– Делай как правильно, – поспешил заверить Петр. – Теперь так. Только сделай.
– Я стараюсь, – сдавшись, согласился журналист. – Есть факты, может быть, у полиции будут улики. По делу Ани. А те, прежние преступления… И тогда, и сейчас ни я, ни Василий не можем найти мотив. Потому я изучаю их биографии, читаю книги Клары, слушаю музыку Ани, еще осталось посмотреть картины Амелии. И…
Он запнулся. На самом деле, объяснить Петру, чем еще и почему он занимается, было трудно.
– Я смотрю на них, – неуклюже выдал он. – Твои сестры. Их роли. Эти игры…
– Правильно, – чуть ли не торжественно заверил его Горский. – Это самое главное. Именно так ты сможешь понять. Их лица. Кстати!
Он полез в карман, достал свой смартфон.
– Василий, – вдруг снова вспомнил Петр о полицейском. – Даже если бы у него была другая работа. Он так, как ты, не сможет. Я говорил, тебе ничего ни от одной из них не нужно. Даже от Ани не надо было. А он…
– Он спал с Амелией. – Илья понял, куда ведет приятель. – Думаешь, он был бы необъективен?
– Мои сестры часто меняют мужчин, – совершенно спокойно заявил Горский. – Каждая. И это всегда легко. Для девочек, но не для их партнеров. И да, Василий никогда не был объективен, как ты выразился. Он не просто с ней спал. Он считает, что это профессиональный почти интерес к ней. Но… По мне, это почти одержимость. Смотри.
И он протянул журналисту свой аппарат. На экран было выведено фото. Василий улыбался в камеру как-то безмятежно счастливо и обнимал за плечи какую-то женщину. Стильная прическа, умелый макияж, элегантный наряд. В ней был некий шарм. Нечто высококлассное. Такой женщине всегда будут оборачиваться вслед. Но Илье это было не интересно. Он вывел на экран следующий снимок. Снова какая-то женщина. Стрижка «под пажа», слишком яркий, почти вызывающий макияж, соответствующий наряд. Все на грани откровенной вульгарности. Если присмотреться, можно было понять, что снимали ее в ночном клубе или на какой-то вечеринке. Илье это опять ничего не говорило.
Следующее фото. Опять женщина. Обычная, каких иногда называют «серыми мышками». Почти безликая. Настолько среднестатистическая, что даже взглядом не зацепишься. Незапоминающаяся. Илья поспешил пролистать. Он никак не мог понять, зачем ему это. Мельком глянул на следующие два или три кадра, уже хотел вернуть аппарат Петру, когда вдруг на последнем снимке в очередной женщине узнал Амелию. Такую, какой видел девушку дома, когда не было гостей или учеников.
Илья замер. Мелькнула странная, почти дикая догадка. Журналист вернулся к первому кадру, стал всматриваться в женщину, которую обнимал Василий. Изучал каждую черточку. Узнал глаза… Медленно листал заново всю подборку, каждый кадр, каждый образ…
– Это ненормально, – потрясенно выдал Илья. – Они все меняются. Но чтобы так…
– Да, с Амелией это всегда происходит очень ярко, – согласился Петр, забирая у приятеля свой смартфон. – Василий собирал эту коллекцию долго. Сейчас у него наверняка она еще больше, он просто помешан на ней. Ты спрашивал, почему не он. Я пытался. Сошлись года полтора назад, почти дружили. И как-то пили вместе, тогда я и увидел у него в телефоне все это. Скопировал себе на всякий случай, но говорить с ним не стал. Он не сможет понять.
– Наверное, так, – вынужден был признать журналист. – Но это… Петя, кто бы из них ни убил… В каждой из твоих сестер есть нечто… неправильное. Вообще во всем. Аню наблюдал психотерапевт, я знаю. Амелию тоже должны были смотреть. Это же ненормально!
– И ее, и даже Клару, – подтвердил Горский. – Когда еще родители были живы. И после тоже. Все в пределах нормы. Они талантливы. Это… Ну они же особенные. Такие люди вообще отличаются от остальных.
– Я понимаю. – Довод был разумным. – Просто смотрю со стороны на вас всех. Игры, роли. Этот дом. Кстати, и это тоже! Все три твоих сестры знаменитости… Выставки, гастроли, встречи с читателями, но ни одна из них практически никуда не ездит. Они заперты здесь. Это тоже странно.
Петр тяжело вздохнул.
– Когда-нибудь ты поймешь все, – немного неубедительно заявил он. – А так… Семьи разные. У нас такая. Мы должны быть вместе, всегда. Только так девочки могут работать. А без этого… посмотри сейчас на Амелию.
И он указал на футляр со скрипкой. Илья понял, к чему это. Амелия переживала творческий кризис из-за потери сестры. Ее истеричность, эти странные спектакли, какой-то дикий эмоциональный шантаж или извращенные детские выходки. Она самая нестабильная из сестер, это уж точно. Если нахождение вне круга семьи на нее действует так же, лучше держать девушку в доме всегда. А для Анны или Клары их творчество значило ничуть не меньше, чем для художницы. Если им нужно это добровольное заточение, пусть так и будет.
