Мэри-Аннетт Бошан, больше известной под именем Элизабет фон Арним, кузины Кэтрин Мэнсфилд. В Померании, куда она последовала за своим мужем-пруссаком, графом Хеннингом Августом фон Арним-Шлагентином, английская романистка решила, несмотря на суровый климат Северной Германии, заняться искусством садоводства на английский манер. Она описывает эту затею в своей первой книге, бывшей чем-то вроде личного дневника, которая была опубликована в 1898 году без указания имени автора. В ней она занимается лишь тем, что комментирует состояние своих цветов, но книга все же имеет большой успех. Она пишет: «Мы находимся в такой дали от света, что тем, кто желает нас увидеть, приходится проявлять необычайную энергию»1. В течение пятнадцати лет Карл Лагерфельд тоже по-своему взращивал буколический рай вдали от парижской суеты.
История этого «тихого уголка» в четырех часах езды от Парижа, к северу от города Ван, начинается вместе с мелькающими вдоль дороги в тишине бретонской земли деревьями. Как будто на подступах к волшебному лесу. Машина замедляет ход. Жак не скрывает гордости от того, что откопал место, которое считает идеальным для Карла, когда случайно прогуливался неподалеку от Ла Беррьер, фамильного владения рода Башер.
Через пролом в стене, конца которой не видно, можно заметить фасад здания. В этом маленьком, сильно разрушенном замке двадцать пять окон, и в голубое небо вздымаются четыре трубы, которые хорошо видны издалека. Его пропорции и стиль не имеют ничего общего с дворцом Сан-Суси, резиденцией короля Фридриха в Потсдаме, но он был построен в ту же эпоху, что написанный Менцелем дворец. На фронтоне замка Пеноэ указана дата окончания работ, которую не может не заметить Карл: 1756 год, отмеченный также рождением Моцарта. Сразу за решеткой, с левой стороны парка, за большим прудом, остатки лабиринта из кустов самшита приглашают к уединенной прогулке. Очарование этого места действует на дизайнера. Решение принято.
9 июля 1974 года Карл Лагерфельд становится владельцем французского замка. Он еще на шаг приблизился к тому идеальному миру, к которому не переставал стремиться с детства, что проходило красной нитью по всем его проектам.
«Стоило Карлу достичь исполнения какой-то своей мечты, как он откладывал ее в сторону, переходя к другой мечте, другой реальности»2, —
объясняет Патрик Уркад. Журналист, который в ту пору работал в журнале Vogue, изучал историю и архитектору. В «Кафе де Флор» благодаря посредничеству редактора модного итальянского журнала Анны Пьяджи он знакомится с Карлом. Он вспоминает об опыте своего первого общения с Карлом: «[Карл] в этот момент объявлял, что приобрел маленький замок в Бретани, который был совсем не похож на бретонский замок, но скорее напоминал один их красивых особняков в предместье Сен-Жермен. На что я заметил ему: „Прежде чем прикоснуться к своему владению, вам следовало бы раздо все старые подряды, относящиеся как к дому, к столярным работам, к живописи, к помещениям, так и к садам“»3. Карл Лагерфельд поручает молодому человеку разыскать эти подряды. Можно начинать воображаемое строительство. Карл делает заметки и эскизы. Придумывает мизансцену помещений, точно описывая свое видение пространства. «Он хорошо чувствует, как наполнить объемы и использовать пространство, — уточняет Патрик Уркад. — У него каждый квадратный метр выполняет свою функцию. Задействовать анфилады комнат, оправдать их присутствие в доме и не дать им стать всего лишь простыми добавочными декорациями — таким правилом руководствуется Карл в жизни. Он любит повторять: „Новый дом? Чтобы делать там что?“ Ответ всегда неизменен: „Работать, принимать гостей и не упустить ни единого местечка“»4. Он рисует в своем воображении большую комнату наверху у лестницы, в которую можно было бы попасть через галерею. Чтобы доступ был удобен и гости могли легко наведываться туда, гостиная должна быть внизу.
Начинаются работы. Нужно взорвать динамитом поле, чтобы сотворить водоем, восстановить сгоревшее крыло, устроить террасы перед замком, переделать сады. Карл вдохновлен тем, как умели жить в эпоху Просвещения. Патрик Уркад продолжает: «Он хотел воссоздать в этом замке убранство дома XVIII века, изобретательность которого восхищала его. „Комфорт и эргономика родились в ту эпоху“, — заявлял он»5. Организация системы освещения играет первостепенную роль. Она опирается на отражения в зеркалах. Нужно спуститься по широкой лестнице с балясинами, чтобы попасть в столовую, а потом снова подняться в кабинет, чтобы поработать: в его представлении переходы из комнаты в комнату становятся эстетическими прогулками, продолжающимися в парке, в тени высоких деревьев, окаймляющих Место для гуляний, как называет Карл аллею с чередой каменных скамей, вдохновленных Фрагонаром. «Он любил эти прогулки, которые заканчивались внизу, на берегу реки, потом он вместе с друзьями возвращался в замок по менее помпезной аллее»6. Кутюрье, страстно увлеченный архитектурой, ничего не оставляет на волю случая. По его требованию апельсиновые деревья сажают в такие же горшки, как в Версальском замке. Ландшафтный дизайнер Мишель Ригидель получает точные указания: «Месье Лагерфельд желал, чтобы сад был в стиле XVIII столетия, с узорами из кустарников. Он знал, чего хочет. Когда что-то шло не так, он заставлял переделывать»7. Свет проникает сквозь весь дом. Небо отражается в водоемах с блестящей водой, контрастирующей с серым бретонским небом. Мечта оживает. Теперь Карл может населить ее.
