и море. Все.