– Не шуметь! – прошипел Шубин. – Все застыли – ни звука!
Адский холод поднимался по ногам, охватывал всё тело, люди замерли. Шубин смотрел на их страдальческие лица, чувствовал ком в горле – сами забрались в ловушку, теперь из неё не выбраться. Смертельно побледнела Настя, с тоской посмотрела на командира: мол, как же так – ожидали чего угодно, но только не этого. Вцепился в кривой сук генерал Беспалов – тяжело дышал, покрывался смертельной бледностью, он находился рядом, хотелось как-то его подбодрить, но слова не шли на ум. Превратился в изваяние полковник Гульковский. Слева Лёха Кошкин вцепился обеими руками в толстую ветку кустарника, пытался вытянуть ноги из трясины, но постоянно сползал обратно. За ним скорчился Арсен Вартанян, губы кривились в презрительной усмешке, она прилипла к лицу, превратилась в маску.
– Что делать, товарищ лейтенант? – просипел Кошкин. – Заворачиваться в простыню и ползти на кладбище? Так мы уже на кладбище… – он словно сам с собой разговаривал.
Шубин сделал страшные глаза:
– Заткнись, пожалуйста!
Немцы не стреляли, но по-прежнему находились на опушке, спорили: где же русские, чёрт возьми? Почему так тихо? Потом офицер выкрикнул несколько трескучих фраз: «Вперёд, к чёрту русский холод!». Цепочка пехотинцев двинулась вперёд, трескался лед, ломались ветки; кто-то ругнулся, провалившись в болото, стал звать на помощь; к нему бросились несколько человек, вытащили на сухое место, цепочка двинулась дальше. Постоянно кто-то проваливался, хватался за ветки и деревья. Немцы остановились, отдалившись от опушки метров на тридцать.
– Герр Шульман, это болото! – прокричал кто-то. – Русские утонули. Прикажите выходить, пока мы тоже не отправились на дно!
Офицер злился, приказывал идти вперёд. Подразделение продвинулось ещё на несколько метров и это оказался предел – что терпимо для русских, то для немца полная погибель! Офицер объявил минуту тишины и все замерли. Разведчики в канаве уже изнемогали, прикладывая последние усилия, чтобы не кашлянуть, не чихнуть, застыли как истуканы. Офицер охотно приказал отходить к опушке, солдаты тут же бегом покинули лес, но они никуда не делись, переминались на опушке и слушали, слушали… Иногда заводился двигатель БТРа, потом снова глох.
– Лейтенант, послушайте, – сипло проговорил Беспалов.
– Слушаю вас, Егор Романович, только если можно тише.
– На случай, если я не выживу, не спорьте – слушайте. Никто не знает, как мы, с Павлом Фёдоровичем, вели себя в плену – могут подумать, что мы выдали все секреты, подписались на сотрудничество – это не так! Заявляю вам со всей ответственностью! Мы ничего не сказали, хотя, на сбили и постоянно допрашивали. Мы стояли на том, что мы офицеры Главного управления интендантской службы; немцы не верили, выбивали из нас правду. Вы должны знать, что нас не сломали, у нас даже мысли не возникло пойти на сотрудничество.
– Я верю вам, товарищ генерал-лейтенант, но давайте всё таки сначала выберемся отсюда.
– Давай, лейтенант! Разве я возражаю? – генерал затрясся в беззвучном смехе. – Шубин, если ты нас выведешь к нашим, я лично буду ходатайствовать…
Немцы ждали долго, только спустя час или больше начали собираться: убрался БТР, уехали мотоциклы. Шубин не сразу поверил, – он ползком выбрался из канавы, по-пластунски двинулся через лес, ноги скрутила судорога, донимал жгучий холод – немцы ушли, не оставили никаких постов, видимо, и впрямь решили, что русские утонули в болоте.
Зрелище было печальное: людей колотил озноб; Настя не стесняясь стучала зубами, ежилась; Кошкин что-то бормотал про испытание холодом, и что идея ползти на кладбище была не такой уж безжизненной; Вартанян передвигался как на ходулях, сразу сделался непривычно молчаливым; генерал Беспалов самостоятельно выполз из болота и даже шел какое-то время; полковник Гульковский не вышел, когда его стали трясти он оторвался от жилистого корня, который зажимал скрюченными пальцами, перевернулся на спину – глаза затянула посмертная поволока – человек не выдержал пронизывающего холода, остановилось сердце.
– Эх, жалко Павла Фёдоровича… – скорбно проговорил генерал. – У него были нездоровые почки, да и сердце временами шалило…
Группа вышла на опушку, прошла вдоль поля и снова втянулась в лес, болото осталось в низине.
На востоке грохотала канонада, на нее уже не обращали внимания. Лес вымер, немцев здесь не было. Двадцать минут без передышки шли на автомате, потом скатились в балку, заполненную снегом, упали как мертвые, молитвенно глядя в небо. Потом кое-как собрали растопку, развели большой костёр, сидели дружной кучкой отогревались – озноб не унимался; отогревание сопровождалось пронизывающей болью во всем теле, но, кажется, справились. Беспалов тоже сидел у костра, молча смотрел на огонь, потом сделал попытку подняться и, завалился на бок. Только сейчас разведчики обратили внимание, что он не снимал сапоги – как он шёл? Генерал пытался привстать, бормотал, что всё в порядке, это просто маленький медицинский изъян – кровь плохо поступает в конечности. Но в мирное время это не имело значения, а с началом войны и вовсе стало не до этого. С него стащили сапоги, размотали портянки и ахнули – ступни были распухшие, синие, страшные – отогревать их не имело смысла. Генерал заснул, а может потерял сознание…
– Это ничего не меняет! – мрачно проговорил Глеб. – Генерал жив и мы должны его доставить в полк! До речки Плоти больше двух километров, она где-то рядом – я это кожей чувствую!
