– А он защитил!!! Вот урод! Да его привлечь надо! – раскипятился Толик и тут же полез под стол за оторванной пуговицей.
Уже сидя под столом, шаря по пыльному линолеуму, он с тоской прогундосил, что теперь Тамарка съест его за эту оторванную пуговицу. Что придумает не пойми что про страстную любовницу, про случайную встречу. И ведь повода не дает ей никогда, а она все равно сочиняет небылицы про своего мужа и его многочисленных любовниц. Задержался на работе – был на свидании. Чехол на заднем сиденье машины чуть сдвинут, непременно чей-то чужой зад по нему елозил, и непременно женский.
Теперь вот эта пуговица еще. Стопроцентно скандал на вечер обеспечен.
– Тяжело тебе с ней, – хмыкнул Данила, со сладкой негой в сердце вспомнив свою Леночку. – Ревнивая?
– Еще какая, – с красным от натуги и злости лицом Толик выбрался из-под стола, обдул найденную пуговицу, повертел ее в руках. – Может, к девчонкам из секретариата обратиться, а? Пришьют, и делов-то, как считаешь?
– Я считаю... – Данила вдруг развернулся к сейфу, открыл его и, порывшись в папках, вытащил файл с парой машинописных листков. – Слушай, я тут вдруг вспомнил.
– О чем?
– Ко мне после убийства Углиной является однажды Бабенко Павел Степанович и заявляет, что знает, кто стоит за убийством их односельчанки. Убедительно так говорит, доводы приводит.
– Да ну! Ну-ка, ну-ка, дай взглянуть.
Толик потянулся к файлу, но Данила резко убрал его себе за спину.
– Тут совсем не то. Тут развод чистой воды.
– Не понял!
– Здесь... – Данила тряхнул бумагами. – Развод чистой воды. И подготовил его наш замороченный участковый.
– И кого он разводить пытался?
– По его мнению, соучастницу убийства Марии Углиной – секретаршу их местной школы.
– Оп-па! А с чего такая убежденность, что она соучастница? Она что, проявила себя как-то? Или...
– Или! – поднял палец кверху Данила. – Она, со слов Бабенко Павла Степановича, является любовницей одного весьма интересного господина.
– Игоря, что ли, этого, как его, Хлопова?
– Да при чем тут Хлопов?! – досадливо поморщился Данила, швырнул файл на стол, откинулся на спинку стула. – И с чего ты вдруг о нем?
– Ну... Не знаю, вокруг него там любовные страсти кипят.
– А ты его видел? Видел! Хорош же, ну!.. Как тут страстям не разгореться, если в радиусе ста километров больше никого путевого. Нет, коллега, речь идет не об их односельчанине. А о жителе соседнего села. Бегала в то соседнее село наша секретарша Лялечка неоднократно. И неоднократно был замечен ее контакт с этим весьма интересным господином. Причем все указывало на то, что их отношения давно перешли из разряда дружеских в нечто большее.
– И чем же интересен сей господин?
Толик снова сделал попытку дотянуться до бумаг, спрятанных в файл, но Данила снова ловко смахнул их со стола и спрятал себе за спину.
– А господин этот интересен тем, что ранее был неоднократно судим. И если честно, то судимостей у него, как блох на бродячей собаке. Правда, сидел он в основном за грабеж, но ведь никогда не поздно переквалифицироваться, так?
Данила замолчал, давая возможность Толику переварить услышанное. Но молчал он как-то не так, с каким-то странным значением. То ли вопросов от него наводящих ждал. То ли сам в процессе рассказа до чего-то пытался додуматься.
– Если сидел, значит, сразу и убил? – не разочаровал его Толик, сказав именно то, что от него и ожидалось. – Так можно за шиворот всех ранее осужденных трепать и выбивать из них признательные показания. А вдруг расколется? Нет, брат Щеголев, эта версия твоего Бабенко не прокатывает. Да и что там на их две деревни всего один ранее судимый? Наверняка, если покопаться, еще можно пару-тройку отыскать.
– Можно, не спорю. Но вот тех, кто ранее ограбил одного весьма известного антиквара и скрыл потом от следствия все награбленное – больше нет. Один он такой – Георгий Иванович Степушкин. Один-разъединый не только на их две деревни, но и на весь район, а если покопаться, то и на всю область!
– То есть ты хочешь сказать... – Толик растерянно заморгал, потом с грохотом поставил локти на стол и впился пятернями в волосы, посмотрев на Щеголева почти что с ненавистью. – Ты хочешь сказать, что у этого уголовника имелось что-то из награбленного, что навело участкового на мысль, будто... Черт!!! Черт!!! Как все усложняется-то, Данила!
Последние слова он произнес едва не плача.
Снова он начинает, да?! Снова начинает придумывать такие остросюжетные версии, что следственные действия окажутся потом просто неподъемными не только для них двоих, но и для всего отдела. Вспомнил участковый о каком-то уголовнике, живущем по соседству, и что?! Бегала к нему на свидания секретарша из их местной школы, что с того-то?! При чем вообще эти двое?! Круг подозреваемых уже четко очерчен, имеются даже признательные показания одного из них. Зачем, для чего теперь, из-за чего?! Из-за какой-то мелкой золотой загогулинки, зажатой в руке убитой?! Да и хрен бы с ней! Она могла держать ее в руке с утра самого, могла с ней метаться по деревне, с ней же могла выяснять отношения со своей соперницей, а потом оказывать сопротивление возбудившемуся ее красотой библиотекарю.
