[41]. Пройдя вдоль восточного берега, я вышел на одну из длинных дорожек, ведущих к Мраморной арке[42], и зашагал по ней в таком темпе, что любому преследователю пришлось бы поторопиться, чтобы не упустить меня из виду. На половине пути через большой участок газона я на немного остановился и обратил внимание на нескольких человек, шедших в мою сторону, затем резко повернул налево и направился прямо к вратам Виктории. Не дойдя до них, я снова свернул за группу деревьев и, встав за стволом одного из них, осмотрел людей, двигавшихся по дорожке. Все они находились на значительном расстоянии, и никто из них не сворачивал в мою сторону.
Теперь я осторожно переходил от одного дерева к другому, пересёк рощу направляясь к югу, быстро перешёл мост через Серпентайн и, идя вдоль южного берега, вышел из парка у Эпсли-хауса[43]. Отсюда я в таком же быстром темпе пошел по Пикадилли, прорезая толпу с ловкостью, рожденной долгим знакомством с лондонскими улицами. Я пересек бурное движение на кольцевой, пронесся по Уиндмилл-стрит и начал зигзагами пробираться среди узких улочек и дворов Сохо[44]. Пройдя через Севен Дайалс и Друри Лэйн, многочисленные улочки и переулки, которые тогда заполняли район к югу от Линкольнс-Инн, я вышел на Стрэнд, который сразу же пересек и, в конце концов, вошел в Темпл около Суда Деверо.
Даже здесь я не ослабил мер предосторожности. От одного двора к другому я переходил быстро, задерживаясь в темных входах и неожиданных закутках, которые известны лишь местным жителям. На полпути вверх по лестнице я некоторое время постоял в тени, наблюдая за прохожими из окна на лестнице, и когда, наконец, убедился, что все меры предосторожности приняты, вставил ключ и вошел в нашу квартиру.
Торндайк был уже дома. Когда я вошел, он поднялся, чтобы поприветствовать меня с выражением явного облегчения.
– Я рад вас видеть, Джервис, – сказал он, – я очень беспокоился.
– Почему?
– По нескольким причинам. Одна из них заключается в том, что вы – единственная опасность, которая угрожает этим людям, насколько они знают. Другая же заключается в том, что мы совершили самую нелепую ошибку. Мы упустили из виду то, что должны были учесть прежде. Но как вы справились?
– Лучше, чем заслуживал. Эта женщина приклеилась ко мне как репей, по крайней мере, я так считаю.
– Я в этом не сомневаюсь. Нас застали врасплох, Джервис.
– Как?
– Об этом мы поговорим позже. Давайте сначала послушаем о ваших приключениях.
Я дал ему полный отчет о своих передвижениях с момента нашего расставания до прибытия домой, не упуская ничего, что мог бы вспомнить, восстановив свой чрезвычайно хитрый маршрут.
– Ваше отступление было мастерским, – заметил он с широкой улыбкой, – я думаю, что оно бы заставило провалить любую слежку. Жаль только, что оно было, скорее всего, напрасным. Ваш преследователь к тому времени уже скрылся. Но вы поступили мудро, приняв эти меры предосторожности, так как мистер Вайс мог последовать за вами.
– Но я думал, что он в Гамбурге?
– Думали? Для начинающего медика-юриста вы очень доверчивы. Конечно, мы не можем утверждать обратного, но то, что он указал Гамбург в качестве своего нынешнего местонахождения, заставляет думать, что он находится в другом месте. Я лишь надеюсь, что он не обнаружил вас, и, судя по вашему рассказу, полагаю, что вы стряхнули бы его с хвоста, даже если бы он начал следить за вами от чайной.
– Я тоже на это надеюсь. Но как этой женщине удалось так приклеиться ко мне? В чем была наша ошибка?
Торндайк мрачно рассмеялся.
– Это была совершенно нелепая ошибка, Джервис. Вы отправились вверх по Кеннингтон-Парк-Роуд на неторопливом, бегущем трусцой омнибусе, и ни вы, ни я не вспомнили, что находится под этой улицей.
– Внизу! Конечно! Какой же я идиот! – воскликнул я, совершенно озадаченный на мгновение. – Вы имеете в виду метро?
– Да. Это все объясняет. Госпожа Шаллибаум, должно быть, наблюдала за нами из какого-то магазина и тихонько пошла за нами по дорожке. Там было много женщин и несколько из них шли в нашу сторону. Ее нельзя было отличить от других, разве только вы бы узнали ее, что маловероятно, ведь на ней была вуаль и она держалась на достаточном расстоянии. По крайней мере, я так думаю.
– Конечно, не узнал бы, – согласился я. – Я видел ее только в полутемной комнате. В уличной одежде и с вуалью я не смог бы опознать ее без очень внимательного осмотра. Кроме того, она изменила внешность или использовала грим.
– Не тогда. Вряд ли она пришла бы замаскированной в свой собственный дом, ведь ее бы не узнали и не пустили. Я думаю, мы можем считать, что маскировки не было, хотя она, вероятно, надела бы шляпу и вуаль, что не позволило бы никому из нас отличить ее от других женщин на улице.
