хать машины — тоже стоило бы понаблюдать за ними…
Так и простоял с полчаса, прячась за соснами. Но ни на дороге, ни за оградой особняка не было никакого движения. А уже начинало вечереть. Красноватые лучи солнца всё слабее освещали стволы сосен, удлиняли их тени…
Глазунов достал из пачки сигарету, закурил. Положение, в котором он по своей воле оказался, всё более смущало его: сколько можно чего-то ждать? Со стороны смешно, наверное, видеть его таящимся за деревьями. Не лучше ли вернуться в город, признаться Корнееву в своём поражении?
И всё-таки решил выждать ещё с полчаса. И был вознаграждён за терпение: железные ворота открылись и на дорогу выкатилась машина. Он до боли напряг глаза: новенькие «жигули» синего цвета — «девятка»! А за рулём Длинный в шапочке-«петушке»…
Машина укатила, и Глазунов принялся размышлять, что же предпринять дальше. В груди волной поднималась радость: «Нашёл их логово!»
Лучи солнца совсем погасли, и он переместился ближе к ограде. За ней по-прежнему царила тишина, в которой, как он теперь был уверен, скрывался Бес.
«Может, лучше вернуться в город и обратиться за помощью к Корнееву?» — засверлила в мозгу прежняя мысль. Но Глазунов опять отбросил её, выругав себя за возникшую вдруг несвойственную ему прежде нерешительность. Нет, он проберётся в особняк и сам попытается выручить Наташу.
Он настолько ушёл в себя, что не заметил, как стало совсем темно.
Неожиданно яркий луч автомобильных фар, вырвавшийся с дороги, осветил ворота и небольшую табличку на ограде: «Пансионат “Уют”».
Глазунов недоумевающе замер: пансионат? В груди заныло от досады. Он-то считал, что нашёл убежище Беса, а теперь что же — возвращаться ни с чем? Вряд ли здесь прячут Наташу.
Чёрная «Волга» развернулась у ворот. Из машины вывалился круглый, как шар, толстячок в плаще и шляпе, нажал под табличкой круглую кнопку. Динамик на входной двери зашипел, потом выплеснул густой баритон:
— «Уют» слушает.
— Я на отдых, — радостным дискантом отозвался толстячок.
— Номер путёвки?
— Пятый.
— Проходите.
Дверь отворилась, и толстяк прошмыгнул за ограду. «Волга» тут же сорвалась с места.
Вся эта сцена заняла не более двух минут, Глазунов даже не успел осмыслить её как следует.
«Надо было остановить машину и двигаться к дому, — снова с досадой подумал он. — Когда ещё доберусь до города. Последний рейсовый автобус уже ушёл, наверное».
Он взглянул на часы. Поздновато, а до шоссе ещё топать и топать. Глазунов опять достал сигарету.
«А всё-таки, как здесь оказался Длинный?»
Он нервно закурил, проигрывая в уме варианты ответа. Получалось, что не случайно. Именно отсюда убегала от своих преследователей Наташа, и именно здесь вновь появляется Длинный. Уж не в «Уюте» ли разыгралось начало всей драмы?..
Глазунов придавил носком ботинка окурок сигареты.
«Будь что будет — попытаюсь пробраться в это гнёздышко. Только бы найти в него щёлочку».
Он двинулся вдоль ограды, обходя её слева и старательно ощупывая крепкие тесовые доски. Прошёл метров пятьдесят до угла — все доски приколочены намертво. Направился вдоль следующего пролёта. Тот оказался ещё длиннее, а доски были всё так же прочно пригнаны одна к другой. Опять свернул за угол, и опять доски не поддавались…
А небо вдруг затянуло тучами, и стало совсем темно. Притаившись на прежнем месте, с унынием отмечал про себя, как всё новые и новые машины доставляли к воротам «Уюта» радостно-возбуждённых мужчин и женщин. Вернулся и Длинный…
Наконец вокруг опять улеглась тишина. Она-то и подтолкнула его к очередным действиям. Ещё раньше, обходя ограду, он приметил с тыльной стороны груду строительного мусора: разбитые кирпичи, обрезки арматуры, обломки досок и брёвен… Теперь он решил воспользоваться этим хламом, чтобы проникнуть на территорию особняка.
Спотыкаясь на кочках и рытвинах, Глазунов осторожно двинулся в обратном направлении. Идти мешали кусты и деревья. Они цеплялись острыми ветками, царапали лицо… В кромешной тьме было трудно ориентироваться, и время от времени он прижимался плечом к забору, чтобы не сбиться с пути. Груда мусора должна была находиться справа от него и не дальше 25–30 метров. Кусты там редели, деревья отступали…
Он насчитал сорок шагов, прежде чем с трудом увидел то, что нужно. Подтащил к ограде доски. Пару наиболее широких и длинных приставил под углом к ограде, подпёр их для прочности обрубками брёвен и принялся карабкаться вверх. Но ограда была так высока, что он никак не мог забраться, не раз срывался. Всё происходило как в недавнем сне в автобусе! Он весь взмок, пальцы саднили, кое-где на ладонях содралась кожа… И лишь последним усилием, в каком-то отчаянном рывке, ему всё же удалось зацепиться за козырёк ограды, подтянуться и забросить на него своё отяжелевшее от усталости тело.
С минуту он отдыхал, сидя на козырьке, как всадник на старой кобыле. Потом стал осторожно сползать по другую сторону ограды. Второго самодельного трамплина внизу, конечно же, не было, и он повис, как куль с песком. Но вскоре одеревеневшие пальцы рук разжались, и он мешком грохнулся оземь. Тотчас где-то злобно залаяла собака.
