— Чтобы разбогатеть?
— К сожалению, он не разбогател.
— Вы хорошо помните его?
— Весьма смутно. Я был тогда очень молод.
— А что с ним сталось?
— Он умер там, ломаного гроша не имея, умер в Мехико.
Господин Дюран с сочувственным видом покачал головой.
Этой темой и воспользовался Феликс, чтобы придать беседе несколько иное направление.
— Наш школьный учитель господин Казен, — сказал он сладким голосом, — сегодня на уроке географии рассказывал нам о Мексике. Это, кажется, очень красивая страна.
— Да, очень, — подтвердил господин Дюран. — Страна древнейшей культуры.
— Господин Казен рассказывал нам об астеках, — продолжал Феликс, — об их богах Кецалькоатле и Тезкатлипоке…
— Кецалькоатль… — повторил приезжий.
Глаза его были полузакрыты. Казалось, он весь ушел в раздумье.
— До чего странные имена! — воскликнула моя мать. — В мое время нас учили более простым вещам. Что это такое этот Кецаль…
— Кецалькоатль, — сказал господин Дюран, — «Пернатый Змей». Легендарный царь, превратившийся в бога.
— Бог ветра, — сказал я вполголоса.
— Чего только не бывает! — прошептала моя мать, кутая плечи в шерстяную коричневую шаль.
— А чем там занимался ваш кузен? — спросил господин Дюран, поворачиваясь к моему отцу.
— Всем понемногу. Он родился здесь, в Пиренеях, следовательно, умел обращаться со скотиной, обрабатывать землю. Отец рассказывал мне, что этот самый кузен Жан потерпел кораблекрушение, плавая на небольшом судне. Он спасся, но потерял свои последние жалкие крохи.
— У каких берегов это было?
— Не знаю. Мои родители знали этого парня лучше. Но они умерли… — Отец вздохнул, — Что и говорить! Не все становятся богачами в дальних краях. Молодые воображают, что там они найдут груды золота. Действительность частенько куда менее приятна.
Я заметил, как загорелись на какой-то миг глаза нашего гостя, затем он опустил голову и вздохнул.
— И все же Мексика великолепная страна, — сказал Феликс, который с ангельским терпением пытался перевести разговор на астеков.
— И там уже издавна живут люди, — вставил я, в свою очередь.
Эмиль Дюран взглянул в мою сторону и сказал:
— Там встречаются удивительные памятники.
— Вы их видели?
— Я знаю о них понаслышке и по книгам…
— В какой же отрасли вы работаете? — поинтересовался Илларион.
— В писчебумажной, — ответил Дюран. — Но сейчас я отдыхаю. У меня слабые легкие, а здесь чудесное место для отдыха.
— Вы попали в прекрасный дом. Покой, тепло, домашняя кухня. Госпожа Даррегиберри отменная повариха.
— Я уже пробовал ее рагу. Великолепно!
— Одно плохо — в ближайшие дни выпадет снег. Совершать дальние прогулки вы уже не сможете. Вот только если вы любите лыжи…
— Ну, это уже мне не по возрасту, — сказал приезжий, грустно улыбнувшись, и две глубокие складки обозначились по обе стороны его рта.
Черные, местами седые волосы, морщины, поразительная живость взгляда производили какое-то странное впечатление, словно этот человек был и молод и стар одновременно. Даже голос его удивлял: мягкий, спокойный, и вдруг в нем неожиданно слышались металлические нотки. Однако говорил он без всякого акцента. Откуда он явился — с Юга или с Севера?
Мама подала горячее вино, и это вызвало восторг всех собравшихся.
— Великолепнейшее средство против гриппа! — грохотал Ляпюжад.
— Взгляните только на цвет! — воскликнул Илларион.
Феликс и я маленькими глотками пили сливки, которые мой друг подсластил постным сахаром.
Пары горячего вина и аромат корицы немного опьянили нас. Феликс с раскрасневшимися щеками повернулся к господину Дюрану.
— А прославленный Кецалькоатль? — обратился он к гостю.
— Что? — спросил тот, несколько удивленный вопросом.
— Кто он все-таки? Господин Казен нам рассказывал о нем самую толику.
— Ах, так! — воскликнул наш постоялец. — Мне нравится, когда молодежь так жадна до знаний. Кецалькоатль — древнейшее божество астеков. Согласно легенде, братья изгнали этого старого царя из страны. Он отправился в плавание по Восточному морю в сопровождении своих слуг, обратившихся в птиц. Но пообещал вернуться. Когда испанцы высадились у берегов Мексики, индейцы сначала подумали, что это возвратились их боги… Кецалькоатля изображали иногда как старца, с черным телом, красной головой и заостренным лицом… А некоторые скульптурные фигуры в Теотихуака́не, близ Мехико, представляют его в виде чудовищного змея с грозными клыками, голова которого украшена перьями.
«Острая морда, старик, клыки…» — подумал я.
Эмиль Дюран смотрел на огонь. Илларион позевывал.
В этой тишине голос ветра крепчал и наполнял комнату — от дверей до камина.
А немного позже я уже лежал в постели на своей мансарде. Мама согрела мои простыни «монахом» — грелкой, которой принято пользоваться в наших краях. Это продолговатый деревянный футляр, внутри которого подвешен сосуд, наполненный раскаленными углями. Когда вы ложитесь в обогретую постель, вы испытываете огромное удовольствие.