Каждый раз в конце недели он приезжает в замок Пеноэ, который переименовал в Гран-Шан по имени соседней деревни. Grand-Champ, большое поле — это приблизительный перевод фамилии Лагерфельд на французский язык. Карл — одновременно прусский король и французский монарх, аристократ, подчиняющийся традиции: «В немецком замке не бывает гардин, гардины или столовые приборы для рыбы бывают у буржуа; это буржуазная идея, то же самое, что добавить себе аристократическую частицу»8. Патрик Уркад знает, что Карлу важнее всего внешний вид замка, его стать. «Никто не приезжал и не беспокоил его, — замечает он. — Он мог работать, делать кучи рисунков для своих коллекций, но также ради собственного удовольствия. […] Он также не забывал слушать при этом какую-нибудь музыку, которую очень любил, например Кавалера розы9, открыв выходящее в парк окно, музыка смешивалась с шумом фонтана в пруду»10.
Среди редких гостей, осмеливающихся ступить на бретонские земли, — его муза, Анна Пьяджи. Карл рисует ее в любом ракурсе, в любых нарядах. Вокруг него скапливаются наброски, подписанные его перекрещенными инициалами. Вот этот называется Идеальное прошлое, анахроничное в своей достоверности11.
Жак располагается к комнате наверху, куда ведет деревянная лестница. На втором этаже, с левой стороны, находятся апартаменты Карла, нависающие над парком. Из своего окна он может увидеть фонтаны, решетки, а если наклониться, то лесок, где он любит прогуливаться после полудня. Двадцать шесть гектаров зелени. С другой стороны, в правом крыле, он устроил комнату для матери. Она редко выходит, предпочитая наблюдать за рыбками, трепещущимися в пруду.
Можно представить, что после довоенной Германии, воскрешенной с помощью стиля ар-деко, он придумал эту новую идиллическую мечту вне времени и вне реальности тоже для Элизабет. Как говорит Патрик Уркад,
«Карл переживал там бесценные, волнующие моменты. Этот замок был волшебным миром. В окружении нескольких друзей, Жака и своей матери он чувствовал себя там счастливым»12.
Жак де Башер оживает. Для Карла время как будто замерло.
Мотылек в вихре бури
«В течение долгих лет Дориан Грей не мог отделаться от воспоминания об этой книге»1. Кажется, что Жак, как и герой Уайльда, все больше и больше одержим романом Гюисманса Без дна, который он знает наизусть. Он собирается осуществить свою мечту: пойти по стопам своего скандального героя Дюрталя. Карл действительно разрешил ему поселиться в квартире на площади Сен-Сюльпис, где сам больше не живет. Отныне Жак де Башер, из провокации, из страсти к игре и разрушению, совершает современные черные мессы в двух шагах от церковных башен. Он устраивает вечеринки, куда устремляется весь политический и медийный Париж. В том числе ночь «Белого кепи», организованную в честь Иностранного легиона и в честь одного друга, Жерома Пело, сиречь Жана-Клода Пуле, легионера, борца за права гомосексуалистов, монархиста и будущего заместителя главы Национального фронта в Тулоне2.
Почетное место в квартире занимает «Харли-Дэвидсон», мотоцикл Жака. Зеркала заднего вида служат подносами для пирамидок розового кокаина. Им можно воспользоваться, ничем не рискуя. У Жака он всегда хорошего качества. В одной из комнат громоздится гинекологическое кресло. Оно не служит своему первоначальному предназначению.
«Как часто бывает на гулянках у Жака, вечер мог начаться безобидно. Но по мере того как наступала ночь, атмосфера становилась все более и более странной, мрачной и разнузданной»3, — признается Кристиан Дюме-Львовски.
Вечера устраивались на разные темы, но были и постоянные. Жак очень любил униформу. Униформу легионеров, но также форму немецкой армии, которая завораживала его своими очень высокими воротниками. Как часто бывает, он пригласит нескольких пожарных из казармы, что на соседней улице Вье-Коломбье. Возможно, он также пригласит мусорщиков, встреченных ранним утром у дома. Тогда они встретятся с Грейс Джонс или Миком Джаггером. Жак любит смешивать стили, миры, социальные круги. Тогда у него будут все составляющие, необходимые для того, чтобы как можно подробнее рассказать об этой ночи своему приятелю.
Жак живет, неумолимо режиссируя свое падение, свой медленный распад. И он нашел зрителя, чтобы наблюдать за ним. По словам Тома де Башера, «Карл наблюдал за Жаком, как за мотыльком в вихре бури»