– Эй, вы закончили, товарищ лейтенант? Дорога свободна метров на двести, но дальше опушка – придется снять лыжи и ползти на животе.
– Вот не везуха! – расстроился Вартанян. – Где же лето?
– Кому не нравится – может снять лыжи уже сейчас! – пригрозил Глеб. – Эх вы, горе лыжники… Берите пример с красноармейца Томилиной!
– Это она во всем виновата! – пожаловался Кошкин, потирая отбитую задницу. – Как рванула: мол, вы мужики, ни на что не способны… Ну мы за ней, что делать? Она специально это сделала.
Настя помалкивало, но глаза её смеялись.
– Ладно, забыли про своё мужское превосходство, – поморщился Глеб. – А вы, красноармеец Томилина, больше не спешите как на пожар, головой думайте!
Шутки кончились, группа вышла из леса, двинулась краем опушки; ползти через поле было невозможно – незащищенные люди на открытом пространстве стали бы отличной мишенью. Пустились в обход, снова осваивали чащу, заваленную валежником и упавшими деревьями, пройденные километры фиксировались в голове. Был овраг, где сделали привал и наконец-то покурили. Было редколесье, когда опять встали на лыжи; неопытная публика уже не ныла, обретала навыки, открылось второе дыхание. Справа по курсу осталась деревня; немецкие танки, плохо гармонирующие с силосной башней; на карте населённый пункт значился какие Елизарово. За деревней Настя, протаптывающая лыжню, вдруг остановилась и подняла руку, по цепочке что потом передали: «Стой, ни звука!». В ночном лесу стояла гробовая тишина, разведчики не дышали, сливаясь с деревьями. Через соседнюю поляну, перпендикулярным курсом, как сказали бы на флоте – по траверсу, в колонну по одному двигались лыжники в белом. Они шли бесшумно, словно плыли по воздуху, в гробовом молчании только поскрипывал наст под лыжами, это смотрелось жутковато – холодок пробежал по спине. Призраки таяли в ночи, их было не меньше дюжины – явно специально обученные, амуниция была идеально подогнана, оружие не бренчало – они прошли метрах в тридцати от Насти. В какой-то миг Шубину почудилось, что это свои – такая же разведгруппа из соседней части. Он собрался было окликнуть, но крик застрял в горле – неожиданно прозвучала команда на немецком языке, возникло сильное желание чихнуть и ни у одного только Глеба… Кошкин усердно растирал переносицу, открывал и закрывал рот, как выброшенная из воды рыба. Не шли ли эти люди по следу пропавших пассажиров самолета? Это было специальное подразделение, обученное боевым действиям в зимнем лесу, такие отряды прочёсывают лесные массивы, ищут партизан, отставших красноармейцев, противостоят советской разведке. Пришлось стоять в молчании несколько минут, потом разведчики развернулись и двинулись в обход – могли возникнуть крупные неприятности, если лыжники на обратном пути обнаружат следы чужаков. Незадолго до рассвета группа вышла в заданный квадрат – до заброшенного аэродрома оставалось километра полтора.
По дороге шла колонна грузовых машин, водители газовали, преодолевая буераки, колонну сопровождали мотоциклисты им тоже приходилось плестись. Колонна ушла за лес, стало тихо, а может и не тихо? Масса звуков, но чтобы в них разобраться и отделить ненужное, надо быть отменным слухачом.
– Товарищ лейтенант, а правда что в Москве парад вчера был? – прошептал Кармерзы. – Ротный политрук рассказывал, мы слушали. Невероятно как-то, ведь немцы же рядом с Москвой. Разве до парадов сейчас?
– Был парад, Гамбар! – подтвердил Шубин. – Самый настоящий парад и его передавали все радиостанции. Так надо было – Гитлера разозлить, боевой дух наших войск поднять, показать всему миру, что мы не собираемся сдаваться.
Парад на Красной площади действительно состоялся, к изумлению всех врагов и союзников. Вермахт стоял в нескольких десятках километров от столицы, а Советский Союз с размахом отмечал 24-ую годовщину Великой революции. Товарищ Сталин произнес прочувственную речь, на трибунах присутствовало все политическое руководство страны, важные гости, иностранные журналисты. По Красной площади прошли шестьдесят девять батальонов в полном составе: сабельные и точнаночные эскадроны; шли артиллерия, танки, батальоны народного ополчения; шли курсанты минометного артиллерийского училища; училище имени Верховного Совета РСФСР; дивизия особого назначения войск НКВД; истребительные полки, Московский флотский экипаж; особый батальон военного совета морского округа; шли танки Т-34 и КВ-1, направленные в Москву прямо с заводов, причем участвовали в параде только новые модели; шла зенитная артиллерия, автомобильные батальоны; были подготовлены к параду и боевые самолеты, но плохая погода не позволила им подняться в воздух. Танки и моторизованные подразделения после парада уходили прямиком на фронт, распределялись по дивизиям.
