Иногда к полудню, когда в свежем зимнем утреннем воздухе разносится звон колоколов Сен-Сюльпис, Жак возвращается в квартиру, бросая на ходу: «Mein Kaiser» (Мой император); в целом мире только он один имеет право называть так Карла, иронизировать над человеком, не желающим демонстрировать ни одного признака слабости. На глазах у всего света он пронзил броню стилиста, и тот не может не знать этого. В ответ Карл придумал Жаку прозвище. «Карл все время называл его „Жако“ […], — улыбается Диана де Бово-Краон. — Жако — это когда все шло хорошо, и Жак — когда тот, возможно, совершал очередную глупость»20.
Элизабет, должно быть, читает, полулежа в кресле, в комнате, расположенной в глубине квартиры, а Жак созерцает через большое окно угол массивной церкви. Приехав в Париж, он мечтал жить рядом с этим священным местом, служащим декорацией его любимому роману Гюисманса Без дна. Действие в нем разворачивается отчасти в жилище звонаря, квартира которого занимает целый этаж одной из двух огромных, на удивление асимметричных квадратных башен. Два главных героя и их хозяин встречаются там во время ужинов и разговаривают о черных мессах, в которых якобы принимают участие представители самых обеспеченных кругов столицы и легионы демонов, реющих над городом. Жак хранит книжицу в кармане. Случается, что он осторожно открывает ее, словно в ней содержится нечто роковое, и снова пробегает глазами по уже прочитанным и перечитанным строчкам, ставшим теперь больше чем отражением его истории.
«Он сохранит от этой сцены растревоженное омерзение плоти, которая держит душу на привязи и восстает против искушающего разрыва. […] Так же, как сильно напившийся накануне человек помышляет на следующий день о том, чтобы сесть на диету и воздержаться от крепких напитков, так и он в тот день помышлял о чистой любви вдали от постели»21. Воображение разыгрывается: темные аллеи, своды заволакивает фимиам, и начинается оргия. Можно представить Дюрталя, выходящего с черной мессы и находящего приют под старинными окнами в поисках приемлемой веры.
Жак тоже ищет свет в темноте ночи. В лице Лагерфельда он нашел защитника. «Карл пытался защитить Жака от самых разнообразных демонов, которые время от времени просыпались в нем, — объясняет Диана де Бово-Краон. — Было изумительно, что есть кто-то, кто достаточно любит вас для того, чтобы выручать в разных ситуациях и при не всегда простых, очевидных или пикантных обстоятельствах»22.
Жаку часто недостает ночи. Тогда он направляется в офис, где его мысли заняты другими образами, другими звуками, другими запахами. Обнаженные тела, свет неоновых ламп, дым сигарет… Жак знает правила. Он садится напротив Карла. Младший принимается рассказывать старшему о своей ночи с того момента, когда спутник оставил его накануне вечером. Он рассказывает ему обо всем. Об исступленных лицах, о теплом поте, о наслаждении урывками. Бары, backroom, секретная комната на улице Святой Анны, где беснуется Жак, отнюдь не секрет для Карла. Ему известно, кто там был, кто что делал. По словам Дианы, «он получал огромное удовольствие и чувствовал себя в огромной степени причастным к тому, что рассказывал ему Жак»23, от «всей той жизни, на которую он наложил запрет. Это был обмен. Жак никогда не смог бы жить так, как Карл, а Карл никогда не смог бы жить так, как Жак»24. По мнению Тома де Башера,
«Жак давал Карлу возможность опосредованно испытать переживания и эксцессы, которых тот не позволял себе»25.
Рассказывая о своих подвигах, Жак также отчасти провоцирует его.
В очаровании начинающегося дня, словно Дориан Грей семидесятых годов XX века, молодой человек вернулся все тем же после ночи разврата. Его дерзость, его вызывающая свобода витают вокруг него, как аромат пьянящих духов. Но в отличие от портрета Оскара Уайльда, картина Менцеля, дремлющая где-то в дальней комнате, не потускнела. Как и у приятеля Карла, лица короля, философа и гостей остаются молодыми и прекрасными. Еще на некоторое время.
Опасные связи
Вечера в клубе «Сет» следуют друг за другом, похожие один на другой. Ресторан, смех, шампанское и dancefloor, танцпол. Эту опьяняющую монотонность нарушило одно происшествие. Кензо Такада, который, как обычно, ужинает через несколько столиков от Лагерфельда, вспоминает:
«Неожиданно раздался какой-то шум, выяснение отношений между Пьером Берже и Карлом. […] Все были удивлены, увидев стычку в „Сет“!»1
Несмотря на разношерстую клиентуру, в «Сет» проводили время люди из приличного общества… «Все были ошеломлены»2, — добавляет дизайнер. Представим себе сцену. Сначала короткая перебранка, все громче звучащие голоса, отзвуки ссоры, разносящиеся по ресторану.
