Непривычно короткая для королевской могилы надпись гласила: «Принц острова Туманов, Пер Четвертый». И дата.
Когда ж его успели похоронить?
– Ужин пр-рибыл! – раздалось откуда-то сверху, и в следующий момент что-то тяжелое свалилось мне на голову.
Я погрозила негоднику бананом и принялась снимать кожуру.
Глава 3Шрам берет все, что плохо лежит
– И давно ты тут живешь? – спросила я у попугая, примостившегося на вершине одного из старых надгробий.
Если очень сильно напрячь зрение, можно было разглядеть имя несчастного правителя – король Слепой Охотник. Помнится, я что-то слышала о таком. Это не он, случайно, когда кто-то из прислуги наступил на его домашнюю крысу, снял со всех слуг кожу, а головы отварил и съел? Птица в раздумьях скривила клюв. И наконец выдала:
– Тр-риста лет.
– Гром и молния! Тебе что, и вправду триста лет? – Я чуть было не подавилась бананом.
– Нет. – Стеклянные глазки попугая издевательски заблестели. – Но это же так солидно звучит, ты не находишь?
Значит, он может знать, когда они хоронили принца, догадалась я. Сразу попугай не расколется – к таким важным и самодовольным птицам сначала надо втереться в доверие, а уж потом выспрашивать всякие там королевские тайны.
– Между прочим, ты так и не сказал, как тебя зовут, – обвинила я пернатого и принялась расправляться с айвой, не будучи вовсе фанаткой фруктов: но с такой голодухи съела бы, пожалуй, и инжир, который просто ненавижу. Мне бы мясца, вина, хлеба свежего… Большего для счастья и не надо.
– Убийца Чистое Сер-рдце! – Попугай в устрашающей манере вскинул крыльями и нахохлился.
– А не слишком ли большое имя для такой маленькой птички? – усмехнулась я, прикладывая все свои силы для того, чтобы не рассмеяться, – так нелепо выглядела птица в момент своего самолюбования.
– В самый раз, – без тени смущения отозвался Чистый. Ага, вот, кстати, неплохой вариант для его сокращенного имени. Не ломать же мне каждый раз челюсть, произнося его бесконечно смешное «Убийца Чистое Сердце»!
– А меня зовут Шрам, – добродушно улыбнулась я.
В этот же самый момент птица не удержалась на надгробии и свалилась за него, подняв целую тучу пыли вперемешку с перьями.
– Эй, ты чего? – Я тут же метнулась за могилу и обнаружила лежащего кверху лапами попугая. Увлажнившиеся глаза Чистого вот-вот готовы были выскочить из орбит.
– Ты же та самая Шр-рам! – неразборчиво выдал он и попытался привести себя в вертикальное положение. Лапы попугая были такими короткими, а сам он – таким разжиревшим, что задуманное ему удалось выполнить далеко не сразу.
Гадая, где птица, которая всю свою жизнь провела на кладбище, могла слышать мое имя, я сделала пару шагов назад, чтобы не смущать пернатого.
– А что не так с «той самой Шрам»? – Я вопросительно изогнула бровь.
Были бы сейчас у пернатого свободные руки, он бы ткнул когтями мне в грудь.
– «Что не так»?! – передразнил он меня, занимаясь срочной чисткой перьев. – Ты же дочь Р-ржавого Гвоздя – вот что не так!
– Ну это я вроде бы в курсе. А чем тебе капитан Ржавый Гвоздь не угодил?
– Он же гр-роза всех морей! – встрепенулся попугай. – Я уж, до того как здесь обосновался, успел, знаешь ли, поплавать на кор-раблях и много чего знаю.
Интересно, почему все сразу вспоминают моего нерадивого папашу? Лично я всегда восторгалась матерью. У Ржавого Гвоздя магического потенциала – ноль, а я бы не смогла стать некроманткой, не будь у меня один из родителей, по меньшей мере, белым колдуном или колдуньей, а еще лучше – черным. Что там было в роду у Шеллака, мне так и не удалось выяснить ни у него, ни у наставника. Было похоже на то, что они ничего не знали про прошлое Шела. Ну или пытались убедить меня, что не знают.
С упоминанием имени моего отца разговор между мной и Чистым клеиться перестал. Попугай зажался, притворившись, что сейчас его ничего, кроме чистки перьев, не интересует. Айва внезапно стала пресной и безвкусной. Я забросила фрукт в кусты и вернулась к объекту исследования – свежей могилке принца Пера.
– Ignis, – тихонько попросила я, и над надгробием зажегся маленький мерцающий огонек.
Теперь, при свете, я могла быть уверенной, что точно не ошиблась. Это действительно была могила принца, убитого, по словам начальника, прошлым утром.
Церемонии погребения особ королевской крови проходили всегда пышно, богато, при большом скоплении народу. Не припоминаю, чтобы членов монаршей семьи хоронили так быстро. Эта история нравилась мне все меньше и меньше. Во время правления принц вроде бы был такой тихий (мало кто вообще видел, как он выглядит), а воды вокруг его смерти намутили, словно он такой из себя разгеройский герой.
И тут мозг выдал мне весьма интересную идею, к осуществлению которой призывал немедленно.
– Ну уж нет, – возразила я сама себе вслух, – это мерзко.
