Шубин возражал, доказывал; закружилась голова, охватило предательская безысходность; он настаивал – свяжитесь по рации с полковником Моисеевским, он подтвердит мои слова, но одновременно преследовало тоскливое чувство, что это никому не нужно. Зачем разбираться, если верное мнение уже готово? Рамзаеву плевать, что рядом идет война, что самого его могут убить – важнее незыблемые установки.
Особист поднялся, размял кости, прошёлся вокруг стула, на котором сидел лейтенант Шубин. Глеб напрягся, ожидая удара, но Рамзаев проявлял профессиональную осторожность, он вызвал охранника и задержанного отвели в подвал. Здесь же находилась и вся группа, вышедшая из окружения. Единственное оконце под потолком было заколочено; цвела и благоухала плесень; подвал подрагивал всякий раз, когда в отдалении рвались снаряды; горела тусклая лампочка. Люди сидели на полу, привалившись к стенам: одни дремали, другие думали о своём.
– Что за дела, товарищ лейтенант? – к Глебу подсел Лёха Кошкин – парень перестарался отстаивая свою правоту: под глазом переливался фиолетовый фонарь… – Они что, обалдели? В подвал бросили, даже не покормили. Я одному в глаз хотел засветить, да не успел – он сам мне засветил. Вы объяснили им: кто мы такие? И что они сказали?
– Пока ничего… Ждать надо… – Глеб прислонился к стене и закрыл глаза.
– Расстреляют!.. Что ещё с нами делать? – невесело усмехнулся Курганов.
– Ты дурак? – взвёлся Шаламов. – За что расстреливать? Жизнью рисковали, через немцев шли, столько хороших ребят полегло!
– Товарищ лейтенант, ведь ежу понятно, что это недоразумение!.. Как-то неправильно всё, перевёрнуто, – бормотал Вартанян. – Полк едва держится, немцы наседают – в любой момент прорваться могут. А здесь абсурд махровым цветом. Даже в голову не помещается, что такое возможно…
– Это у тебя не помещается! – съязвил Резун. – А для других – это серая обыденность. Они до войны так себя вели и теперь продолжают…
– Так, а ну прекратили эту агитацию! – встрепенулся Шубин. – Сидите отдыхайте! Что вам не нравится? Сказал же, разберутся!
– Вот злыдни! – скрипел зубами раненый Халевич. – Хоть бы покурить дали – всё отобрали, черти, даже часы!
Время текло, загибаясь причудливые знаки бесконечности. За дверью сменялись часовые, которые больше пользы принесли бы на переднем крае; по есть не дали, даже в питье отказали. Несколько раз партизаны подходили к двери, просили покурить, но те в ответ либо отмалчивались, либо ругались: мол, самим нужно, а вас всё равно расстреляют.
Шубин ненадолго провалился в сон, очнулся видимо день сменился ночью, но в подвале все осталось по-прежнему: горела лампочка; маялись люди. Злость прошла, вернулось спокойствие. Четыре месяца он бегал от смерти и вот, кажется, дождался… Иначе представлял её лейтенант; но уж если кто-то свыше решил проявить такую злую иронию, значит так тому и быть.
Миновала целая эпоха, пока за ним пришли, а может несколько часов – время в неволе преобразилась в замысловатую петлю. Немцы ещё не сбросили полк в бурные воды Нары, подрагивали от разрывов земля. На пороге, выкрикивая его фамилию, стоял красноармеец с трёхлинейкой, а не солдат вермахта с губной гармошкой. В кладовке за столом сидел давешний Рамзаев; делал вид, что увлечен чем-то личным делом, перелистывал страницы, присесть не предложил, поднял глаза, в которых явственно читалось раздражение.
– Вам повезло, лейтенант! Извиняться не буду, сами понимаете какая сейчас ситуация… Радистам штаба полка удалось связаться с партизанским отрядом товарища Моисеевского – упомянутый товарищ обладает непререкаемым авторитетом в командных кругах нашей армии. Хотя, лично моё мнение – лучше бы он свой авторитет поддерживал не в лесах, где невозможно его контролировать, а на передней линии обороны, но это моё мнение. Полковник подтвердил вашу личность, сообщил ваши приметы, что вы собой представляете, а также некоторые характеристики ваших людей. Да, вы у нас герои, товарищ лейтенант!..
Пол закачался под ногами, пришлось опереться о стену. Как сделать счастливым советского человека? – что-нибудь отними, а потом верни обратно…
– Вам нехорошо? – глаза особиста прохладно блестели. – Но ничего, вас покормят, а вот насчёт сна обещать не буду. Вы свободны, лейтенант! Можете вставать на довольствие. Повторяю, извиняться не буду… В соседнем полку несколько дней назад произошла схожая история – диверсионная группа пробралась в наш тыл под видом красноармейцев, вышедших из окружения… Добренькие были в том полку сотрудники особого отдела – диверсантов приняли в часть, – на следующий день был полностью уничтожен штаб батальона; перерезаны линии связи, перекрыты коммуникации; потом они открыли огонь из ДОТа, перебив два десятка красноармейцев. Наши позиции взяли практически голыми руками – двумя ротами. И если бы не артдивизион на другом берегу Нары, немцы сбросили бы в реку всех, кто успел переправятся. Заслуженного наказания виновные не понесли – тамошние особисты и комполка погибли в тот же день и считаются героями. Хотя, лично я бы их назвал преступными разгильдяями.