– И что, по-вашему, произошло дальше?
– Я думаю, что она просто прошла мимо нас, возможно, по другой стороне дороги, пока мы стояли в ожидании омнибуса, и свернула на Кеннингтон-Парк-Роуд. Вероятно, она догадалась, что мы ждем омнибус, и пошла по дороге в том направлении, в котором он ехал. Вскоре омнибус проехал мимо нее, а вы на виду у всех сидели наверху и бдительно смотрели по сторонам. Затем она немного ускорила шаг и через минуту-другую оказалась на станции Кеннингтон Южно-Лондонской линии метро. Еще через минуту или две она оказалась в одном из составов, проносящихся под улицей, по которой полз ваш омнибус. Женщина вышла на станции Боро или рискнула доехать до Монумента, но в любом случае она дождалась вашего омнибуса, и села в него. Полагаю, по дороге вы взяли нескольких пассажиров?
– О боже, да. Мы останавливались каждые две-три минуты, чтобы взять или высадить пассажиров, и большинство из них были женщины.
– Очень хорошо! Тогда мы можем считать, что когда вы добрались до Меншон-хауз, миссис Шаллибаум была одной из пассажирок внутреннего отделения омнибуса. Это была довольно странная ситуация, мне кажется.
– Да, черт бы ее побрал! Какими идиотами она, должно быть, нас считает!
– Без сомнения. И это единственный утешительный момент в этом деле. Она приняла нас за пару абсолютных профанов. Но продолжим. Конечно, она ехала в вашем омнибусе в Кенсингтон, а вам следовало бы зайти внутрь, чтобы вы могли видеть каждого входящего и рассмотреть пассажиров внутри. Миссис Шаллибаум последовала за вами до Эндсли Гарденс и, вероятно, отметила дом, в который вы зашли. Затем она проследила за вами до ресторана и, скорее всего, даже пообедала там.
– Вполне возможно, – сказал я, – там было два зала, и они были заполнены в основном женщинами.
– Потом она последовала за вами на Слоун-стрит, и, поскольку вы упорно ехали сверху на империале, она вполне могла занять место внутри омнибуса. Что касается театра, то она, должно быть, восприняла его как настоящий дар богов. Это было сделано вами для ее особого удобства.
– Почему?
– Мой дорогой друг! Подумайте. Миссис Шаллибаум нужно было только проследить за тем, что вы благополучно заняли свое место и вот вы уже в партере, оставлены до тех пор, пока не понадобитесь. Вы дали ей шанс сходить домой, приготовиться к своей роли, разработать план действий, возможно, с помощью мистера Вайса, взять всё необходимое и в известное время явиться за вами.
– Но это возможно только при наличии определенных условий, – возразил я, – например, если она живет недалеко от Слоун-Сквер. Иначе это было бы невозможно.
– Правильно. Именно так. Вы же не думаете, что она обычно ходит с кусками отравленного сахара в кармане? А если нет, то где-то она должна была взять этот кусок. История с бусинами предполагает тщательно подготовленный план, и, как я только что сказал, она вряд ли была в гриме, когда встретила нас на Кеннингтон-Лейн. Из всего этого следует, что ее нынешнее жилище находится неподалеку от Слоун-Сквер.
– Во всяком случае, – заметил я, – это был значительный риск. Я мог уйти из театра до того, как она вернулась.
– Да, – согласился Торндайк, – но женщины склонны к риску. Мужчина бы не стал рисковать вас потерять, когда уже взял на мушку. А она рискнула с метро и все получилось. Она решила, что вы останетесь в театре до ее прихода, и снова выиграла. Она прикинула вероятность того, что вы зайдёте выпить чаю, и ей удастся подбросить кусок сахара в чашку, пока вы ползали по полу, собирая бусины, и снова не прогадала. И только один раз её расчёт не оправдался – вы не пьете чай с сахаром.
– Многие сочли бы само собой разумеющимся, что сахар может лежать в чашке.
– Да. Наше объяснение полностью гипотетическое и может совершенно не соответствовать истине. Но все сходится, и если мы найдем в сахаре яд, будет разумно предположить, что мы правы. Сахар – это experimentum crucis[45]. Если вы передадите его мне, мы поднимемся в лабораторию и проведем пару предварительных тестов.
Я достал из кармана сахар и отдал его Торндайку. Он поднес его к газовой лампе, при свете которой, начал рассматривать его через лупу.
– Я не вижу на поверхности никаких посторонних кристаллов, – сказал он, – но нам лучше сделать раствор и провести обычное исследование. Если в нем содержится какой-либо яд, мы можем предположить, что это будет алкалоид[46], хотя стоит проверить и на содержание мышьяка. Человек типа Вайса почти наверняка использовал бы алкалоид, из-за его меньшей массы и большей растворимости. Вы не должны были носить его в кармане. В юридическом смысле это серьезно снизит ценность улики. Предметы, которые подозреваются в содержании яда, должны быть тщательно изолированы от контакта с чем-либо, что может заставить усомниться в достоверности результата. Сейчас это не имеет большого значения, поскольку анализ проводится только для нашего собственного интереса. Но помните об этом в дальнейшем.