Ранним утром нам разрешили уезжать. Машины были сожжены или все побиты пулями, на них ехать было невозможно. За час до позволения быть свободными видел, как ваши солдаты завели одну машину и укатили на ней. (Карпухин обнаружил чудом уцелевшую «Волгу»; Гришин сел за руль, сомкнул провода замка зажигания, завел, и они поехали. — Прим. авт.) Мы пошли по дороге, нас обгоняли бронетранспортеры и пешие солдаты. Несколько человек шли маленькой группкой, неся на плечах узлы из узорной матерчатой ткани. Весело посмеивались. Один из них нес хрустальное бра. Подумал — и зачем оно ему понадобилось, ведь живет в палатке или в той развалюхе — недостроенной казарме…
Я не сумел доискаться фамилии отравителя гостей Амина, его семьи и его самого. Не удалось мне это сделать по вполне объективным и понятным причинам — «Муладжана» надежно спрятали, строго засекретили и, надо полагать, не столько тело офицера оберегали, а больше — его душу. И, наверное, это правильно — у мужика дети, внуки растут, они набираются на примере прожитой им жизни во имя… Там уж как подадут — социалистического отечества или России. Скорее, во имя своего отца и деда. Привыкли мы — если грудь в орденах, стало быть, дедуля в атаки ходил, в разведке неслышно торил тропы, партизанскими стежками по тылам врага ковал победу и паровозы под откос пускал. А здесь как облако ядовитое — яд. Извлеченный быстрым, незаметным движением из-под резинки семейных трусов. Осматриваясь, сторожась, и — вот его в кастрюльку… Для гостей, хозяина и детворы. И героизма нет — одно презренье к деду. Незадача…
Но имя это Велоят называл — действительно так, — и в воспоминаниях полковника Кукушкина оно встречается: «Повар Амина, некий Муладжан, подсыпал в пищу зелье». Не думаю, что совпадение, но и крепко сомневаюсь, не имея документального подтверждения или свидетельского показания. Вот что интересное я обнаружил. Фамилии Героев Советского Союза, получивших это звание за участие в афганских событиях, КГБ тоже надежно упрятал в своих архивах и только четверть века спустя предал огласке. Я имею в виду здесь больше не саму фамилию, а за какие ратные дела награжден чекист. Таких шесть человек: Белюженко, Бояринов, Карпухин, Козлов, Соколов и Магометов. Перечисляю тех, кто причастен к событиям афганской войны. О первых пяти кое-что известно, а вот о последнем…
Али Дебировичу Магометову, подполковнику 8-го отдела управления «С» ПГУ КГБ, указом президента СССР Михаила Горбачева присвоено звание Героя Советского Союза. Что здесь привлекает внимание? Во-первых, год выхода указа — 1991-й. Второе — посмертно. Третье, сама формулировка — «по совокупности результатов служебно-боевой деятельности в период службы в ДРА». Четвертое — ни даты, ни месяца подписания указа, ни его номера. Пятое — указ «глухо» закрытый, его так просто не найти. Шестое — я только один раз читал ту формулировку, которую привел выше. В дальнейшем в доступную информацию внесли добавление в три ничтожных слова: «…в составе отряда „Каскад“». И теперь Али Дебировичу — а мы должны это воспринимать так, и никак не иначе — присвоено звание Героя Советского Союза «по совокупности результатов служебно-боевой деятельности в период службы в ДРА в составе отряда „Каскад“». То есть отвели подполковника подальше от декабрьских событий. «Каскад» ведь был создан в восьмидесятом.
Представление на столь высокую награду подписывал, безусловно, председатель Комитета. На то время — Крючков. И определялся Владимир Александрович с Героем в первой половине девяносто первого, и никак не позже. Ибо с 5 по 17 августа он организовывал встречи будущих членов самопровозглашенного Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП). Ясно дело, не до подполковника ему было. Даже до самого что ни на есть мужественного, поклавшего давнехонько голову на алтарь Отечества. В ночь на 19 августа был подписан документ об отстранении Михаила Горбачева от власти и введении в стране чрезвычайного положения. 22 августа Крючкова самого арестовали, и он 17 месяцев пребывал в тюрьме «Матросская Тишина».
Кого приветил и кого обласкал генерал армии Крючков? В Афганистане действовало пять подразделений группы «Каскад» — с июля 1980 года по апрель 1984-го. Крючков судьбой этих сотен бойцов вовсе не озадачивался, если только на уровне еженедельных докладов начальников управлений. Понятия «отеческая забота» в системе КГБ не существовало. Это — по определению. Поэтому Владимир Александрович задним числом проявил светлую память не о «единице из плотной массы», а о том, своем, парне, к судьбе которого был причастен. А может статься, что и судьбу которого предрешил.
Уж больно тайный он Герой. Не смею указать перстом на подполковника Магометова, но, учитывая все приведенные доводы, имею право подумать. Не нарекаю, упорствуя, если и ошибаюсь, простите. Умиляюсь хорошему ответу Сергея Климова на мое любопытство, неизменно повторяемое в переписке с каждым, на кого у меня был выход.