Все кругом спало. Во всяком случае, так я думал. Жители Фабиака покинули уютные места у каминов и улеглись в постели. Хозяйки бросили несколько совков золы на пылающие угли. Огонь тоже будет дремать до утра; но достаточно бросить несколько сухих веточек да два-три раза подуть — и яркое пламя оживет.
Подо мною скрипнули половицы. Раз, другой, третий… Приезжий еще не спал. Чем же он занят там, внизу? Кра… Кра… Кра… Я догадался, что он вышагивает из угла в угол комнаты, как это делают люди, что-то обдумывающие, размышляющие над чем-то. Он ходил медленно и почти бесшумно. Легкий, он и ступал так же. Однако половицы поскрипывали и давали мне знать, в каком конце комнаты он находится.
Внезапно эти звуки прекратились. Послышался приглушенный рокот. Казалось, голос ветра усилился. Гул наполнил комнату подо мною. Я понял, что человек открыл окно. Неужели в такой вечер можно любоваться долиной?
Я знал, что стоит мне немного высунуться из окна, и я смогу увидеть балкон. Однако я никак не решался — тепло постели удерживало меня.
А он, я был в этом уверен, стоял на балконе. Он открыл окно, а сам вышел на галерею, откуда видна была долина. «Странно! — думал я. — А еще говорит, что у него слабые легкие».
Я все же встал и медленно повернул ручку ставни, закрывавшей мое окно. Я вглядывался во мрак, расстилавшийся внизу.
Несколько красных искр взлетели вверх. В неумолчном гуле ветра человек курил, облокотившись на деревянные перила.
Мне удалось различить его тонкий силуэт, словно обрамленный искрами… Ухватившись за перила» как за борт корабля, он противостоял буре.
Он не мог меня слышать — вой ветра поглощал все звуки.
И все же мне показалось, что я слышу его смех…
4. Старый амбар
Назавтра, в субботу, наконец выпал снег. Сначала в воздухе закружилось несколько робких белых мушек; казалось, никогда им не коснуться земли — они таяли на лету. Но постепенно шиферные крыши, деревья и лужайки покрылись тонкой снежной пеленой, а к полудню уже все вокруг оделось в белое.
Долина, казалось, разрослась. Словно обтянутые шелком, искрились под лучами солнца склоны гор. На огородах жалкие кочаны зимней капусты, нищие грядки морковки с увядшей ботвой и почерневшие кустики — все исчезло. Видны были лишь какие-то бесформенные холмики цвета слоновой кости и молока.
— Хорошо бы, снег был сладким! — мечтал вслух Феликс, шагая утром рядом со мною в школу.
Дав волю своему воображению, лакомка весь ушел в фантастические проекты.
— Вообрази, — говорил он, — что на неизвестную планету прибыли исследователи. Они высаживаются из ракет, и перед ними раскрываются нескончаемые снежные просторы… Вернее, они считают, что все это снег… Но вот они наклоняются… Невероятно! Снег сладкий, это ванильный крем… можешь себе представить! Проблема питания решена… — Вдруг он стал серьезным и спросил меня: — А как астек?
— Ничего особенного. Сегодня он останется дома, никуда не пойдет. Так мне сказала мама. Завтракал он вместе с нами. Аппетит у него превосходный. Когда я уходил, он сидел у огня и курил трубку. Как видишь, все нормально!
— Как бы не так… Надо глядеть в оба. Ты говоришь, он курит трубку?
— Трубку и папиросы.
— Табак мы получаем из Америки, этого не следует забывать!
— Не понимаю, что ты здесь уви…
— Вот именно, — не дав мне договорить, отрезал Феликс тоном, не терпящим возражений. — Ты не видишь, а глядеть надо в оба!
Я рассказал ему, что накануне вечером я видел, как наш гость курил папиросу у себя на балконе.
Феликс нашел это весьма подозрительным. Дышать свежим воздухом зимой, среди ночи? Нормальные люди поступают иначе — они уютно зарываются в самую глубь своей теплой постели.
Снег шел и после обеда. Когда окончились вечерние уроки и мы вышли из школы, он лежал уже на площади плотным слоем. Деревня погрузилась в безмолвие. В голубой вате, устилавшей землю, неслышно терялись шаги. Двери домов приоткрывались на мгновение и тут же захлопывались. Отовсюду доносились глухие удары — мужчины рубили дрова в сараях. Оттуда сквозь дощатые черные стены просачивался слабый свет. Ворчливые голоса встревоженных матерей звали малышей домой. Вскоре на площади остались только старшие школьники. Мы договаривались на завтра о первой лыжной вылазке и катании на горных санках.
— Снег хороший, — говорила Мария Лестрад. — Незачем забираться далеко. Хватит с нас луга Морер.
Она имела в виду прекрасную поляну позади нашей школы, куда было легко взобраться по склонам.
— Нет, я не согласен! — воскликнул длинный Робер Тужас. — Если мы останемся здесь, малыши будут путаться между ногами. Я предлагаю луг Даррегиберри. Отец Бертрана разрешит. Правда, Бертран?
Я кивнул головой. Мой отец не был противником спорта, и наш луг как нельзя лучше подходил для лыжных вылазок.