Что-то неуловимо менялось в сложившейся ситуации: немцы по-прежнему наседали; Красная Армия пятилась, но все равно изменения были. Армия уже не та – подходили подкрепления с востока, сопротивление становилось все ожесточеннее. Немцы сами планировали парад на Красной площади седьмого ноября: подготовили участников, разослали приглашения, но не выгорело – операция «Тайфун» давала сбои, наступление замедлялось, контратаки советских войск становились все ожесточеннее…
К рассвету группа вышла к объекту, залегла на косогоре, замаскировалась. Аэродромная поле находилось в продолговатой низине, длиной примерно километр, густые осинники формировали пояс вокруг объекта; по периметру, прижимаясь к лесу, змеилась грунтовая дорога, в нее на правой стороне вливалась еще одна, убегала в лес, очевидно, к населённым пунктам.
Самолёт стоял на самой середине взлетно-посадочной полосы криво, с надломленными шасси. Глеб поднял бинокль припал к окулярам: самолёт был не маленький – двадцать метров в длину, около тридцати размах крыльев, поршневой, использовался он для перевозки пассажиров и военных грузов. Советские инженеры скопировали конструкцию с американского «Дуглас ДС-3». Самолет выпускался по лицензии, машина считалась надёжной, могла перевозить десантников, использовалась для полетов во вражеский тыл. Пилоту в непростых условиях удалось посадить машину и лишь в конце пути самолёт наткнулся на препятствие – это вряд ли могло фатально отразится на людях.
Глеб оторвался от самолёта, осмотрел окрестности: по верху аэродромного поля, почти впритирку к лесу, велась дорога; слева в конце её аэродромные строения; заметённый снегом грузовик, явно не на ходу; в округе ни одной живой души, но присутствие смерти хоть отбавляй. Невнятные бугорки вокруг самолёта – это мёртвые тела и их было довольно много, лежали они здесь давно, их уже засыпал снег, хотя и не полностью. Шубин видел сведённую конечность, чей-то раскаленный рот. Немцы не использовали аэродром, в противном случае тела бы убрали.
– Все плохо, товарищи, – заключил лейтенант, оторвавшись от бинокля. – Немцы не только подбили самолет, но и вели его до этого поля. – знали, где он сядет и вовремя подоспели. Когда пассажиры вышли – их всех перестреляли, видимо, те оказали сопротивление и стали разбегаться. Охрана генерала Беспалова наверняка открыла огонь… Ну что же, судя по всему, полковник Алмазов может спать спокойно!
– Вы о чём, товарищ лейтенант? – обернулся к нему Кошкин.
– Да так, о своем… – Глеб косо глянул на девушку – Настя была спокойна, лежала как все, вела наблюдение: – Так, Курганов, остаёшься за старшего. Кошкин со мной, спустимся вниз, осмотрим трупы. Остальным сидеть в кустах у дороги, вести наблюдение. В случае опасности даете сигнал и прикрываете наш отход. Двойной свист – все спокойно; один и протяжный – тревога. Так, пошли, все на дорогу и бегом вперёд!
Семеро в белых халатах перебежали открытый участок, помчались по дороге: напротив самолёта пятеро ушли в кусты; двое скатились вниз, пробились через редкий кустарник и устремились к самолету. Полосой не пользовались – покрытие поплыло, поврежденные шасси попали в выемку в бетоне, это и вызвало разворот самолета. Дверь в салон была раскрыта, с фюзеляжа свисал трап. Ветер в низину почти не попадал, даже при минусовой температуре чувствовался трупный запах. Разведчики привалились к горевшему шасси, стали озираться: повсюду лежали тела, припорошенные снегом; вывернутая руками от винта в офицерской шинели ещё с сжимала пистолет, видимо, пальцы свела судорога, не хотел отдавать.
– Товарищ лейтенант, их вроде девять, – прошептал Кошкин. – Не хватает кого-то…
Кого-то действительно не хватало, это могло быть хорошей новостью, или так себе – как посмотреть. Из кустов дважды свистнули – всё спокойно…
– Лёха, посмотри тела, фотографии генерала и его помощников я вам показывал.
Они переползали от трупа к трупу, переворачивали их, если была необходимость, сметали снег с окоченевших лиц. Тошнота подбиралась к горлу, вырвало Кошкина – не вынесла душа, слишком близко была смерть.
– Простите, товарищ лейтенант, – боец прерывисто дышал. – Не могу, это же наши… Виноват, не повторится!
Экипаж и охрана НКВД вывели пассажиров из самолета, когда все началось. Возможно им предложили сдаться, они отказались, офицеры охраны отстреливались из ППШ, члены экипажа из пистолетов. Два тела лежали в стороне, видимо, кого-то прикрывали. Четверо мужчин среднего возраста, в летных комбинезонах, трое с петлицами лейтенантов НКВД, четвертый капитан – все изрешеченные пулями. Кровь текла так обильно, что все ещё проступала из под снега. Оружия у мертвых забрали, кроме того пистолета. Ещё одно тело принадлежало сухощавому мужчине среднего роста, он потерял фуражку, на макушке проблескивала залысина, в петлицах четыре шпалы – полковник, лицо свела посмертная судорога, но сходство с полковником Кайгородовым всё же угадывалась – это подтвердил и подоспевший Кошкин.
– Да, это человек с фотографии, товарищ лейтенант. Был такой…
– Осмотрись, Лёха, больше нет никого?
– Осмотрелся, товарищ лейтенант, все здесь. Пойдёмте отсюда, как-то не по себе тут…
Поразмыслить как следует не удалось – прозвучал протяжный свист – из леса, на кольцевую дорогу выезжала машина. Проспали товарищи, дернулся Кошкин, завертелся.