Предмет разногласия — любовная история на грани дозволенного, на грани преступления. Диана де Бове-Краон вспоминает об этом: «Я вкратце изложу суть дела: два парня случайно встретились, понравились друг другу и захотели продолжить свои отношения. Если не считать, что, к несчастью, одного из этих двух парней звали Сен-Лоран, а другого — Жак де Башер»3. Она продолжает: «Я действительно думаю, что это было мимолетное увлечение. В те времена все увлекались миллионы раз в минуту. Это не приняло бы такого масштаба, если бы не вмешался Пьер Берже. Карл, безусловно, не из тех, кто стал бы придавать значение этой истории»4.
Именно в «Сет» завязались отношения между Жаком де Башером и Ивом Сен-Лораном. Почти каждый вечер они ужинали через два, три, четыре стола друг от друга. Ив — в компании Пьера Берже, Жак вместе с Карлом. В конце 1973 года двое мужчин забывают об осторожности, обмениваясь взглядами, направленными от одного столика к другому.
Они нравятся друг другу, они — любовники. Интрижка перерастает в любовь. Ив сходит с ума от страсти к Жаку. Обратное меньше похоже на правду.
Итак, чего ищет Жак, если оставить в стороне «мимолетное увлечение»? Всегда, по словам Дианы, «Жак был провокатором. Хотел ли он раззадорить Карла или пощекотать ему нервы? Может быть. В любой обычной паре, когда кто-то обманывает любимого человека, это все-таки для того, чтобы слегка поддразнить его, в противном случае это не имеет смысла»5.
Идиллия между Жаком де Башером и Ивом Сен-Лораном ранит Пьера Берже. Но «Карл никогда не переставал любить Жака, как бы тот ни вел себя6, — уверяет Диана, — и Жак никогда не переставал любить Карла. Это была глупость, нанесшая урон их отношениям, потому что за дело взялась пресса. Но через какое-то время Карлу стало на это совершенно наплевать»7. Во всяком случае, Жак отнюдь не ушел со скандалом. Видимо, сцены подобного рода не было.
Зато Ив Сен-Лоран погружен в муки любовного страдания, став пленником невообразимого романа. Он проводит вечера подальше от дома, пьет, продолжает принимать наркотики. Он больше не спит, не работает. Однажды ночью он неожиданно приезжает в автомобиле на площадь Сен-Сюльпис. Окна машины открыты, повернув, он во весь голос кричит о своей любви под окнами Жака. Сирена полицейской машины слышна уже совсем близко. Полицейские забирают кутюрье. И Пьеру Берже приходится бежать среди ночи, чтобы спасти своего теперь уже слегка протрезвевшего приятеля.
Почему же в тот вечер в клубе «Сет» Пьер Берже взъелся на Карла, а не на Жака? Мысль о том, что гений Ива может быть околдован каким-то Жаком де Башером, не кажется ему возвышенной; она представляется ему самой большой несправедливостью, даже величайшей опасностью. Он, возможно, воображает, что этот роман — происки с целью нанести урон Модному дому Ива Сен-Лорана. Дуэль посреди самого известного ночного храма столицы, возможно, имеет отношение к растущей славе Лагерфельда, к его концепции ремесла, к расчетливой свободе, подталкивающей его принимать любое предложение, к его работоспособности. В сущности, поведение Пьера Берже свидетельствует о власти, которую Лагерфельд приобрел в мире моды на исходе 70-х годов.
Если Карл — враг, то на самом деле не Ива, а его спутника, который нередко пользуется возможностью выложить каждому встречному все гадости, которые он думает о Жаке. Между тем стычка в «Сет» окончательно разрушает отношения, завязавшиеся между двумя друзьями несколькими годами ранее, и без того уже ослабевшие. К временам, когда они колесили по Парижу в кабриолете Карла вместе с Виктуар и Анн-Мари, беснуясь на вечеринках для мальчиков, прежде чем закончить ночь на улице Турнон, нет возврата. Диана подтверждает: «Оба они уже находились во власти своей творческой вселенной, а это была последняя капля, переполнившая чашу»8.
Разрыв, без сомнения, был неизбежен. Но между Карлом и Пьером развернется настоящая война. Как рассказывает Диана, «Карл был очень зол на Пьера за то, что тот устроил этот чертов бардак и наряду с другими навредил Жаку»9. По словам Тома де Башера,
«Пьер Берже якобы даже явился на площадь Сен-Сюльпис и физически угрожал Жаку»10.
Что категорически отрицает Берже: «Я никогда не приходил к Жаку де Башеру. Тот, кто верит в это, плохо меня знает. Мой самый большой недостаток — это то, что мне свойственно выказывать пренебрежение»11. Как бы то ни было, начиная с определенного момента Иву Сен-Лорану больше не удастся увидеться с Жаком или поговорить с ним по телефону. Что касается последнего, то он практически не выходит из дома. Тома де Башер уверяет: превратившись в параноика, Жак практически крадучись продвигается вдоль стен из страха, что в одно из окон влетит пуля.
Владелец замка
Карл Лагерфельд испытывает настоящую страсть к забытым, если не сказать потаенным книгам. Среди произведений, разбросанных по его домам, рядом с Мемуарами Сен-Симона и перепиской Вирджинии Вульф можно увидеть роман Элизабет и ее немецкий сад