Лили смотрит на пациентку. Вот она. Предъявляемая проблема. Опасная зависимость от секса.
– То есть у меня прекрасный муж. Три безупречно красивые, чистые, невинные дочери. У меня есть все, чего обычно желают люди. И значит, я могу все это потерять. И это как… Я чувствую, дьявол во мне пытается все потерять. Ведь когда я все потеряю, когда все всплывает наружу, мне не придется столь старательно прикрываться маской.
Она падает на спинку дивана, словно откровения ее утомили.
– А аксессуары для велосипеда, – тихо спрашивает Лили. – Это тоже маска? Которую вы решили преподнести мне на первом сеансе?
Пейсли вздыхает и садится обратно.
– Это обманный маневр, – она слегка улыбается. – Не для вас, а для моей семьи. Мое прикрытие. Так я скрываю от семьи и общества, что хожу на психотерапию. Все думают, я тренируюсь перед предстоящей велосипедной гонкой, и по средам у меня долгие дистанции. Но на самом деле у меня дни терапии. Поэтому я выбрала вас. Вы работаете в другом районе. К тому же на приятной и тихой улице, неподалеку от зеленого тупика, – она улыбается шире. – Я провела исследование, Лили.
Лили сглатывает. Звучит как угроза. С другой стороны, это правда напоминает паранойю. Диана права. Ей нужно передохнуть. Она принимает все слишком близко к сердцу. Но все-таки те записки – они действительно были.
– Лили – сокращение для Лилит? – спрашивает Пейсли.
– Лилиан.
– Лилит была демоническим персонажем. В библейской мифологии. Вы знали?
– Я… нет. Но, как я сказала, мое имя – сокращение от Лилиан. Не хотите подробнее рассказать о своем аресте, Пейсли?
Она встает с дивана, начинает ходить. Лили молча, терпеливо сидит.
– Это случилось около двух часов ночи. Я была на улице, в неблагополучном районе. В короткой кожаной юбке. В блестящих черных сапогах на высоком каблуке. И блестящем топе с пайетками. С кроваво-красными губами. И я пыталась кого-нибудь подцепить. Жаждала, чтобы меня оттрахали в переулке или за каким-нибудь мусорным баком, прижимая к влажной кирпичной стене, а потом засунули грязные деньги мне в лифчик.
Она ждет.
Лили не проявляет шока.
– И вы получили желаемое?
Она фыркает.
– Меня арестовали, прежде чем он успел вытащить член. Потом отпустили, с обещанием вернуться. Что мне еще предстоит. Но… – выражение ее лица меняется. Медленно она снова садится. Трет рукой лоб. – Во мне словно живут два человека, – она делает паузу. Потом тихо продолжает: – Я боюсь. Я правда очень не хочу потерять свою семью. Мне не нравится, что я делаю. Мне стыдно. Я чувствую себя грязной. Пока снова не начинает расти та потребность. И вся моя энергия тратится на планирование следующей вылазки, на сокрытие правды и заметание следов. А иногда я просто чувствую, что умру. Возможно, в этом-то и все дело – в погоне за смертью. Какая-то часть меня ищет способ меня уничтожить, – она смолкает. – А теперь вы меня осуждаете. Я вижу. В ваших глазах.
– Здесь безопасное место, Пейсли. Вы можете свободно говорить что угодно.
– Как на исповеди?
Лили пытается мягко улыбнуться.
– Как на исповеди.
Хотя она знает: некоторых вещей священнику не рассказывают.
– Пейсли, скажите: если бы я спросила, сколько лет маленькому дьяволу, живущему у вас внутри – этому маленькому существу, желающему вас уничтожить, – что бы вы ответили?
– Странный вопрос.
– Вовсе нет. Наш разум словно мозаика, и люди часто чувствуют, что в них обитает нечто несовместимое. Иногда найти эти несопоставимые части – управляющие нами изнутри – и с ними подружиться бывает полезным. Один из способов – дать им имена, понять, сколько им лет, а потом выманить их и с ними поговорить.
Пейсли поджимает губы.
– Не знаю, сколько лет маленькому дьяволу… Одиннадцать. А может, двенадцать.
Возраст Фиби. Фиби с бутылкой из-под клубничной водки под кроватью. Фиби, которая нарисовала, как одна героиня манги перерезает ножом горло другой.
– Значит, это она?
– Думаю, да. Ровесница моей старшей дочери. Непростой возраст, верно?
Лили сглатывает.
– Да. Балансировать между ребенком и женщиной непросто, особенно если учесть противоречивые сигналы и ожидания общества.
Лили прочищает горло. Сосредоточься.
– А теперь, Пейсли, я хочу, чтобы вы закрыли глаза и отчетливо представили эту девочку.
– Это… странно.
– Просто попробуйте.
Ее пациентка закрывает глаза, делает глубокий вдох. Через некоторое время она говорит:
– Думаю, я ее вижу. Я… Она надо мной смеется. Дразнит.
– Просто понаблюдайте за ней, почувствуйте.
Пейсли молчит, но начинает чаще дышать. Ее щеки заливаются краской.
– Пейсли, как она выглядит?
– Темные волосы. Длинные, темные волосы. Очень бледная кожа. Темные губы.
– Можете… можете дать ей имя, чтобы мы могли снова позвать ее, когда понадобится?
Она дышит еще тяжелее и сжимает руки в кулаки.
– Думаю, ее зовут… Джейн. Нет… Я… Она говорит, ее зовут Софи.
У Лили темнеет в глазах.