Кстати...
– Я щас! – буркнул Толик и пулей выскочил из кабинета. Успел, правда, перед тем как дверь за собой захлопнуть, заорать на Данилу: – Не вздумай никому об этом вздоре говорить! Я щщас...
Рассеянно глянув ему вслед, Данила качнул головой и тут же потянулся к телефону. Он с самого утра ждал звонка от экспертов, да так и не дождался. То ли те не думали выполнять его просьбу, то ли совсем не шутили, сказав, что получит он материал лишь через магазин. Но уже час, как он ерзал на месте, ожидая результатов.
А их все не было!
А это было очень важно. Это могло в корне все поменять, все перевернуть с ног на голову. И хотелось того Толику или нет, но сведения, которых он ждал, могли заставить его откреститься от версии причастности Владимира к убийству.
– Але! – с ленивой небрежностью отозвались на другом конце провода.
– Сашок, это я, Щеголев, – заискивающим, противным самому себе голосом проговорил Данила. – Ну что там? Поднимал материалы?
– Ну, поднимал, – ответил тот, не меняя интонации и, надо думать, не меняя излюбленной позы – он любил раскачиваться на задних ножках своего стула, удерживая себя за край стола.
– И что, Сашок, не томи!!!
– Я те че сказал, Данилка-мастер? Ты забыл?
– А чего ты мне сказал? – прикинулся забывчивым Данила и тут же мысленно сосчитал всю свою наличность, включая мелочь во всех карманах.
– Я те сказал – дуй в магазин, купи чего-нить сладенького, печень после выходных взбесилась просто, подавай ей шоколада и все тут! И непременно горького, и непременно с миндалем! Усек? – Саша хихикнул и сказал кому-то мимо телефонной трубки: – Сидит, понимаешь, а у меня тут бомба в компе!
– Правда, Сашок?! Правда, что нашел?! – Аж голос подсел от догадки.
– А то! – самодовольно хмыкнул тот. И неожиданно похвалил: – А ты молодец, Данилка-мастер! Как это ты догадался-то? Мы тут все просто офигели, когда сопоставили!
– Так я иду?!
Он никак не мог нашарить ботинок под столом, который снял из-за мозоли на левом мизинце. Светло-серый, в тон брюкам, носок шлепал по пыльному полу, ботинка не было. Неожиданно вспомнилось нытье Толика про его Тамарку, способную устроить скандал из-за оторвавшейся пуговицы. Кстати, а не ее ли пришивать он кинулся? Вспомнилась милая тихая Леночка, которой даже мысли такие ни разу в голову не приходили. Если и случалось что-то подобное, то ему об этом ничего не известно. Она, выходит, молча их вынашивала, утилизируя потом незаметно для него из глубин своей чистой души.
Интересно, заметит, что он носок натоптал или нет?
– Ты иди, Данилка-мастер, сначала в магазин, а потом уже сюда. С пустыми руками даже не суйся, дверь на замке!
Сашок отключился. Данила выгреб всю наличность, включая мелочь, из карманов. Выходило негусто – три с половиной сотни. Можно было, конечно, и Толика привлечь – дело-то общее делали. Но тот как сквозь землю провалился. Точно, в секретариат махнул пуговицу пришивать. И рисуется там теперь в каптерке у девчонок голым волосатым торсом. Любил он повыпендриваться, слов нет – любил. Тамарка-то, может, и не зря бесится.
– Сашок, это я! – провозгласил Данила, осторожно ткнув коленкой в дверь. – Открывайте!
Сашок открыл и, прежде чем впустить, выхватил пакеты из его рук, внимательно изучил содержимое. Остался доволен приобретением, но шоколадку с миндалем, купленную Данилой, от общака сныкал. Сунул ее себе в карман рабочей куртки.
– Заходи, ясновидящий! – шлепнул он его по плечу, впуская в святая святых, в лабораторию. – Прикинь, все совпало. Кто бы мог подумать, что выстрелит через столько-то лет, и то фрагментом! Как тут не вспомнить про шило, Данилка!
– Шило, которое на мыло? – пошутил он, маршируя нетерпеливыми шагами, просачиваясь в сумрак рабочего помещения.
– Нет, которое в мешке не утаишь, – заржал во все горло Сашок и начал вытряхивать на бывший когда-то полированным стол принесенное угощение. – Мыло – это то, без чего куда-нить не влезешь. О, да ты щедр, батенька, как я погляжу!
На облезлый, растрескавшийся лак стола выпала банка недорогого растворимого кофе, пачка чая, упаковка рафинада – этого не заказывали, но Данила знал, это никогда не бывает лишним, это постоянно заканчивается. Потом был еще кулек шоколадных пряников, вафельный тортик, упаковка незатейливых шоколадных конфет, ну и та самая шоколадка, которую Сашок припрятал для себя.
Куртку рабочую он предусмотрительно снял, вывернув карманами внутрь и повесил в шкаф. Просеменил на коротких толстых ножках до угла, где на тумбочке красовался расписной самовар, также выклянченный у кого-то. Воткнул шнур в розетку, пошлепал полными ладошками себя по пухлым щекам.
– Сейчас мы с тобой, Данилка-мастер, чай станем пить. И разговоры говорить.