Только что умершие люди после воскрешения обладают одной небольшой, но весьма неприятной особенностью: они некоторое время еще не знают о том, что мертвы. Любопытство некоторое время боролось со здравым смыслом, пока не победило, причем с огромным перевесом.
Я вгрызлась ногтями в свеженасыпанную землю над могилой и остервенело принялась копать.
– Хмм, – раздалось рядом ворчание попугая. – Может, тебе лучше сказать, где лежит лопата?
Предложение мне понравилось, и я согласно кивнула, устало сев рядом с надгробием и вытерев со лба набежавший пот тыльной стороной ладони. Думаю, если бы пернатый меня не остановил, я бы так и копала ногтями. Не каждую же ночь я провожу в Мертвой лощине, а раз выдалась такая возможность, то грех ей не воспользоваться. И не каждую ночь я сбегаю из королевской тюрьмы за обвинение в убийстве наследного принца, а затем коротаю времечко с психованным попугаем.
Все необходимые мне приспособления королевские могильщики держали, как оказалось, в незапертом склепе на другом конце королевского кладбища. Они, по-видимому, понадеялись, что простой люд до смерти боится ходить в Мертвую лощину и уж тем более не станет проверять, все ли склепы на кладбище заперты заклинанием.
Довольный попугай сидел на верхушке склепа для хозяйственных нужд и щелкал клювом от удовольствия. Нацепленный на шпиль облинявший лавровый венок говорил о том, что этим склепом не занимались уже, по крайней мере, пару веков.
– А что здесь было раньше? – спросила я у Чистого и стала стучать лопатами по мраморному полу, чтобы выяснить, какая из них менее тупая.
– Личный склеп гр-рафа Душегуба, – пояснил пернатый. – Он здесь хор-ронил своих любимых кошек.
– Фу, гадость какая, – прокомментировала я.
– Еще и некр-романткой зовется, – хохотнул попугай и полетел обратно в сторону надгробия.
В темноте его перья цвета спелой сливы отливали красивым здоровым блеском. Некоторое время я наблюдала за тем, как уверенно планировал Чистый между надгробий, а потом поплелась следом за ним, волоча по земле лопату с расщепленной ручкой. Послушный огонек поплыл впереди, освещая путь.
Часы на башне ратуши пробили полночь.
Полночь, полнолуние, и я собираюсь выкапывать только что убиенного наследного принца. Нет, ну что за идиллия!
Земля на месте захоронения принца легко поддавалась, и не прошло и часа, как я уже стояла в могиле по пояс, а Убийца Чистое Сердце сидел на надгробии и командовал:
– Копай лучше по кр-раям, чтобы гр-роб потом было легче вытаскивать! Да нет, глупая, не там! Там вообще могила кор-роля Пр-роныры! Тебе его воскр-решать не нужно – он был садистом и любил птиц!
– Почему тебе он не нравится, если говоришь, что любил птиц? – Дыхание сбилось, но я нашла в себе силы поёрничать.
– Он любил их жар-реными! – в ужасе воскликнул попугай, и я рассмеялась.
Собеседником пернатый оказался приятным. Прежде я и подумать не могла, что мне будет так просто общаться с кем-то вроде него. Что и говорить – я всегда считала попугаев тупыми и ограниченными созданиями, способными только повторять: «Две холеры – три чумы! Прочь все женщины с кормы!»
В отличие от Шеллака, Чистый тараторил всякую чушь без остановки, и я все время ловила себя на мысли, что мне это нравится. Время за болтовней пролетело незаметно, и было даже удивительно, когда лопата наткнулась на что-то твердое. Я постучала еще пару раз, чтобы удостовериться, что это действительно гроб.
– Нет, все-таки никакая ты не некр-романтка, – выдал вдруг попугай, наблюдая за тем, как я руками бережно смахиваю остатки земли с богато украшенной крышки гроба.
– Это почему? – удивилась я.
– Настоящий некр-романт воздел бы р-руки к небу, сказал бы «Гр-ром и молния!», и земля над гр-робом тут же р-разверзлась бы.
Я захохотала и, не в силах больше стоять, оперлась на ручку лопаты. От монотонной напряженной работы болел живот и предплечье правой руки, а от смеха я получила не только двойную порцию удовольствия, но и боли.
– Послушай, пернатый, – начала я поучительным тоном, – во-первых, я не ведьма и не колдунья, и для того, чтобы произнести заклинание, мне нужна мертвая энергия. А чтобы получить мертвую энергию, – я развела руками, – нужно откопать мертвеца. Мои браслеты сейчас находятся в качестве улик в руках королевской полиции, так что энергии во мне ноль без палочки. – Про припрятанный в жилете стилет я тактично умолчала: он мне еще пригодится в смертельно опасных ситуациях.
– Это хор-рошо, – нахохлился попугай. – Это значит, что ты безобидней полевки.
– Сейчас безобидней, – поправила я собеседника и подмигнула ему. – Кто знает, может, хоть в мертвом состоянии наш наследный принц послужит благому делу.
В попытках открыть гроб я сломала себе пару ногтей, но спустя несколько минут в замке что-то щелкнуло, и задвижка аккуратно отъехала в сторону.
– Ты хоть знаешь, когда его хоронили?
– Тр-ри дня назад, – ответила птица, довольная, что владеет информацией, которой, увы, не владею я.