– Примерно мы оба смогли понять вдохновение, – продолжал Давид, при этом все с тем же удовольствием и аппетитом поглощая заказанную им уху. – По крайней мере, мы оба знаем ее эмоциональную составляющую, что для нас особенно важно. Потому что теперь мы с вами можем создать некий образ. К примеру… Ну конечно, вы знаете, что в память о победе в Великой Отечественной войне во многих городах стоят памятники и возле них зажигают вечный огонь. Вот и мы с вами можем теперь представить вдохновение в виде этого самого вечного огня. Только если в реальности его подпитывает подаваемый газ, то вдохновение горит само по себе. И вот этот факел – это Петр. Он источник этого огня.
– Более-менее понятно. – Илья мог представить нечто подобное. – Но как он передает другим это?
– В магии, – тоном лектора заявил этот странный мужчина, – любая энергия, согласно традиции, может быть передана несколькими способами. Путем ритуала, когда высшие силы снисходят на мага через некий созданный канал. По-нашему это будет почти что воздушно-капельным путем, но за определенную жертву. Чаще всего это чья-то жизнь или хотя бы кровь. В более цивилизованном варианте это может быть нечто, что ассоциируется с кровью или чужой смертью, иначе – через секс. Но самый верный способ передачи – через родство.
Илья снова кое-что вспомнил. Слова Петра о той погибшей девочке, что он бы не смог ей отдать ничего, и потому ее убили зря. Всегда рядом с ним были талантливые люди, связанные родством, что уже не раз сегодня повторил и Давид.
– Хорошо, – задумчиво согласился журналист. – Будем считать, что по законам этой вашей магии все правильно. Кровь. В данном случае канал – кровное родство. Но как? Сам механизм? Опять же, не секс. Петр как-то так и сказал, чтобы я не думал о нем и его сестрах гадостей. Да и…
– Сестры сами выбирали себе других партнеров, – подхватил его мысль Давид. – Для создания своих образов, а заодно и для собственного удовольствия. Да и, будем честны, Петр слишком чист для столь неприглядных вещей. Потому механизм тоже был самым простым – обычное прикосновение, но только с виду. В него Петр вкладывал свой дар. Так опять же издревле в обрядовых практиках используют построение ритуального круга, для объединения и приумножения магической энергии. А иногда все проще: есть же те, кто умеет лечить наложением рук?
И снова это все звучало логично. Странно, но стройно. И даже упоминание нетрадиционных методов медицины Илью не смутило. Он, к своему удивлению, вдруг понял, что частично сам в мистику все же верит. Как раз вот в такое «наложение рук» или даже в какой-то обмен энергиями. Или эмоциями…
– Анна! – вдруг вспомнил он. – Тогда, в день нашего знакомства. Ее музыка. Тогда Клара спросила ее, с чего вдруг Анна начала новую пьесу. И она ответила, что ей эта мелодия приснилась! А сама смотрела на брата…
– Вполне возможно, – подтвердил Давид. – Он мог просто прийти ночью в ее комнату. Да, погладить сестру по голове или просто подержать за руку, и она получила свой удивительный сон. Снова все по законам. Кровная связь, открывающая такой канал передачи, и сама передача через прикосновение. Перекачка энергии, если хотите. Почти физика.
– Эти звуки. – Илья понимал все больше деталей, которые раньше казались странными. – Эти разговоры в коридоре вечером, эти хлопки дверей. Господи! Он реально раздавал им вдохновение! Его слова… Петр говорил, что он даже обучение выбрал заочное, чтобы всегда быть со своими девочками. В прямом смысле! Он бывал везде с ними, старался не уезжать надолго. Все концерты, важные встречи. И…
Он вспомнил еще одну странность.
– Даты! – заявил журналист вслух. – У меня даже есть таблица…
Давид непонимающе нахмурился.
– Простите, – Илья поспешил объяснить. – Петр просил меня расследовать смерть Анны, найти убийцу. Вы это знаете. Как и то, что на самом деле Горский хотел от меня чего-то иного. Он хотел, чтобы я понял его. Все то, о чем мы сейчас с вами говорим… И тогда я искал много разных фактов. Много странностей. И одна из них – это даты! После переезда сюда создавалось впечатление, что сестры Горские работают по очереди. Понимаете?
– А вы многое сделали, – похвалил его собеседник с явным уважением. – И, к сожалению, вы правы. Когда семья переехала сюда, он уже не мог давать им так много, как они хотели.
– Он это говорил, – с грустью вспомнил журналист. – Перед смертью. В этом и была причина. Он был болен, сил было меньше. Но…
Он досадливо поморщился.
– Так много вопросов, – со смущенной улыбкой признался Илья. – Ведь теперь получается, что этот огонь тоже не вечен. Но почему? И… вообще, природа Петра? Он не человек, но… Онкология. Рак легких. Как у обычного смертного?
– Почти так. – Давид отодвинул от себя пустую тарелку и выглядел грустным. – Природа гения? Это очень трудно. Потому что никто этого не знает. Я собирал материалы. Поверьте, на меня работает много людей. Серьезные исследователи таких феноменов, историки и мифологи. Но… Вообще, само существование этих существ уже загадка. Была версия, что гением становится душа ребенка. Очень талантливого ребенка, что умер во младенчестве и не смог реализовать данный ему богами такой большой талант.