– Но как мы его потащим? – содрогнулась Настя.
– Ручками… – Шубин ухмыльнулся. – Сделаем волокушу из брезента, будем тащить по очереди. Эх жаль, что лыжи выбросили…
– Так это самое… – растерялся Кошкин. – Мешались они.
Генерал был без сознания, он то затихал, то метался в бреду. Часть пути его несли взявшись за края брезента, а там, где позволяла местность – волокли по земле. Несколько раз лежали пластом, затыкая уши, чтобы не слышать надрывный мотоциклетный треск – мобильные патрули то и дело носились по просёлочным дорогам. Ноги уже не слушались, руки отказывались поднимать тяжести.
К полудню сгустились тучи, повалил крупный снег, он оказался неплохой защитой. Справа в низине угадывались силуэты бараков, явно не деревня, в посёлке никто не жил, многие здания были разрушены. Группа шла по открытой местности и могла рассчитывать только на этот снег.
Внезапно дошло, где они находятся – рабочий посёлок Кирпичный, полтора десятка двухэтажных бараков и кучка частных домов, выросших рядом с кирпичным заводом, снабжавшем стройматериалами районные стройки, он находился к востоку от поселка – там, где обрываются сараи и склады. Топографическая карта крупного масштаба встала перед глазами: к востоку от посёлка речка Плоть, за которой зарылись в землю потрёпанные советские части…
– Мужики, поднажмём! – прохрипел Шубин. – Какой-то пустяк остался…
Из снежного марева вырастали очертания завода, немцы разбомбили его от души – камня на камне не оставили: повсюду валялись обломки бетона и кирпича, их разнесло на сотню метров от завода. Местность была сложной: канавы, свалки, всё запорошено снегом, замаскировано, утыкано природными и рукотворными ловушками.
До завода оставалось метров триста, когда разбежались тучи и прекратился снегопад, а за спиной опять появились мотоциклы. Группу заметили – пулемёт разразился дробным грохотом. Усталость уже не чувствовалось, бойцы схватились за края брезента, потащили генерала через буераки, через завод – самая короткая дорога до леса.
Мотоциклисты вились кругами, не понимая куда ехать – дорогу замело, всё вокруг белое, одинаковое. Один из мотоциклов развернулся, двинулся по кратчайшему расстоянию, но забуксовал – пришлось двоим спешится, вытаскивать его из ловушки. Шубин покрикивал: «Быстрее! Что вы тащитесь как сонные мухи?». Уже понятно, что дальше завода они не уйдут, но там хотя бы укрытие…
Хрип рвался из простуженных глоток: глотала слёзы Настя, у неё подкашивались ноги; метался в бреду генерал Беспалов, иногда приходил в себя, изумлённо смотрел в небо. Немцы наконец разобрались, отыскали дорогу, она огибала несколько бараков и устремлялась к заводу – далековато, но всё же лучше, чем бессмысленно месить снег. Из леса выехал грузовик, набитый пехотинцами – очень кстати! Немцы начинали приспосабливаться к русской зиме – колёса грузовика были обмотаны цепями; колонна устремилась по дороге в обход посёлка…
– Товарищи, оставьте меня! – хрипел Беспалов. – Это глупо – без меня вы можете уйти со мной точно пропадёте. Какой тогда смысл?
– Помолчите, Егор Романович. Так, у нас есть минуты четыре, надо бежать, хотя бы до завода.
– Вы хорошо хотите, товарищ лейтенант! – неуместная улыбка расцветила искажённое усталостью лицо Вартаняна. – Кажется так в Одессе говорят? Давайте попробуем – терять-то нечего…
Поспешили крича от напряжения и боли, огибая препятствия; приближались обугленные стены и разбросанные горы мусора. Немцы, обогнув посёлок, приближались к развалинам с юга.
– Не успеем, товарищ лейтенант! – у Лёхи Кошкина задрожал голос. – Как пить дать не успеем! Тащите с Анастасией, а мы с Арсеном оборону займём – отобьёмся, у меня полный магазин в шмайсере у Арсена тоже что-то есть.
– И то верно! – встрепенулся Вартанян. – Тащите сами. Мы лучше делом займёмся.
– А ну, не выдумывать! – Глеб закашлялся, но уже невооруженным глазом было видно, что они не успеют – выбора не осталось: либо всем погибнуть сразу, либо по частям…
Кошкин наорал, чтобы они уходили – если есть хотя бы мизерный шанс, надо им воспользоваться! Разведчики побежали вправо, залегли за обломками, заметёнными снегом. Глеб тащил генерала, используя брезент как волокушу. Под ногами путалась Настя, в глазах девушки стояла такая тоска, что сжималось сердце. О себе меньше всего хотелось думать. Кто-то из товарищей бросил гранату: мотоциклисты спешились, залегли в снегу. Остановился грузовик, солдаты стали выпрыгивать из кузова.