– Но вы думаете, что я пропустил какую-то очень важную вещь – не так ли?
Морс немного подождал, потом улыбнулся, что должно было, по его мнению, означать сочувствие:
– Нет, Льюис. Вы не пропустили важную вещь. Вы пропустили две вещи.
ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ ГЛАВА
Вторник, 7го января, после полудня
На самой высокой ступеньке стой,
Над вазой садовой легко склонясь,
Солнечный свет в волосах сквозной,
Осени вязь.
Т.С. Элиот, «La figlia che piange»
– Как я сказал, Льюис, кроме ваших восхитительных умозаключений, есть и другие вещи, которые вы могли бы заметить. Самое первое – (Морс поискал в письме подходящий пассаж) – он говорит «Ты же помнишь, как я был осторожен, и никто из твоих коллег ничего не узнал». Это выражение много чего открывает. Оно подсказывает нам, что этот человек мог бы быть достаточно небрежен при встречах с Маргарет Бауман; то есть мог бы, если бы хотел, показать ее коллегам, что между ними что-то было – вероятнее всего, когда их видели вместе. Это, я думаю, означает, что оба часто бывали вблизи друг друга, и он разумно согласился избегать с ней контактов там, где они были рядом. И едва ли необходимо говорить вам, где это могло быть – где это должно было быть – не так ли? Это происходило в районе Экзаменационной Палаты, где двадцать внештатных рабочих занимались разными делами – но больше всего на крыше – с мая по сентябрь прошлого года.
– Пфу-у! – Льюис снова просмотрел письмо. Если то, что утверждал Морс, было верно…
– Но есть и еще кое-что, – продолжал Морс, – нечто особенное. В конце письма есть одна изящная фраза – «я влюбился в тебя, как только увидел сверху отблески солнца на твоих золотистых волосах». Вы были правы, когда сказали, что в общих чертах это нам подсказывает, где они познакомились. Но это подсказывает нам и нечто более важное. Не поняли? Это раскрывает нам, с какого угла он увидел ее впервые, согласны, Льюис? Он увидел ее сверху!
Льюис внимательно оценил то, что Морс только что сказал:
– Хотите сказать, что этот человек мог быть на крыше, сэр?
– Мог и был! – Морс выглядел чрезвычайно довольным собой. – Или мог быть еще выше. Плоская крыша здания доставляет им много неприятностей и прошлым летом они ее целиком отремонтировали.
– То есть?
– То есть, там была куча рабочих, и, вероятно, им требовалось нечто, чтобы поднимать материалы…
– Кран! – слово моментально соскользнуло с губ Льюиса.
– Все складывается, не так ли?
– А был ли там кран?
– Откуда же я знаю!
– А помните, – сказал медленно Льюис, – это я вам подсказал, что он мог быть крановщиком?
– Глупости! – сказал Морс счастливо.
– Но я…
– Вы смогли найти верный ответ, Льюис, но не через верные рассуждения, а поэтому не можете хвалиться.
Льюис улыбался также счастливо, как и Морс.
– Я позвоню секретарю, сэр?
– Думаете, что она еще там? Уже больше половины шестого.
– Некоторые люди задерживаются после окончания рабочего дня. Как я!
Секретарь все еще была у себя в кабинете. Да, на объекте был подъемный кран – большой и желтый – с мая по октябрь! И она, Секретарь, не имеет ничего против того, чтобы полицейские просмотрели пропуска рабочих, хранившиеся в картотечном шкафу охраны на проходной.
Морс встал из-за стола и надел свое толстое пальто.
– А есть и еще кое-что, Льюис. И это воистину увенчает наши сегодняшние усилия. Они тщательно хранят всю документацию – ну, во всяком случае, те, на проходной, так делают. Все должны показывать им пропуски, и я готов поклясться, что тем рабочим тоже раздали временные пропуски на прищепках, чтобы они могли пользоваться помещениями Палаты, и чтобы им не приходилось вытаскивать карточки каждый раз, когда они ходили в туалет, или в столовую, или тому подобное. Вы только подумайте! Мы сидим тут и напрягаем мозги, а все это время тот, кого мы ищем, находится на одной маленькой карточке, в одном маленьком ящичке в Экзаменационной Палате – и при этом со своей собственной фоткой! Черт побери, это самое простое дело, которым нам приходилось когда-либо заниматься, старый мой приятель. Ладно. Поднимаемся!
Но Льюис остался сидеть на месте с задумчивым выражением на квадратном, честном лице.
– А знаете, до некоторой степени жаль, не так ли? Как вы сказали, мы продумали все – даже имя дали этому человеку! Единственное, что не успели решить, это где он живет. Если бы мы и это сделали – не было бы необходимости в его фотографии, так? Тогда все было бы полностью придумано нами.
Морс сидел на краю стола, покачивая своей плешивой головой.
– Да-а. Жалко, признаю. Удивительно, на какой анализ способен человеческий мозг. Но иногда жизнь бежит впереди логики – и иногда, как раз когда ты создал великую чудесную теорию, обнаруживаешь в ее основании трещину, и все у тебя распадается при малейшей тряске.
