Полицейский тут же снова стал угрюмым.
– Амелия, – назвал он имя последней из сестер. – Я хотел отправить тебе кое-что…
– Знаю, – перебил его Илья. – Прости. Я знаю о твоей коллекции фотографий, как и Петр. Он скопировал ее у тебя.
– Я догадывался, – признался почти горестно Василий. – Не дурак же… Хотя в том, что касается ее, наверное, все же дурак.
– Звучит заезжено, – предупредил журналист. – Но вообще, любить – это не так и плохо. Даже если тебе встретилась не та женщина.
– Реально заезжено, – нервно усмехнулся полицейский. – Но любовь… нет, честно, у меня это что-то другое. Даже сам понять не могу.
– Петр назвал это чуть ли не одержимостью, – честно поделился Илья.
Василий закивал. Как-то устало-обреченно.
– Теперь я понимаю, почему он мне не доверяет на самом деле, – сказал он. – Я бы на его месте тоже себе не доверял. Просто…
Он развел руками. Покосился в сторону стойки, почти с тоской глянул на батарею бутылок со спиртным, но все же сдержался.
– Понимаешь… – все же решил рассказать он. – Я был очарован этим городом после Петербурга. Да, там жизнь. Там красиво. История, все такое. А тут просто тихо и как-то даже умиротворяюще. По работе это не значит, что тут не бывает убийств или одна сплошная банальная бытовуха. Все как везде. Но спокойнее. Только немного я все же по блеску и лоску столицы скучал. А тут Амелия.
Он улыбнулся непривычно ласково и грустно.
– Тогда как раз был очередной дебош в очередном клубе. – Василий говорил спокойно и даже несколько монотонно. – Погуляли как раз те самые подростки. И все поехали ночевать ко мне в камеры, в том числе и Аня. Как раз Амелия пришла ее выручать. Она была такая… Утонченная, элегантная, умная. Тонкий, даже немного злой юмор. Короче, все как я люблю. Да как любит любой нормальный мужик!
Илья молча снова протянул ему свой смартфон.
– Четыре снимка, – предупредил он.
Василий принял аппарат с некоторой опаской и явным нежеланием. Но все же посмотрел. Илья наблюдал за выражением лица полицейского. Сначала почти детское упрямство, нежелание что-то принимать, потом полицейский чуть нахмурился. Стал внимательно вглядываться, затем быстро перелистнул кадр, еще и еще. На его лице появилось удивление или даже потрясение. И снова та же усталая грусть.
– Ты ни разу не видел ее картин? – уточнил Илья.
– Нет, – признал Василий, протягивая ему смартфон.
– Подожди, – попросил журналист. – Там есть остальные. Она пишет их циклами, будто некую историю. Очень коротко, но понятно. Поинтересуйся.
На этот раз полицейский досадливо поморщился, но все же решил послушаться. Он листал изображения быстро, уже не рассматривая их подробно. Иногда кивал, будто находил подтверждения каким-то своим мыслям.
– Хватит. – Он отложил телефон и придвинул его приятелю по столешнице между опустевших тарелок. – Я понял. И да, я сознательно никогда не видел того, что она пишет. Вообще старался как-то… Отдаляться, что ли. Тогда это была влюбленность. Потом обида, ревность. Но и что-то еще. Какая-то зависимость. Я все время думал об Амелии. Почему так? Почему она… Ну, думаю, все очевидно. А после, когда заметил ее в том клубе, совсем другой, что даже и узнал не сразу, это стало… Я внушил себе, что это какая-то загадка.
– Игра, – подсказал Илья. – Горские не могут без игр.
– Вот-вот, – с заметным облегчением подтвердил Василий. – Игра. Конечно, состава преступления тут нет. Это просто логическая загадка. Но… Обида все же оставалась.
– Как и чувство. – Это было утверждение, а не вопрос.
– Естественно, – поморщившись, признал полицейский. – И мне совсем не нравилось это. Страдания – это не для детективных сюжетов, а для женских книжек. Потому я сознательно старался все-таки от нее дистанцироваться.
– В том числе и от ее творчества, – снова подсказал Илья. – Потому что оно для нее важнее всего. Как и для ее сестер.
– По-детски выходит, – невесело выдал Василий. – Но так и есть. Правда, если честно, я как ты. Совсем ничего в живописи не смыслю. Не понимаю, хотя в Петербурге насмотрелся многого. Там и Эрмитаж, и Русский музей. Но спроси, чем так хорош тот же Левитан или Суриков, я только руками разведу. Вообще, не мое это. Застывшая картинка. И что в ней хорошего? Короче, где-то я до живописи мозгами не дорос. И то, что Амелия именно художница… Это был лишний повод отрицать… Отдаляться от нее.
– В чем-то могу понять, – постарался поддержать приятеля журналист. – Мне было как-то интересно, даже немного льстило, познакомиться с семьей, где целых три талантливые женщины. Это почти фантастично, даже как-то опять же странно. Но честно, я бы вряд ли увлекся их творчеством. Ну, может, когда-нибудь прочел бы Клару. И то вряд ли. Анна…
Он тяжело вздохнул, привычно вспомнив тот первый день, лето кругом и мелодию, разливающуюся по саду.