Пейсли кривит губы.
– Я ее ненавижу! Она дрянь. Она хочет мне навредить. Она… – Пейсли распахивает глаза. Ее грудь ходит ходуном. Лицо покраснело и промокло от пота. Она трясется, и в ее глазах сверкают слезы. – Я не могу это делать. Я не могу. Я не хочу это делать.
У Лили пересыхает во рту.
– Почему, Пейсли?
Она вытирает рот.
– Потому что… она ужасна, эта темноволосая девочка, она хочет меня убить. У нее есть нож, и она хочет перерезать мне горло, чтобы заставить меня молчать – убить мою хорошую половину. Невинную часть меня. Она хочет отобрать у меня все, что я люблю – мою семью – и… я… Я не знаю почему, чем я вызвала ее ненависть, – Пейсли берет кувшин и дрожащей рукой наливает себе стакан воды. Выпивает его залпом. – Простите. Я… Я не знаю, откуда это взялось.
– Все в порядке. Вы отлично справились. Сегодня мы не будем погружаться глубже, но, возможно, в следующий раз мы позовем вашего внутреннего руководителя, хорошую половину. И спросим хорошую девочку, может ли она что-нибудь сказать о… плохой.
– О Софи.
У Лили в жилах холодеет кровь. Это перенос. Проекция. Вот и все. Ей просто нужно передохнуть.
Одержимость
Ранее в тот день, 22 апреля 1989 года, семилетний Харрисон Уиттейкер обнаружил свою мать за швейной машинкой в подвале, где было прохладно. Она шила костюм для его старшей сестры, исполнявшей главную роль в школьной пьесе. Крисси играла Сандру Ди в постановке «Бриолина» и репетировала песню, пока у Харрисона не заболела голова.
«Можно я пойду поиграю к Дэнни?» – спросил он мать.
«Нет. Через час мы поедем в магазин. Тебе нужны новые брюки».
«Мне не нужны брюки. Мне нужно пойти поиграть. Пожалуйста. Мама Дэнни сказала, у них будет барбекю, с хот-догами и мороженым, а потом кино. Дэнни пригласил меня. Его мама сказала, я могу остаться на ночь, и мы можем сделать палатку из одеяла. Пожа-а-а-алуйста».
«Харрисон…»
«Пожалуйста, мама. Я сделаю все уроки и остальное. Обещаю».
Он ныл и канючил. Он терпел весь вчерашний день. А необычно теплая погода лишила покоя всех вокруг. Его мать глянула на часы.
Шейла Уиттейкер устала. Ее муж целыми днями работал в нефтегазовой индустрии, и его только недавно повысили. Она тащила на себе все хозяйство и пыталась запустить новый семейный бизнес. Ей еще нужно было забрать буклеты для их молодой компании. Шейле приходилось расходовать энергию избирательно и рационально, а настойчивый Харрисон вытягивал ее до дна.
«Хорошо, ладно. Хорошо».
«Спасибо, мама!» От его поцелуя ее сердце оттаяло, и она улыбнулась.
Последний раз Шейла Уиттейкер видела своего сына в зеркале автомобиля, когда выезжала на дорогу, направляясь с Крисси в торговый центр. Он стоял вместе с лучшим другом и соседом, Дэнни МакНейлом, на лужайке МакНейлов – в четырех домах от Уиттейкеров – и размахивал на прощание рукой. Харрисон держал на руках своего маленького терьера, Пого. Он всегда и везде брал Пого с собой.
Если бы Шейла Уиттейкер заставила Харрисона поехать в торговый центр за новыми штанами, возможно, ее сын остался бы в живых.
Сейчас ему было бы около сорока.
Шейла даже могла бы стать бабушкой. Возможно, ее супруг, Джим, был бы еще жив. Возможно, он не впал бы в алкогольную зависимость из-за жестокого убийства их маленького мальчика. Джим Уиттейкер так и не смог оправиться после того весеннего дня в Глен Дэнниге.
Если бы Шейла Уиттейкер не попросила свою дочь, Крисси, отнести семье МакНейл меренговый торт, купленный для них в торговом центре, Крисси могла вырасти совершенно другим человеком. Шейла могла сохранить контакт с дочерью.
«Это главная ошибка моей жизни», – сказала Шейла Уиттейкер тележурналисту в годовщину убийства семьи в Глен Дэнниге.
«Если бы я не настолько устала, если бы не поддалась его уговорам. Если… если бы я приняла хоть одно иное решение, Харрисон мог не стать жертвой психопата. Все мы жили бы иной жизнью, потому что тот кошмар не закончился убийством Харрисона. Он не закончился со смертью Дэнни МакНейла и его родителей. Волновой эффект ощущается годы спустя». Шейла Уиттейкер замолчала и отвела от камеры взгляд, а ее глаза блестели от слез.
«Психопат нас уничтожил. После такого оправиться нельзя, понимаете? Это… Такое жестокое преступление не искупляется, когда ловят убийцу. Оно продолжает влиять на вас. Долгие годы. Даже молодой старшина присяжных… стресс из-за суда ужасно на него повлиял. Он погиб в аварии, вел машину в пьяном виде, спустя тринадцать месяцев после приговора, и я думаю, если бы ничего этого не случилось, он был бы жив по сей день».
Ру
– Я Дез Парри, – представляется женщина и протягивает Ру руку. – Управляющая «Красного льва». Еще я обслуживаю столики, нанимаю и тренирую персонал. В общем, все одновременно. Чем я могу вам помочь, сержант Дюваль?