День близился к вечеру, на город опускались легкие сумерки. Гнать от себя панику становилось все труднее. Из здания выходили люди, выбежали несколько солдат с карабинами, направились вдоль по улице, вышел подтянутый чиновник с папкой подмышкой, посмотрел по сторонам. Глеб насторожился, субъект носил немецкое обмундирование, но родом был явно не из Германии; русская шапка с кокардой вермахта, на шинели отличительные знаки гаупт-фельдфебеля – нечто промежуточное между старшиной и офицером, подобная публика работает связистами или порученцами и вряд ли имеет допуск к большим секретам, но в любом случае что-то знает. Субъект имел важную физиономию, обременённую грузом ответственности, то и дело поправлял кобуру на поясе. Отдельным помощником немцы доверяли, даже разрешали носить оружие – можно представить сколько дерьма у этого гада за душой. Настя тоже напряглась, в ней проснулся инстинкт охотника. Субъект повертел головой, очевидно, в поисках подходящего транспорта.
«Курьер», – сообразил Глеб.
Транспорта не оказалось, мужчина сделал недовольное лицо и зашагал вверх по улице в направлении центра. Высиживать дальше смысла не было, – разведчики поднялись и отправились параллельным с курьером курсом, зачем – непонятно; язык он сомнительный, да и как его взять, но, видимо, работала интуиция.
Субъект посмотрел на часы, ускорил шаг, потом замедлился, проходя мимо встречного переулка, снова притормозил, посмотрел на часы и свернул в переулок, видимо, время поджимало – решил срезать, прохожих здесь было немного. По дороге ползла не вполне исправно немецкая полуторка Опель, буксировала полевую кухню, пришлось её пропустить. Мужчина и женщина перешли дорогу, двинулись по тротуару, отчаянно делая вид, что никуда не спешат, свернули в тот же переулок, где не было ни души. Они догнали гаупт-фельдфебеля метров через двести; тот уверенно шагал, размахивая руками. Местечко было так себе, подобное другим в таких же захолустных городках – стоит свернуть с центральной улицы и начинаются трущобы. Справа тянулся сплошной бетонный забор, слева заброшенный садик, пара сараев, за ними полуразрушенное бревенчатое здание с сияющими глазницами окон – аварийный барак, в котором уже много лет никто не жил. Субъект не оглядывался, он точно знал куда идти, ему был знаком этот город, возможно, он в нем родился и вырос, до поры до времени был добропорядочным советским гражданином – это не имело значения.
В переулке никого не было; Шубин ускорил шаг.
– Господин гаупт-фельдфебель, позвольте на минутку. У нас с женой есть вопрос. Мы сами не местные…
Мужчина резко обернулся, рука машинально скользнула к кобуре, но испуг тут же прошел – гаупт-фельдфебель обнаружил своего, да ещё и с женщиной.
– В чём дело? – проворчал он.
Наблюдательность не подвела – этот тип был русским.
– Следите, чтобы посторонних не было, – прошептал Глеб и скроил располагающую улыбку: – Всего один вопрос, господин гаупт-фельдфебель: что же ты, гадина, бдительность стал тратить? – Шубин двинул предателю кулаком в живот, а когда тот согнулся, схватил его за шиворот и погнал пинками к разрушенному строению, благо оно было рядом.
Субъект заходился хрипом, надрывно кашлял; Шубин перестарался – у гаупта подкосились ноги и остаток пути, метров 10-12 пришлось тащить его на себе. С этим всё нормально – не потопаешь, не полопаешь. Отдуваясь, лейтенант затащил добычу за покосившуюся стенку, бросил на гору мусора; тот что-то ныл, отбивался ногами; пришлось ещё немного побороться, победить фашистский прихвостень никак не мог, он получил в зубы и затих. Сзади в дверном проеме показалась Настя, прошептала, пригнувшись: «Кто-то идёт по переулку». Гаупт-фельдфебель загнулся коромыслом, приготовился заорать; Глеб заткнул ему рот его же собственной шапкой, стал наносить болезненные удары в бок – жертва дергалась, жалобно мычала. Снаружи прошли несколько человек, они негромко переговаривались по-немецки; брякнул металл, высовываться не хотелось. Глеб скорчился ещё сильнее, заткнул предателю рот, второй рукой надавил ему на горло. Рядом сидела на корточках Настя, зачем-то закрыв голову руками. Наконец шум затих, – разведчики облегченно перевели дыхание. Пленный издал стон разочарования.
– Ступай к проему, сообщи, если снова кто-то пойдет.
Затягивать беседу никто не собирался, да просто проходил быстро, без пауз на жалобы и нытьё. Предатель заговорил – его звали Гена Крюков, сам из Вязьмы, в Лозыре учился в радио техникуме, отсюда был призван в армию и отбарабанил три года в войсках связи, дослужившись до старшего сержанта. Отсюда и гаупт-фельдфебель – немцы умеют поощрять верных им людей, обладающих способностями в каких-либо сферах. В здании бывшего ОГПУ НКВД работала военная разведка, но к секретам Гена Крюков допуска не имел, он занимался в подвале ремонтом и наладкой сложного радиооборудования и, невзирая название, никем не командовал, напротив, был мальчиком на побегушках. Круглые сутки он что-то ремонтировал, выполнял поручения, не имеющие отношения к секретным документам – врать в подобной ситуации человек не станет.