И еще один «дурной» вопрос, уж извините. Вы можете назвать фамилию человека, который «травил» Амина во дворце? Каждый по— своему реагировал, а Климов, тот достоинство вложил в свое слово, и проявил снисхождение, и несколько скептически, с долей назидания молвил, ставя меня на место человека как будто наивного и непосвященного: «У агентов нет фамилий». Так ответствовал Сергей Климов, агентурная кличка «Карась», нисколько не пролив света на темную фигуру лазутчика по кличке «Муладжан». Не исключено, что и Героя Советского Союза…
Глава 13НА СТРАЖЕ МАНЕР
А испивши чайку с лимоном…
Тот случай, когда мелочь, но приятно. Все чекисты, как один, осчастливленные отхлебыванием, мелкими глотками и не дыша, стаканчика чая в высочайшем присутствии председателя, в своих мемуарных заметках с поистине подобострастным садизмом особо отмечают предложенный им во время встреч чай с лимоном, подаваемый по личной инициативе и указанию Андропова. Священнодейственный ритуал для особо приближенных и доверенных лиц — как исключительный акт приобщения к особой касте. Трепет и волнение. Душевное потрясение. И тоже — особое…
А испив чайку, перед вежливым «до свидания» генералы, доклад излагавшие по поводу событий в Кабуле, испросили у Юрия Владимировича позволения внести нечто, оставленное в приемной под неусыпной охраной добрых молодцев. Великодушный кивок головы, и на стол возложили ларь в цветных разводах, обвернутый шелковыми лентами. Припрятывая загадочную улыбку в уголках губ, обветренных кабульскими морозами, один из подопечных со знанием момента распаковал подарок, и пред ясным оком председателя торжественно явилось подношение всесильному управителю тайных служб. У того из-под очков слилось тепло приязни, улыбка не испортила официального лица аскета. Шеф остался доволен. Все примерял, прикидывал к плечу. Жмурил глаз, цокал языком, водил предметом по окнам, поверх голов присутствующих в кабинете, и виделись ему утки в озерной глади, а может, и секач в былинном лесу. Там, где нет агентуры и можно отдохнуть от близких по партии товарищей. В очень узком кругу, где нет предателей (чу, не зарекайся!), переметнувшихся во вражий стан, а есть лишь богатыри из заповедника ЦК да витязи из почти что родного КГБ.
Дар был славен. Трофей. Из логова тирана по имени Амин…
1
А весь сыр-бор разгорелся на ровном месте и достаточно неожиданно… «Романов сидел, как оглушенный. Анонимка. Грязная анонимка. Генерал Бесчастнов зачитывал отрывки. Боже мой, в чем только его не обвиняли! В мародерстве, в воровстве, в том, что Карпухин и Берлев грабили убитых, а деньгами делились с ним. Ну, а он их, конечно же, прикрывал.
— Вот такие пироги, — грустно высказался Бесчастнов, укладывая анонимку в конверт. — Михаил, ты особо гриву не опускай, не верю я тут ни одному слову. Андропов тоже не верит, — продолжал генерал. — Приказал найти анонимщика…
Кто-то не может смириться с мыслью, что Романов, всего-навсего майор, — и вдруг Герой Советского Союза».
Именно так выглядит «печальная повесть о VIP-мародерах, спецназе чекистов» в изложении нанятых щелкоперов и добровольных адвокатов поникшего в горе героя, не по делу оклеветанного и, еще надо подумать, не специально ли скомпрометированного с дальним прицелом — навести тень на славные органы КГБ…
Ну не ахинея ли? Федор, это я к Бармину обращаюсь, а что это за пассаж: «Андропов тоже не верит. Приказал найти анонимщика». Какого анонимщика, если ему, председателю, особисты рапортом все донесли, расписали и надлежащую доказательную базу предоставили? И не стоит сомневаться, что привели убедительные примеры, выложили в донесениях и протоколах неопровержимые улики и свидетельства, прекрасно представляя, чем для них обернутся домыслы, предположения, а тем более — неподтвержденные факты, напраслина в виде поклепов, наговоров или, упаси боже, клеветы. И не на Мишу — таких майоров у КГБ хоть пруд пруди. А на Систему покуситься — посметь обрушить необоснованные обвинения и измышления, по сути, клевету. Она, Система, столп режима, защита и оплот, порука его существования. Для советского человека Система давно в поднебесной выси радугой легла, она непогрешима и чиста, как ангел. И — совершенна.
И на это незыблемое и священное, десятилетиями внедрявшееся в головы простых людей, кто-то осмелился бы поднять руку? И кто-то другой позволил бы ее оклеветать, скомпрометировать? Да полноте вам! Федор, а это что у вас выползает из-под пера вашего: «Неприятно, Михаил Михайлович, — посочувствовал следователь. — Припомните, как в кармане у Балашова оказалось пять тысяч афгани? Такой факт, вам он известен?» Аноним знал и это? Сколько же человек знало о деньгах — трое, четверо, ну пятеро самое большее. Хотя он не прятал их, получил под расписку в посольстве на всю группу, передал Балашову. Потратить не успели, некогда было. Оказывается, их так и нашли целехонькими — пачку новых купюр в грязном, окровавленном комбинезоне Балашова. Забыл о них Олег. После боя сбросил «робу», а о деньгах и не вспомнил. Хотя это были их кровные афгани, специально выданные на карманные расходы, а не мародерские, ворованные. Помнится, Берлев с Карпухиным решили вытащить труп из лифта. Они положили его тут же на пол, вынули документы. Романов хотел подойти сам, полюбопытствовать, но кто-то остановил его резким рывком за рукав куртки. Оглянулся. Перед ним стоял человек лет пятидесяти, а может, и старше, одетый в армейскую шинель с погонами сержанта. Лицо его зарделось от возмущения, глаза, леденяще-холодные, сверкали яростным блеском. Михаил Михайлович вспомнил: это был сотрудник особого отдела КГБ. Но что ему было здесь надо?