Тонкая грань, а потом начинался дождь. Илье казалось, он ощущает первые капли на своем лице. Настолько четко лилась мелодия. Он даже открыл на миг глаза – проверить. Пусть над ним сияло все то же солнце уходящего жаркого июля, он не верил. Шла гроза. Смывающая все, очищающая, возрождающая, несущая успокоение и надежду. И в то же время мощная, ломающая, стирающая все. Природа во всей своей мощи, нечто яркое, откровенно языческое, чему можно лишь поклоняться и что дарит чувство восхищения и новой осмысленной наполненности.
Когда музыка стихла, он не хотел в это верить. Снова пришло то самое чувство детской обиды, что все закончилось. Но в этот раз оставалось послевкусие. Нечто подаренное грозой, новое начало, или что-то давно забытое, заново ставшее важным и значимым. Илья отложил наушники. Ему больше не было дела до странной инсценировки, устроенной для него Амелией. Вещи Анны, эффект ее присутствия больше не вызывали никаких эмоций. Все смыло грозой. Илья провел рукой по лицу, ладонь оказалась мокрой. Он даже не понял, что плакал.
Он дал себе время успокоиться, прийти в себя. Точнее, полностью сжиться с этим новым опытом, с неожиданным подарком той, кого потерял. А потом просто сел работать. Он точно знал, что ему нужно найти. Гроза расставила все по местам.
11 глава
Петр появился на поляне стремительно. В своей обычной манере, немного нервной и нескладной. Выскочил из-за кустов, мимо Ильи, собирался решительно усесться за стол, но, увидев скрипку в раскрытом футляре, затормозил резко, будто ударился о невидимую стену. Он обернулся к своему гостю. На лице вопрос, и тоскливое выражение в глазах.
Илья только выразительно развел руками. Петр обреченно-устало кивнул, подошел, уже спокойно, стал закрывать футляр, нежно провел пальцами по грифу инструмента, как иногда это делала Анна.
– Поговорим, – заявил Горский, усаживаясь наконец за стол напротив журналиста. Стало понятно: на этот раз отказ принят не будет.
Илья слегка отодвинул от себя ноутбук. Петр чуть кривовато усмехнулся.
– Мог у меня спросить, – заявил он. – Сэкономил бы время и поберег глаза.
Видимо, проходя мимо, хозяин дома успел заметить, что читал его приятель на экране.
– Аня начала поздно, – тут же принялся рассказывать он. В голосе зазвучали мягкие, ласковые ноты. Илья заметил, что, рассказывая, Петр потирает грудь, как-то машинально, почти бездумно. Так иногда делают те, кто сильно простужен. – В двенадцать. Да, была музыкальная школа, потом училище. Конкурсы исполнителей. А первая пьеса именно в двенадцать. Успех сразу. Даже ярче, чем у Клары и Амелии. К шестнадцати она имела несколько контрактов со студиями и писала на заказ. Но не так, как для себя. Это мелочи. Добротно, но не больше. А когда по-настоящему, это всегда было… живо.
Илья снова кивнул. Он понимал, о чем говорит Горский. Список произведений Анны он давно нашел в интернете. Ее композиции выходили отдельными дисками. Он даже прочел отзывы критиков, хотя мало что понял. Это был не его язык. Да и не слишком Илья хотел понять техническую часть того, как Анна создавала свою музыку, хотя профессионалы ценили именно это. Достаточно того, что все специалисты сходились в одном – она потрясающе талантлива. «Новый Моцарт», «музыка, потрясающая душу», «мелодии подсознания». Так отзывались журналисты специализированных СМИ. Слова на странице казались слишком пафосными и пустыми по сравнению с тем, что было в звучании произведений Анны. Но Илья уже знал, что описать это правильно невозможно.
– И что? – спросил его Петр. – Это важно?
– Возможно, – осторожно заметил Илья. – Но я не только биографии твоих сестер изучаю. Это как-то даже в последнюю очередь. А так…
– Да знаю я, что ты изучаешь, – отмахнулся Горский. – И понимаю зачем. Ты поверил Василию? Будто я ищу какого-то там недоброжелателя?
– Сначала да, – осторожно отозвался Илья. Он начал понимать, куда клонит Петр, и это очень настораживало. – Но если ты знал…
– Знал, – коротко подтвердил ему хозяин дома. – Это не сложно. Ты у нас недели не живешь, а понял. Василий профессионал, ему и того проще было догадаться. А я с ними живу и знаю их лучше всех на свете. И…
Он закашлялся. Сильно, надрывно. И снова тер грудь, будто старался унять таким образом приступ.
– Тогда я-то тебе зачем? – осведомился журналист, дождавшись, когда приятелю станет легче.
– Потому что они – смысл моей жизни, – довольно просто высказался Петр. – Ты спрашивал меня, какие они на самом деле. Для меня это не имеет значения. Любые, все равно мои. И понять, кто из них…
Он сбился. В глазах снова мелькнуло это жуткое выражение тоски, какой-то безысходной и бесконечной. Голос стал совсем глухим, будто ожидался новый приступ. Но Петр только снова потер грудь, болезненно поморщился.
– Понимаешь, – снова попытался он объяснить, – без них не будет ничего. Только боль, наверное. Даже от мысли, что одна из них убийца, возможно психопатка, маньячка, как сейчас говорят, уже больно. Я не смогу искать, выделять. Подозревать даже не могу. Не умею. Для этого надо не быть с ними.