– Красиво и грустно, – прокомментировал журналист.
– И, скорее всего, это неверно, – с сожалением заметил его собеседник. – Такие истории традиционны для многих народов. Так часто объясняют возникновение той или иной нечисти вроде духов природы или мест, что совсем не применимо к гениям. Такие души часто считались нечистыми. Так, например, в вашем фольклоре эти дети стали бы заложными покойниками, то есть упырями. Потому что эти души мстят за непрожитую жизнь, за сгоревший дар. Но этого точно никогда не может произойти с гениями. Из всех тварей, проникающих в наш мир, только такие создания, каким является Петр, несут хоть что-то полезное. Этот дар, такой яркий и красивый. А еще гении не способны на зло. Это прозвучит слишком возвышенно, даже пафосно, но они и есть любовь.
Журналисту это немного резануло слух. В жизни люди слишком часто и легко произносят такие слова. Они истирают до дыр понятия. Той же любви. Остается, как сейчас заметил Давид, только пафос. А значит, мало веры в эти понятия. Но при этом Илья помнил и другое. Точнее, он теперь специально вспоминал все больше. Каждое слово, которое произносил Горский. Его предсмертное признание: убивать не тяжело, это больно. А еще другие слова, о том, что любовь – это всегда добровольная жертва. Для Петра это было так.
– Он отдавал им себя, – произнес Илья. – Всем. Сейчас сестрам Горским. До этого Виктору. Тому исполнителю, чьим братом он родился в прошлый раз. И всем до этого. По капле. Пока не становился пустым совсем?
– Так должно было быть, – подтвердил Давид. – Такова судьба гениев. Они на самом деле транслируют свой дар, пока он не закончится. Вдохновение все же не вечный огонь. И да, каждый раз гении погибают, когда их души пустеют. Вместе с ними гибнут и те, кто привязан к их дару. Но Петр… В чем-то ему везло, если это можно назвать везением. Он умирал раньше, избегая мучительных болей. Он покончил с собой в этот раз. Виктор убил его в прошлый раз, когда понял, что его гений полюбил женщину, и боялся конкуренции, пусть и знал, что Петр не отдаст ей того, что дает самому Виктору. В случае с Глафирой он погиб, когда пытался спасти ее в озере. Ни разу ему не пришлось испытать той страшной участи, какая уготована многим гениям.
– Ужасно. – Илье было не просто грустно. Это была какая-то безысходная ноющая печаль. Как та, какую он так часто видел в глазах самого Горского. – И никто не знает, почему они обречены на такую судьбу?
Давид только удрученно кивнул.
– Но они почему-то обязаны еще и помнить все? – продолжал журналист. – Все свои жизни? Всю эту боль?
– Не всегда, – мягко возразил ему собеседник. – Гении знают свою судьбу. И, конечно, они боятся боли. Многие находят возможность уйти раньше. Пока их дар не сгорел полностью, пока не стало совсем больно. Именно это и становится условием продолжения. Такие, как Петр, будто бы живут лишь одну жизнь. Умирают и рождаются заново, помня все. Потому что в них остался дар даже после смерти. Так будет, пока… Пока однажды они не встретят человека, кто опустошит их полностью.
– Пока они все-таки не проживут свою судьбу до конца? – Илье стало не по себе, когда он это представил. – Они обязаны это выдержать? Но… Это бесчеловечно!
– Они и не люди, – напомнил Давид. – К сожалению. Пусть так на нас и похожи.
– Ужасно! – Журналист вдруг вспомнил тот взгляд, что так часто замечал у Петра. Ту самую безысходную вечную усталость и боль. – А потом? Что будет потом? Если… Если хоть раз дар будет выбран полностью?
– И снова не знаю, – с явным тяжелым сожалением признался его собеседник. – Есть одно довольно банальное предположение. Почти как в американских фильмах, знаете ли. Что после им в награду будет дана нормальная и даже, может быть, счастливая полная человеческая жизнь.
– Так себе подарок, – подумав, прокомментировал это Илья.
– В целом согласен, – удрученно заметил Давид. – Тем более неизвестно, правда ли это. Но, по моему мнению, даже если их полное страданий существование закончится, это уже неплохо. Они получат покой. Вот только гениев вообще в мире очень мало, и если станет еще меньше, это печально. Хотя… Возможно, кем-то там свыше, в кого лично я не сильно верю, продуман некий баланс. Может быть, если один гений исчезнет, родится другой.
– Чтобы прожить еще одну такую долгую и полную боли жизнь ради других? – Илья поморщился. – Слишком жестоко. Наверное, я наивен, но должен же быть какой-то выход! Для них. Например… А если бы Петр использовал свой дар сам? Может, тогда…
Произнося эти слова, журналист уже знал, что ошибается. Интуитивно знал. Но его память тут же сама подкинула ему некий наглядный аргумент – портрет в доме Горских. Единственная картина, нарисованная самим Петром. И даже Илья, совершенно не смыслящий в живописи, мог понять, насколько это изображение далеко от понятия гениального.