– Ее музыка меня зацепила, – все же сказал Илья. – Именно музыка, даже не сама девушка. И это для меня было неожиданно и непривычно. И мне бы хватило только этой ее мелодии, потому что она подходила моменту. Но вот изучать те же картины Амелии… Точно нет. Если бы не твое «домашнее задание», не полез бы в это.
– Мы с тобой физиономиями не вышли, чтобы культурологами стать, – усмехнулся Василий. – Но все равно это странно. Амелия, какая она… разная. Намного больше, чем Аня или Клара.
– Тут вопрос уже не к культурологам, а к психологам, – рассудил Илья. – Но заметил? На ее картинах у женщин нечетко прорисованы лица. Они будто только угадываются, хотя во всем остальном много мелких деталей. Как я понял, это потому, что каждая может примерить этот образ на себя.
– И она сама делает это первой? – уточнил полицейский. – Ну может быть.
– Но в целом, – продолжил журналист, – будем честными, странные они все трое. Да и брат, по-хорошему, не лучше. Но кое-какие мысли у меня по этому поводу тоже есть.
И он кратко пересказал свои недавние выводы, сделанные после общения с Горским.
– Закрытый дом, малый круг общения, скука, – перечислил журналист, подводя итог. – Вряд ли это положительно влияет на любой характер. Развлечения становятся все более извращенными.
– И так легко дойти до убийств, – понял Василий, к чему ведет приятель. – Это развлечение щекочет нервы больше остальных. Настолько, что однажды кто-то из сестричек уже не ограничивается гостями дома и убивает одну из своих.
Он пару секунд помолчал, а потом серьезно выдал.
– Как ни странно, но все же ты мне помог, если мы снова говорим о мотивах. Так что спасибо. Но!
Он позволил себе улыбнуться, пусть и не совсем искренне.
– Хорошо, что встретились именно сегодня, – с натужным весельем выдал Василий. – Потому что завтра я планирую посетить Горских с ордером на арест.
– Эксперты закончат работу? – понял Илья.
– Да, – совсем уже серьезно подтвердил полицейский. – Остались вещи Амелии и Анны. Кларе и Петру уже все вернули.
Журналист подумал о том, мог ли Василий просить коллег распределить экспертизы именно так, чтобы одежду художницы проверяли в последнюю очередь. Пусть приятель и убеждает всех, а заодно и себя самого, что не испытывает к этой девушке романтических чувств, но если окажется, что преступница именно Амелия, Василию придется очень нелегко. Только спрашивать об этом журналист все же постеснялся.
– Гардероб Анны ты тоже решил проверить? – вместо этого задал он другой вопрос. – Но вроде бы о несчастном случае или самоубийстве речи не идет давно.
– Конечно нет, – уверенно ответил полицейский. – Просто они же сестрички! И если преступница умна, а это довольно очевидно, то вряд ли пошла бы убивать в каком-нибудь своем платье. Да и попытка инсценировки самоубийства была. Так что вещи Ани тоже изъяли. К тому же ты что, не видел? У них же у всех трех почти один размер.
Илья даже немного смутился. Он на самом деле как-то не обращал на такие мелочи внимания.
– Я не такой профессионал, как ты, – полушутливо признался он, – чтобы на глаз определять размеры девушек.
– Я тоже, – честно и даже как-то задорно отозвался Василий. – Это определили эксперты. Как ни странно, Аня у них самая большая, сорок шестой размер. Клара и Амелия – сорок четвертый. Только у Амелии грудь больше. Так что любая из наших подозреваемых легко могла заимствовать блузочку или платье в шкафу Ани на такой особый случай. Хотя они же девушки. У них вообще норма обмениваться одеждой.
Илья вспомнил один из прошлых вечеров. Полумрак в коридоре и хрупкую фигурку у окна. Тот жуткий миг, когда он принял Амелию за Анну. Платье. Старомодное, с длинной юбкой, закрытым воротом, с этим провинциальным рисунком в цветочек. Сколько таких у каждой? Да, они вполне могли ими меняться.
– Значит, завтра, – вернулся журналист к теме. – Я рад, что все это закончится, в том числе и для меня. Пусть я так и не выполню просьбу Петра, но лавры сыщика мне и не нужны.
– Но вообще, ты неплохо справляешься, – признал Василий. – Ты реально хочешь уйти из профессии?
– Не знаю. – Такой поворот в разговоре Илью расстроил. Он не принял решения. До сих пор. Он не знал, как будет жить дальше. Сначала он малодушно ждал ответа от Анны и ее мелодии. Потом просто отложил решение, когда ввязался в это дело. Отложил с облегчением. А теперь… Илья по-прежнему не мог, да и не хотел ничего решать.
14 глава
После встречи с Василием Илья вернулся в дом Горских. Привычно заглянул на кухню и испытал искреннее облегчение, когда никого там не застал. Он не мог решить, стоит ли предупредить Петра о том, что завтра дело о смерти Анны будет закрыто и одна из его сестер будет арестована. Илья сам не знал, как относится к этому факту. С одной стороны, он был рад, что все закончится, более того, что раскроет преступление не он, а полиция. Так лучше. Все же журналист изначально не хотел выполнять просьбу Горского. Но, с другой стороны, он понимал, что окончание расследования освобождало его от всех обязательств перед этой семьей, перед Петром. Но что дальше?