– Не любить? – подсказал Илья.
Петр слабо улыбнулся.
– Клара права. – Его тон стал доброжелательным. – Хорошо, что ты с нами. Только ты и сможешь. Я как-то сразу тогда это понял. Аня сказала, что ты чувствуешь ее музыку. Значит, поймешь все. Сможешь понять.
Видимо, его болезнь временно отступила. Горский оживился.
– И опять же, да, тебе ни от кого из нас ничего не надо, – продолжал он. – Даже от самой Ани. Нет, она нравилась тебе, но… Не больше. Потому ты подходил идеально. И я сразу все рассчитал. Ты никуда не спешил, потому я уговорил остаться. Да еще проверил тебя старьем этим нашим, как отреагируешь на сестер, потом эти проклятые вечера. Ты так на все это смотрел… Ну будто в театре спектакль. Знаешь… Без этого всего. Не копался, не искал причин. Будто вообще тебе не до этого.
Илья чуть усмехнулся. Петр в этом был прав. Илье было не до Горских и их странностей сначала. Ну чудны́е, это да. Только люди вообще все разные. Гость дома воспринимал хозяев с той самой иронией, не больше. Илье было чем занять свои мысли и без странностей Горских, пусть все эти мелочи он и отмечал машинально. Вот только теперь сам журналист немного жалел, что был таким беспечным.
– Может, надо было быть умнее, – рассудил он вслух.
– Просто ты такой, – казалось, Горский его чуть ли не успокаивает. Немного наивно, но серьезно. – Да и остальное. Ты ни разу ни о чем не спросил у девочек. Все эти глупости: откуда берется вдохновение, как появляется идея. Вся эта чушь. Ты будто вообще не реагировал на их работу. Кроме Ани. Но это другое. Ни любопытства, ни даже зависти. И сам ничего не пишешь. Хотя эта твоя профессия кстати.
– Но я сразу сказал, – напомнил журналист, – что как раз от нее и хотел бы отдохнуть.
– Знаю! – охотно закивал Петр. – Потому я и ждал. Как лучше всего заставить человека сделать что-то против его воли? Разрешить ему этого не делать!
– Спасибо! – саркастично отреагировал Илья.
– Извиняться не буду, – предупредил Горский. – Я дал тебе время отдохнуть, привыкнуть. Водил тебя на этот чертов причал. Вообще, я там редко сам бываю. После того случая с Аней в детстве сам воду недолюбливаю.
– Не нравилось – мог бы не водить, – угрюмо заметил журналист.
– Да просто именно там было бы проще всего тебе намекнуть, – выдал Петр. – Ну так, знаешь, почти как байку рассказать. Понемногу. Как очередную игру. Пока ты сам не заинтересуешься и не начнешь искать, хотя бы даже от скуки.
Он снова улыбнулся. На этот раз совсем иначе, как-то по-детски безыскусно. Илья вдруг подумал, что все аргументы Василия, будто именно Горский не мог оказаться убийцей, пусть и логичны, но не стоят вот этой улыбки. Петр единственный в семье, кто всегда оставался собой. Каким-то до жестокости честным, прямым, и в тоже время почему-то чуть ли не наивным, с простыми открытыми эмоциями. Будто большой ребенок.
– Такой вот был план, – немного грустно продолжал между тем хозяин дома. – Как раз после выходных думал начать. Но Аня умерла, и это все уже не имело смысла.
– После ее смерти многое потеряло смысл, – сказал в ответ Илья. – Но не это. Петя, убито еще пять человек. Или тебе на это наплевать?
– Нет же! – горячо возразил он. – Зачем бы тогда ты был мне нужен. Именно из-за них. Просто Аня важнее!
– Но прошло столько времени, – пытался донести до него приятель. – Я мог бы тут и не появиться.
– Тогда еще времени было достаточно, – как-то странно ответил Петр. – Еще можно было ждать.
– Пять смертей, Петя, – не мог успокоиться Илья. – Чего ждать?
– Знаю, – напомнил значительно Горский. – Все это… Только я ведь даже сообразил как-то не сразу. Та девочка. Знаешь, я как-то даже был привязан к ней. Милая и наивная очень. Конечно, капризная, иногда злая, требовательная. Амелия любит шантажировать меня, изображая ее. До сих пор. Но при мне та девочка становилась другой. Как доверчивый ребенок. И когда она…
Он болезненно поморщился, на этот раз от воспоминаний.
– Когда она умерла, – все же закончил Петр, – я еще ничего не подозревал. Потом первый на озере. Это тоже выглядело безобидно, парень был странным. Закрытый, в себе весь, что там у него на уме? А вот после третьего случая я уже начал понимать. Это тоже время!
– Но уже тогда здесь был Василий, – заметил Илья. – Он же мог это остановить раньше. Или на самом деле ты не обратился к нему, потому что он полицейский? Что ты планировал делать, когда узнал бы, кто из твоих сестер убивает?
– Ну и это тоже, – помолчав, нехотя признался Горский. – Они не могут без меня. Без семьи. Отдать под суд, в тюрьму… Да, я бы этого не сделал. Но поверь, я мог бы любую из них остановить. У меня есть возможность. Но теперь все по-другому. После Ани. И теперь имеет смысл только она. Прежде всего она.
– Но я-то не могу не сдать преступницу полиции, – твердо заявил Илья.