«А сон-то мой в руку», — с тревогой подумал Глазунов, растирая ушибленное колено. Он тяжело поднялся, осмотрелся. В темноте смутно угадывались очертания всё тех же кустов и деревьев, а за ними, там, где должен был находиться особняк, одиноким светлячком мерцал слабый огонёк.
Глазунов на некоторое время замер, чутко вслушиваясь в замирающий лай собаки. А потом опять стал пробираться. В установившейся тишине слышал каждый свой шаг. Под ногами мягко пружинила и шуршала опавшая с сосен хвоя. По спине катился холодный пот, в ушах звон, сердце билось так, словно стремилось вырваться наружу.
Он уже почти добрался до особняка, когда чьи-то грубые руки крепко схватили его за плечо.
— Всё, голубчик, приехал! — раздался над ухом сиплый голос. Те же руки резко развернули его, в глаза ударил луч фонарика.
— Японский городовой! Да это же наш старый знакомый, — протянул всё тот же голос, и Глазунов догадался, кому он принадлежит — Длинному.
— А мне-то сказали, что какой-то ханурик вертится у ворот. Спасибо собачке, помогла… Тащите-ка его, парни, к Шефу!
Глазунов попытался вырваться, но получил такой удар под ложечку, что перехватило дыхание. Он переломился от боли и рухнул на трухлявый пень.
9
В этот вечер было его дежурство, и Бес привычно прошёлся по этажам. В холле первого, лениво развалившись в креслах, перемалывали в зубах жвачку парни внутренней охраны, в номерах второго — похотливо посмеивались перезрелые «жеребчики» — клиенты, повизгивали снятые ими на ночь захмелевшие «девочки». В малом зале, где на столе с чёрными и красными квадратами игрового поля мерно крутилось колесо рулетки, среди гостей бесшумно сновали услужливые официантки с подносами.
Бес перехватил одну из них, блондинку. Взял рюмку с коньяком, махом осушил её. К нему мгновенно приблизилась другая девушка, брюнетка. На её подносе красовались бутерброды с чёрной икрой на белых ломтиках масла. Бес поморщился: не переносил сливочное масло.
— Мне бы с сыром.
Брюнетка исчезла.
Он перевёл взгляд на блондинку. Её зеленоватые глаза призывно улыбались, крутые бёдра под чёрной юбкой в обтяжку и полуоткрытые тугие груди, выпирающие из-под тесной белой блузки, невольно притягивали взгляд.
«Хороша девка!» — отметил Бес. С этой блондинкой он ещё не был близко знаком и, облизнув враз пересохшие губы, коротко выдохнул:
— Жду у себя, в двенадцать.
Блондинка кивнула, неторопливо отошла.
Бес не стал дожидаться бутербродов, отправился осмотреть главный объект — отсек в подвальном помещении, куда абсолютному большинству обитателей особняка вход запрещался. Отсек был единоличной вотчиной Профессора и охранялся особенно строго, лишь однажды одним глазком Бесу удалось заглянуть туда, когда пришлось устранять неисправность в сигнализации: небольшая квадратная комната с искусственным освещением, на двух столах — штативы, колбы, реторты, пробирки, вдоль стен — холодильные шкафы, какие-то диковинные механизмы, похожие на микроволновые печи…
И ему сразу стало ясно — это лаборатория, в ней проводятся химические опыты. Может быть, даже по производству «крокодила», потому что попахивало там отвратительно. Да и сами наркотики, которые Шеф передавал ему для продажи, — откуда бы им взяться? Шеф никуда из «Уюта» не выезжал, никаких поставщиков здесь не замечалось… Понятно теперь, почему Профессор так цеплялся за эту беглянку Наталью. Она из его лаборатории. Наверняка в чём-то помогала, значит, и была допущена к тайне лаборатории. «Бес не дурак. Бес всё на лету схватывает!»
Он спустился в подвал.
И здесь всё нормально: над железной дверью отсека горит красная сигнальная лампочка, помигивает и синий глазок блока звуковой сигнализации, выведенной в коридор первого этажа…
Бес закурил, стал подниматься по лестнице из подвала. Не успел он выйти в коридор, как к нему подлетел раскрасневшийся, со всклокоченной шевелюрой Длинный:
— Чувака одного поймали!
— Где?!
— Через ограду перелез.
— Кто такой?
— Сам увидишь. По-моему, вчерашний, что с Натахой был.
Глаза Беса сузились.
— Где он?
— С нашими парнями в холле.
— Пошли! Проверим, что за птица к нам залетела.
Глазунов с тревогой встретил их появление. Понимал, что по своей вине попал в такую пренеприятную историю, из которой ему, наверное, не выкарабкаться. Связанного, его бросили прямо на пол, и теперь, полураздетый, он неудобно лежал на боку, привалившись к кадке с фикусом, ожидая расправы.
— Да! Старый знакомый, — приглядевшись к нему, язвительно усмехнулся Бес. — И зачем ты к нам пожаловал?
Глазунов тоже узнал Беса, хмуро отвернулся. «Всё-то у меня в последние дни шло через пень-колоду, — думал он. — Полагаешь, что поймал, а смотришь — сам попался». И сейчас что-то сочинять, а тем более говорить правду ему не хотелось. Пусть, думал, разбирается с ним кто-нибудь другой, кто волен решать не только его, но и их судьбы. Вот с ним, возможно, и объяснился бы, постарался бы найти выход.