– Потому с вами и тепло. – Илья надеялся, что смог сказать это более-менее искренне. – Вы все очень привязаны друг к другу. Они к тебе, ты к ним.
– Любовь – это всегда жертва, – совершенно серьезно заявил Петр. Сейчас у него был такой же сосредоточенный и даже вопрошающий взгляд, как раньше у Анны, когда она ждала от Ильи мнения о ее музыке. – Только добровольная. Когда хочешь отдавать.
– И потому ты пожертвовал своей карьерой ради них? – задал журналист следующий из скопившихся у него вопросов. – Девочки закончили свое образование. А ты?
– И я тоже. – Казалось, Горский удивился. – По специальности я историк искусства. Заочно в одном из московских вузов.
– Заочно? – уточнил Илья. – Но вы там жили. Мог спокойно на очном учиться. Москва, конечно, огромная, но мог на лекции и поездить. Пусть и все те же два с половиной часа по пробкам.
– Я был нужен девочкам. – Горский говорил так, будто ответ очевиден. – Они важнее.
– А…
На самом деле Илья не нашелся, как отреагировать умнее. Да и особой «нужности» он не почувствовал. Сопровождать каждую на мероприятия? Но, в конце концов, у них были родители. Обычно именно они это делают. Почему Петр? Но этот вопрос Илья не задал. Наверное, уже подозревал, каким будет ответ. Снова про любовь и жертвы.
– Как ты думаешь? – вдруг сменил тему Горский. – Долго ждать еще?
Было понятно, что он точно говорит не про обед.
– Не знаю. – О возможном визите Василия с ордером Илья старался не думать вообще. – Может, ты прав. Экспертиза может ничего и не дать.
Горский только кивнул и отвернулся в сторону окна. Илья успел заметить его тоскливый до безысходности взгляд.
15 глава
Василий вошел в гостиную. Он был одет привычно, в простые джинсы, футболку и темный пиджак. Будто бы и не при исполнении. Полицейский очень старался вести себя так, как если бы просто заглянул в гости.
– Привет, Ватсон, – первым поздоровался он с Кларой.
– Всегда рада, Холмс!
Полицейский чуть приобнял ее за талию, поцеловал легко в висок. Странно, но Илья был уверен, что Василий относится к писательнице с искренней сердечностью. Так же он был дружелюбен с Петром, когда похлопал его по плечу. Полицейский пожал руку и журналисту. После подошел к Амелии, картинно расцеловал ей ручки.
Потом он с некоторой неуверенностью и чуть ли не смущением обвел всех взглядом, покосился на сгущающиеся за окном сумерки.
– Там дождь собирается, – заметил полицейский.
И замолчал. Будто не знал, как продолжить разговор. Как сказать, зачем он пришел.
– Не тяни, – предложил ему Петр. – И так все понятно.
– Ладно. – Василий присел на диван, положил себе на колени кожаную папку, которую до этого момента держал под мышкой. – Эксперты закончили работу.
– И это имело смысл? – угрюмо поинтересовался Горский.
У Ильи появилось ощущение, будто в комнате стало темнее и холоднее. Очередная волна эмоций Петра подавляла. Нечто тяжелое, гнетущее и угрожающее.
– Смысл был, – между тем подтвердил серьезно полицейский.
Илья не знал, давят ли на его приятеля эмоции хозяина дома или нет, но Василий говорил сейчас только с Петром и при этом смотрел Горскому в глаза, будто принимая его вызов.
– Причиной смерти Анны Горской, по мнению… – Он на миг запнулся. Судмедэксперта при семье погибшей решил все же не называть. – По мнению полиции, стала превышенная доза препарата бромазепам. Погибшая приняла ее примерно за полчаса до смерти, потом с чьей-то помощью Анна оказалась на причале и упала в озеро, где и была утоплена. Смерть признана насильственной, о чем мы все знаем. Далее, в доме во время первого осмотра было обнаружено место, где данный препарат был измельчен в порошок для дальнейшего использования в преступных целях. Отпечатков пальцев преступника или потожировых следов на месте обнаружено не было. Однако, по версии следствия, микрочастицы препарата должны были остаться на одежде преступника. В связи с чем нашими сотрудниками была изъята вся одежда хозяев и гостей дома, бывших здесь в момент совершения преступления. Изымали вещи, бывшие в носке.
– Масштабно, – с иронией оценила Клара.
Она сидела на диване, справа от Василия. У нее был такой вид, будто он рассказывает нечто чуть ли не забавное. Только в глазах писательницы застыла тревога.
– Есть такое, – ответил ей Василий с улыбкой. – А еще занимает кучу времени.
– Результат? – коротко осведомился Петр.
– На вещах гостей, а также хозяев дома, – вернулся к прежнему «казенному» тону полицейский, – микрочастиц бромазепама не обнаружено.
Он повернулся к Амелии.
– Твои вещи стоят в холле. Все в целости и сохранности.
Девушка чуть кивнула и вздохнула с явным облегчением. В отличие от сестры, художница держалась плохо. Явно нервничала. Сцепила на коленях пальцы так, что побелели костяшки. Илье показалось, что девушка даже побледнела, но на этом моменте она немного расслабилась.
– Однако, – снова вернулся к своему рассказу Василий, – также нами были изъяты с целью проведения экспертизы и вещи самой погибшей.
Сказал и вдруг запнулся. Посмотрел на папку, лежащую на коленях.