Вообще, это объясняло многое. Сестры Горские, по сути, жили ради своего творчества. Как бы выспренно это ни звучало, но они служили своему искусству. Каждая из них. По мнению Ильи, это в чем-то напоминало рабство, но при этом девушки оставались живыми людьми. Они нуждались в общении, им тоже было необходимо хоть иногда отвлекаться. Да, были эти уроки, для этого же устраивали званые вечера, и, конечно, иногда девушки выбирались в город.
Потому все они часто меняли мужчин. Будто старались ухватить от жизни больше, успеть многое. Некое эмоциональное перенасыщение. Тоже своего рода жадность, о которой они все так любят говорить. Все равно это выглядит не слишком здоровым, но хотя бы имеет объяснение.
– Ладно, – устало согласился Илья. – Мы договорились. И я делаю то, что могу. Только ты учти, каким бы там ни был Василий, он тоже копает. И он не дурак. У него больше шансов раскрыть убийство Ани.
– Просто делай что задумал, – упрямо заявил Петр. – Ты поймешь.
Журналист досадливо поморщился.
– Ты все время это повторяешь, – отозвался он. – Будто на самом деле ждешь от меня совсем другого.
– Все не так, – возразил осторожно Горский. – Аня прежде всего. Остальное…
Он как-то замялся, будто искал подходящие слова, что обычно было ему не свойственно. Илья привык, что хозяин дома всегда четко выражает свои мысли. Более того, иногда вообще казалось: у Петра что на уме, то и на языке. Но тут Горский будто хотел рассказать что-то важное, но колебался.
– Это же как в детективных книжках, – нашелся он. И даже чуть насмешливо улыбнулся. – У преступника есть мотив. Да? Тебе же тоже надо найти мотив?
Илье показалось, что его сейчас в чем-то обманули.
– Мотив важен, – согласился он. – И во всех этих убийствах, даже когда дело касается Анны, он совсем не понятен. Для меня и для того же Василия. Но они твои сестры! Ты-то как раз это должен знать! Хочешь, чтобы я его понял? Так подскажи! Тебе нужен ответ, вот и помоги!
Ему снова не понравилось выражение лица Горского. Опять тоска в глазах, такая же безысходная, как в глазах умирающего животного. И что-то еще. Похоже, страх. Что удивляло и даже как-то обескураживало.
– Я хотел бы, – произнес Петр очень тихо. – Просто… Я не знаю, как ты это…
Послышались шаги за их спинами. Шелест листьев, когда кто-то огибал кусты. Кто-то спешил к ним. Амелия появилась на поляне.
12 глава
Илья напрягся, ожидая очередной выходки. Что теперь? Художница была одета в свой обычный «домашний» наряд: простые джинсы и темно-синюю футболку. Волосы буднично забраны в «хвост» на затылке. Никаких выспренних образов, никакого вызова. Девушка казалась деловой и… счастливой.
– Вы оба здесь. Отлично! – Она улыбнулась мужчинам, спокойно подошла к столу и аккуратно забрала футляр со скрипкой.
Илья начал испытывать уже ставшее привычным раздражение. У художницы был совершенно невозмутимый вид – что называется, нигде не дрогнуло. А ведь именно она устроила этот спектакль! Снова и снова манипулировала ими, играя на чувстве скорби по Анне.
– Они позвонили, – продолжала между тем Амелия. – Выставка! В Центре современного искусства. Две недели, а потом аукцион! Пять мест! Вовремя, так вовремя! Я согласилась сразу!
Она ликовала, чуть ли не подскакивала на месте и смотрела на брата сияющими глазами.
– У нас полтора месяца, – продолжала она строить план. – Возьму старые лица – и только одно новое. Успею. Так?
Вопрос прозвучал… Нет, даже не провокационно. На грани все той же истерики. Как очень высокая нота и чуть ли не с угрозой. Она требовала, но Илья не мог понять, чего конкретно. Амелия надеялась до выставки успеть нарисовать картину, это очевидно. Но вот эти ее эмоции, этот вызов…
– Я не знаю, – суховато отозвался Петр. – Все осталось так же. Ани нет.
Амелия замерла. Прижала футляр с инструментом к груди. Как-то даже трогательно, искренне.
– Я посвящу это ей.
Впервые за время пребывания в этом доме Илья поверил. В ее голосе звучало нечто настоящее. Глубокое, теплое, то, что должно быть. Гость Горских повернулся к хозяину дома. Впервые у него появилось желание попросить помочь Амелии. Пусть он по-прежнему не понимал, как брат сможет это сделать.
Петр выглядел несчастным. Даже больным. Казалось, в этот миг он постарел на несколько лет. Он уже не тер грудь, а прижал ладонь к ней, будто там рана и он тщетно пытается зажать ее, останавливая кровь.
– Не знаю, – сказал он.
Илья не понимал сути происходящего. Будто Амелия спрашивает на что-то разрешение у брата и почему-то он ей чуть ли не отказывает. Но разрешение на что? Ведь речь о ее творчестве. К чему это? Она знаменитая художница, и никто лучше ее не знает, что ей делать с ее идеями, и Петр здесь совершенно ни при чем.
– Одна, – твердо, как обещание, повторила Амелия. – Я соберу цикл. Я не прошу больше, я понимаю.
Петр как-то обреченно закрыл глаза, как уставший от страданий человек. Или будто его загнали в угол. И все же он кивнул, давая свое согласие. Илья так и не понял на что и не знал, как спросить. Горский выглядел слишком несчастным, и, наверное, сейчас задавать вопросы было бы просто жестоко.