В душу разведчиков уже забиралось скверное предчувствие, но кое-какими сведениями господин Крюков все же владел. В подвале находился не только радиоузел, но также камеры для задержанных – абы кого в подвалах не держали. Вчера настроение у сотрудников абвера было приподнятое, они раздобыли советского генерала, а с ним полковника; подробностей Крюков не знал, но видел этих людей – их спускали в подвал, бледных, избитых; по приметам это были генерал-лейтенант Беспалов и полковник Гульковский, обмундирование на них было соответствующим. Часть подвала тут же блокировали, выставили усиленную охрану из солдат СС. Крюков немного понимал по-немецки, слышал во время перекура как беседуют офицеры разведки: мол, действительно прибрали генерала, он представился начальником фронтового управления интендантской службы, отправился в расположение 43-ей армии из хозяйственной инспекцией, но по мнению немцев темнит генерал. Во-первых, путается в своем предмете; во-вторых, если он всего лишь арм-интендант, то почему при нем не обнаружили никаких хозяйственных документов? Он их явно сжег, когда самолет залетел на оккупированную территорию, тоже касается и полковника. Генерал не интендант, но кто? У гитлеровцев есть кое-какие подозрения, но пока смутные. С этим типом, считают они, надо работать; есть ощущение, что итог работы может сильно порадовать.
Следующая новость оглушила: господин Крюков лично видел как сегодня утром пленных погрузили в машину и увезли, назад не вернули. Снова переговаривались офицеры – ох уж эти меры безопасности, арестованного генерала переводят в другое место. Зачем нужны эти меры? Что происходит? Офицеры недоумевали, возможно это связано с обнаружением каких-то трупов в лесу или с чем-то ещё. Но трупы идентифицировали как сотрудников полиции из Калязина, они не имели отношения к Лозырю. Гаупт не юлил и на душе становилось муторно: следы Беспалова терялись, шансы выполнить задание стремились к нулю, к тому же немцы нашли трупы Чижова и компании. Бессильная злоба бурлила в голове Шубина, он сжимал горло Крюкова пока тот не перестал подавать признаки жизни. Даже после этого лейтенант с трудом успокоился, кусал губы, дышал полной грудью. Злобой проблему не решить – это точно.
Он обернулся; в уплотняющихся сумерках выделялся женский силуэт, Настя ёжилась и спрятала кисти рук в рукава.
– Холодно тебе? – вздохнул Шубин.
– Есть немного, – призналась Настя. – Тебе хорошо – ты согрелся…
Он действительно не чувствовал холода, привалился затылкам к стене, стал думать…
– Может быть попробуем ещё? – робко предложила Настя.
– Обязательно попробуем, но для начала перекурим, не возражаешь?
Заведение «Крауберг» находилась на улице Зоринской на первом этаже каменного двухэтажного здания, об этом в красках и лицах поведал встречные полицейский:
– Хорошее заведение, господин штабс-фельдфебель. Посетите – не пожалеете…
Гулять по городу становилось опасно: в каком звании был Чижов уже выяснили, значит по всему району должны останавливать полицейских его ранга и проверять документы.
До нужного здания оставалось полквартала, когда произошел неприятный инцидент: Они шли мимо госпиталя, на здании был нарисован красный крест, а на крыльце курили люди в шинелях, наброшенных на белые халаты. Подошла санитарная машина, за рулём сидел немецкий солдат, в кузове возились полицаи, – они выгрузили двоих раненых, одного положили на носилки и понесли внутрь; другой передвигался самостоятельно, его поддерживали, он еле ковылял, шумно отдувался – у раненого была перевязана голова, на плечи наброшен ватник. У Глеба неприятно ёкнуло сердце, но шанс был уже упущен. Ступив на тротуар, пострадавший повернул голову, мазнул Шубина равнодушным взглядом, у того чуть сердце не выскочило. Он уже видел это неприятное лицо, будто покрытое сыпью; маленькие глаза, сведённые к переносице, но вроде пронесло – пациенту было не до того, чтобы запоминать лица случайных прохожих. Глеб опустил голову, ускорил шаг; Настя засеменила следом, вцепившись в его руку. Проходя мимо, лейтенант все же засек краем глаза: тип словно споткнулся, встал, недовольно заворчали сопровождающие, раненый повернул голову, но Шубин не оглядывался, процедил сквозь зубы, чтобы Настя тоже не вздумала оборачиваться. Спину жгло как раскаленным железом. Полицай задумчиво смотрел Шубину вслед, кажется у него начинала оживать память. Настя молчала, дрожала ее рука, она уже все поняла. Сзади всё было тихо, никто не окликнул, не выстрелил. Они дошли на негнущихся ногах до перекрестка, перебежали дорогу и только там Глеб рискнул обернуться: у госпиталя уже никого не было.
– Вот же гадина! – выдохнул Глеб. – Выжил таки, не сдох в лесу! И откуда берутся такие живучие?
– Да, я тоже его узнала, – прошептала девушка. – Словно в прорубь окунули. Такой сюрприз – и ни где-нибудь, а точно у нас на дороге. Значит не замерз в лесу, выбрался к своим, добрался до госпиталя. Меня он вряд ли запомнил, а вот тебя – мог. Хотя не думаю, что хорошо, – он был испуган, умирал от страха и боли. А ведь он что-то вспомнил, да? Когда мы проходили мимо, видел как он дёрнулся.