– В общем, так. – Тон его изменился, стал более эмоциональным. Точнее, грустным. – Это было у Ани в шкафу. Лежало под стопкой одежды.
Полицейский стал бережно доставать нечто. Это была какая-то тетрадь или стопка листов сероватой бумаги, где четко были видны тонкие горизонтальные полоски, совсем не похожие на школьные прописи.
– Ноты? – предположила Клара.
– Да. – Полицейский продолжал распаковывать тетрадь, вынимая ее из прозрачного полиэтиленового пакета для хранения улик. – Вот…
Он все так же бережно положил ноты на журнальный столик.
– Вам знакома эта вещь? – задал Василий один из самых распространенных полицейских вопросов.
– Анна же писала новую пьесу, – напомнил Илья.
– Знаю, – спокойно известил его представитель закона. – Та нотная запись также была обнаружена на ее рабочем столе и в ноутбуке. Но там… Это другая музыка.
В комнате на миг повисла тишина. Все смотрели на тетрадь на столе, и никто не решался взять ноты в руки. Илья был сбит с толку. Во-первых, он вообще не понимал, при чем тут работа Анны, во-вторых, он просто не умел читать ее записи, а значит, не мог и проверить слова полицейского.
Он посмотрел на Горских, надеясь, что кто-то из них возьмет тетрадь в руки и ответит на вопрос. Петр не шелохнулся. Он сидел в своем кресле, голова удобно устроена на спинке, руки спокойно лежат на подлокотниках. Только взгляд прикован к нотам. Уже хорошо знакомый Илье тоскливый до безысходности взгляд. И снова Илья еще и чувствовал каким-то чудом эмоции Горского. Бесконечная печаль, щемящая тоска, но вместе с ней и нечто совсем иное, что-то робкое и светлое. Похожее на надежду.
– Здесь посвящение, – немного робко заметил Василий, видя, что никто не спешит смотреть на партитуру.
Илья отвлекся на его слова, все же глянул на тетрадь. В правом верхнем углу была надпись, сделанная аккуратным кругловатым будто бы школьным почерком отличницы, так подходящим Анне: «Илье. Благодарность».
В тот момент он почти понимал Петра. Его захлестнула такая же глубокая печаль, острое чувство потери и бесконечного сожаления, но и то самое, нечто теплое и светлое. Не надежда, что-то иное, может быть просто любовь.
Илья робко потянулся, собираясь взять тетрадь в руки. Он прекрасно знал, что по-прежнему не в состоянии прочесть ноты, хотел просто дотронуться, продлить это ощущение сопричастности с Анной. Но не успел, Клара резко вскочила на ноги, схватила тетрадь. У нее был какой-то хищный, даже угрожающий вид. Этот неприятный колкий взгляд, когда она читала нотную запись. А потом писательница посмотрела на брата с холодным злым упреком.
– Предатель! – Это была Амелия, как всегда с неким пафосом и излишним трагизмом.
Она тоже смотрела на Петра. Ее глаза сейчас казались расширенными, будто от шока или крайнего потрясения. А еще было понятно, что художница на грани слез.
Петр выглядел по-прежнему спокойным, смотрелся в своем кресле даже немного царственно. И все так же бесконечно устало. Он лишь протянул руку вперед, предлагая сестре передать ему ноты. Движение Клары было чересчур резким, как если бы она хотела швырнуть тетрадь. Горский не обратил внимания, принял листы. Пробежал ноты глазами. Илья больше чувствовал, чем видел, как усиливается эта странная светлая эмоция, как растет волнение Петра.
– Я никогда этого не видел, – произнес он чуть ли не с триумфом. – Эта музыка не звучала.
Клара так и стояла напротив него. Смотрела на брата все тем же цепким пронзительным взглядом, напряженная, будто готовая к бою. Петр ответил на ее взгляд улыбкой. Удивительно мягкой и теплой. Писательница даже сделала шаг назад, будто испугалась его реакции. А потом вдруг резко отвернулась. Ее плечи сгорбились, девушка как-то понурилась, села на прежнее место на диване рядом с сестрой. Как если бы сдалась.
Илья ничего не понимал. Он послал Василию вопросительный взгляд, но полицейский только пожал плечами, видимо тоже не имея ни малейшего представления, что значил этот немой диалог между сестрой и братом. Журналист посмотрел на Амелию. В отличие от старшей сестры, слова Петра ее никак не успокоили. Казалось, девушка с трудом сдерживает сейчас свои эмоции. Точнее, как подумал Илья, свой очередной взрыв, истерику. Художница продолжала сидеть с напряженно прямой спиной, сцепив на коленях пальчики, и буравила брата чуть ли не ненавидящим взглядом.
– Так вот… – Василий произнес это немного робко, явно опасаясь нарушить напряжение этой странной сцены. – Ноты эти. Почерк принадлежит Анне. Понятно, что тетрадь ее. И там, конечно, присутствуют ее отпечатки пальцев. Ее и…
Он повернулся к Амелии.
– И твои, моя красавица…
Сказал и ждал реакции. Илья недоуменно нахмурился, так как все еще не понимал, к чему тут это. Клара выглядела искренне изумленной. Петр… Не изменился. Сама Амелия повернулась к полицейскому. Ее взгляд журналисту совсем не нравился. Он был все таким же холодным и злым. А еще она улыбалась, почти хищно. Но молчала.