Голос Морса был странно серьезен, и Льюис заметил, насколько усталым выглядит его шеф.
– Неужели думаете, что нас ожидает землетрясение?
– Нет, надеюсь! Прежде всего, надеюсь, что мы успеем спасти Маргарет Бауман – спасти от нее самой. Приятная женщина, правда? Одни только волосы чего стоят!
– Особенно, когда человек смотрит на нее с высоты подъемного крана, – сказал Льюис, наконец, вставая и надевая свое пальто.
Когда они выходили из кабинета, Морс на секунду задержался перед большой картой Оксфорда, висевшей слева от двери.
– Что вы об этом думаете, Льюис? Вот как это выглядит: Саут-Парейд – там они встретились. Теперь поищем место, до которого должно быть не более пяти минут, как вы утверждаете. Ну, в одном хотя бы мы уверены – с Вудсток-Роуд он повернул или налево, или направо, так?
Палец Морса медленно двинулся по маршруту, который вел налево и на юг: маловероятным выглядело, чтобы мужчина жил в этом районе вилл, который тянулся почти до Сент-Джилс, и взгляд Морса упал на спортплощадку колледжа Сент Джон, а точнее на лабиринт переулков, который пересекал район вдоль и поперек. Со своей стороны Льюис осматривал предполагаемый путь, по которому мужчина проехал бы, если бы повернул направо и на север; вскоре он заметил небольшую группу переулков между Вудсток-Роуд, каналом и вокзалом на западе. Надписи на карте были очень мелкие, но Льюис успел прочесть названия: Сент-Питерс-Роуд, Ульфгар-Роуд, Пикси-Плейс, Даймонд-Клоуз… Все это было муниципальной собственностью, если он правильно помнил – по крайней мере до восьмидесятых годов, пока тори не вспомнили про обещанную Энтони Иденом приватизацию собственности на землю.
ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ ГЛАВА
Вторник, 7го января, после полудня
Есть у меня шестерка слуг,
Проворных, удалых.
И все, что вижу я вокруг, –
Все знаю я от них.
Они по знаку моему
Являются в нужде.
Зовут их: Как и Почему,
Кто, Что, Когда и Где.
Редьярд Киплинг
Самые существенные улучшения, которые совершили собственники домов из красного кирпича, затрагивали двери и окна: некоторые из старых дверей были полностью заменены новыми дубовыми или по крайней мере перекрашены в цвета, отличные от установленного синего; а большинство старых окон с их мелкими продолговатыми стеклами, теперь были заменены большими горизонтальными стеклами в переплетах из нержавеющей стали. В общем и целом было очевидно, что район благоустраивается; дом на Даймонд-Клоуз 17 не был исключением в этой тенденции. Перед небольшим порталом установили решетку (за которой не было видно никакого света), а ограда и сад были расширены так, чтобы могла проехать среднего размера машина – вроде светлозеленого «Маэстро», который там стоял. Место выглядело странно пустынным под оранжевым светом уличных ламп.
Две полицейские машины медленно проехали по Сент-Питерс-Роуд, потом остановились на перекрестке с Даймонд-Клоуз. В первой машине были Морс, Льюис и Филлипс, а во второй двое полицейских в форме и один детектив в гражданской одежде. Филлипс и детектив держали пистолеты; они вдвоем (по предварительному плану) вышли из машин, не хлопая дверцами, бесшумно пробежали тридцать метров до входа в дом номер 17, там детектив направил достаточно театрально пистолет к звездному небу, а сержант Филлипс нажал кнопку звонка на входной двери. Спустя несколько секунд где-то в задней части дома появился слабый свет, потом он стал ярче, на этом фоне на стеклянной двери обрисовался силуэт мужчины. В тот момент на лицах Морса и Льюиса было написано огромное напряжение; но на взгляд со стороны, не было ничего, что могло бы вызывать настолько сильные эмоции.
С самого начала мужчина в толстом зеленом пуловере оказался поразительно отзывчив. Он попросил дать ему закончить ужин (было отказано), взять пачку сигарет (было разрешено), проехать до полицейского управления на собственной машине (было отказано), а также взять шарф и пальто (было разрешено). Он вообще не вспоминал о правах арестованных, гарантиях, адвокатах, защитниках, гражданских правах, незаконном аресте или о Лорде Лонгфорде, и сам Морс испытывал неудобство от сценария ареста, разработанного по схеме «слава или смерть». Но об этом никто никогда не узнал.
В комнате для допросов первым начал задавать вопросы Льюис.
– Ваше полное имя Эдвард Уилкинс?
– Эдвард Джеймс Уилкинс.
– Дата рождения?
– Двадцатое сентября 1951 года.
– Место рождения?
– Даймонд-Клоуз 17.
– Дом, в котором вы живете сейчас?
– Моя мать жила в нем.
– В какую школу вы ходили?
– Сначала в начальную школу на Хобсон-Роуд.
– А потом?
– В мужскую гимназию в Оксфорде.