– Я понимаю, товарищ старший лейтенант госбезопасности. Как дела у полковника Моисеевского?
– Продолжает борьбу с оккупантами… Отряд рассредоточился в лесах севернее Вязьмы и уже отбил две атаки карателей; собираются менять район. Кстати, полковник Моисеевский просил передать лично для вас, – сказал, что вы поймёте то, о чём вы сильно переживаете, в полном порядке.
Испарина выступила на лбу, Шубин облегчённо вздохнул.
– Это что за условные фразы, товарищ лейтенант? – особист прищурился. – Позвольте узнать, что имелось в виду?
– Это личное, товарищ старший лейтенант госбезопасности…
– Неужели!.. Ладно, допустим… Успеваете на два фронта, лейтенант? И чем вы так угодили полковнику? По его словам, я могу вам доверять как самому себе.
– Ну не знаю… Вы не доверяете себе, товарищ старший лейтенант госбезопасности?
– Вы слишком дерзки, Шубин! Ладно, идите… – отмахнулся Рамзаев. – Продолжайте службу, но учтите, в следующий раз может не повезти. Зайдите к комполка, майору Донскому, – он хотел вас видеть…
Позиции полка начинались в пятистах метрах от западной околице. До реки здесь было не больше километра. Домики деревни, с умилительном названием Чушки, сползали к воде; деревня была не маленькой – она растянулась по прибрежной зоне. Понтонный мост, соединяющий правый берег с деревенской пристанью, подвергался артиллерийским ударам, но стоял – саперы постоянно его латали, плацдарм держался и даже получал подкрепление. На правом берегу работала советская артиллерия. К западу от деревни, местность рассекали канавы и овраги, что было выгодно обороняющемся и невыгодно немцам, – подкрепление и боеприпасы поступали по этим ходам. Противник наносил ущерб только в случае прямого попадания. Недавно подвезли новые ватники, портянки – на всех не хватало, но часть бойцов все таки утеплили. Все пространство за деревней было изрыто воронками – противник неоднократно переходил в атаку, но наши держались. Естественные складки местности идеально сочетались с траншеями; по ходам сообщений постоянно кто-то бегал – перетаскивали ящики с патронами, отправляли в тыл раненых. Между лесом и передним краем чернело несколько подбитых танков. Артиллерия в полку практически отсутствовала, но имелось достаточное количество противотанковых ружей, а у стрелков-бронебойщиков возможность постоянно менять позиции.
Артобстрел прекратился, Шубин спрыгнул в траншею, отряхнулся и зашагал к блиндажу.
– Разрешите, товарищ майор!
– Да, входите… Кто там?
У майора Донского было угловатое, гладко выбритое лицо; кряжистое туловище; верхнюю часть головы покрывала седая поросль, словно снежком присыпало. Он сидел за столом, сколоченным из досок; смотрел на карту; на столе стандартные офицерский набор: пачка папирос, алюминиевая кружка, коптилка из снарядной гильзы. На плечи комполка была наброшена шинель, левая рука висела на перевези…
– Лейтенант Шубин по вашему приказанию…
– А, вот ты какой! – перебил его майор. – Входи, присаживайся! Комполка Донской, Игорь Тимофеевич… Выглядишь, лейтенант, как партизан…
– Так я и есть, товарищ майор!
– Ну да, не учёл, – комполка отрывисто засмеялся – у майора было тяжёлое лицо и живые блестящие глаза. – Знаю, что с вами случилось, не дуйся на особистов, любят гнобить нашего брата.
– Я понимаю, товарищ майор. Уже забыл.
– Вот и славно! – комполка смущённо крякнул. – Знаю Александра Гавриловича Моисеевского хотя и не ровня мы с ним, не сделать такую карьеру как твой комдив. Поговорили мы с ним, когда связался с твоей базой – оплошка у вас вчера вышла, когда немцев за собой повели, но зато как красиво это сделали. Не твоя вина, лейтенант. В общем, порекомендовал мне тебя Александр Гаврилович, расписал во всех красках. Принимай взвод разведки, – не бог весть, конечно, – бойцы выбывают один за другим, набирать приходится из того, что есть. А о своей приписке можешь не волноваться – документы твои сохранились, сведения о тебе уйдут в штаб армии, так что ты не бродяга, не дезертир. В личное дело напишут как надо – инкогнито не останешься, не бойся.
– Взвод разведки, товарищ майор? – озадачился Глеб. – У вас же Фомин есть? – вчера виделись. Человек вроде не дёрганый и поступает взвешенно…
– Да, ты же не знаешь… – майор помрачнел. – Не вернулся вчера Фомин с задания – убили его. Трое их было: Фомин, Раков и Шульжин, ушли в немецкий тыл километра на четыре; хотели выявить артдивизион, который нам давно поперек горла – не выявили ни черта, только себя выдали. Стали отступать, немцы за ними Ракова сразу убили, Шульжин с Фоминым ещё пару вёрст пробежали, потом Фомина в спину – беда в общем… У Шульжина ноги длинные – убежал, вернулся один, весь побитый и потерянный. Получается, что остались без командира разведки. Он, кстати, я перечислил места, где точно не стоит этот клятый дивизион, сузил, так сказать, район поисков – хоть какая-то польза от этого рейда.