Гатри-Эванс едва заметно кивнул, словно держал на голове кувшин, вода из которого может пролиться от любого случайного движения.
– Барлоу, у тебя пять минут, – подытожил Дэвис.
Юлиан ответил ему кислым взглядом, но спорить не стал. Дождавшись, пока процессия – после Амира на камнях оставались выжженные следы – скроется из виду, Барлоу заглянул в лицо Гвен.
Волна нежности к невинной девочке с ненавистными глазами Коллингвудов нахлынула на него, хотя видят Боги, он до последнего пытался ожесточить свое сердце.
– Гвен, ты… – Он помедлил, словно не решаясь произнести вслух. – Именно ты много значишь для меня. Я не могу обещать, что всегда буду с тобой, но если я могу что-то сделать для тебя до Дня Сопряжения…
– Ты говоришь загадками. – Глаза Гвен Коллингвуд казались бездонным колодцем, зрачки расширились, скрывая светлую радужку. – Какое это имеет значение, когда мой брат…
– Соберись, Гвен!
– Зачем? Зачем ты говоришь, что я важна для тебя, если собираешься снова оттолкнуть?!
– Скоро ты все поймешь, – торопливо произнес Юлиан. – У нас осталось слишком мало времени…
– Конечно, – охотно согласилась Гвен, даже кивнула. – Я все…
– Да ничего ты не знаешь! – вспылил Юлиан.
– В любом из Девяти миров, не в этой жизни, так в какой-то другой, – Гвен осторожно прикоснулась к его щеке, словно не слыша, – ты будешь отталкивать меня, но я буду возвращаться. Что бы ты ни делал, я всегда буду с тобой.
Она пытается его утешить!
Этого Юлиан уже не мог вынести. Высокая и прочная, как у замка Коллингвудов, стена равнодушия, цинизма, бесконечной холодной сдержанности, окружавшая его двести лет, рухнула, смываемая приливной волной истинного чувства. Он притянул ее к себе и поцеловал, стремясь вложить в этот порыв все то, что не мог выразить словами. Она отвечала ему с той же невероятной смелостью и открытостью, на которую была способна лишь Гвен Коллингвуд.
Они целовались во дворе ненавистного замка, где ему впервые довелось влюбиться и впервые умереть, окруженные руинами и стеной магического пламени. Но все это перестало иметь для него какое-либо значение, стоило юной беловолосой колдунье приоткрыть губы и выдохнуть:
– Я люблю тебя, Юлиан. Просто останься со мной…
Он оставил ей телефон, словно в насмешку. Можно позвонить в полицию, можно отцу, сказать всего несколько слов – и все закончится.
«Здравствуйте. Меня зовут Джил Гатри-Эванс. Я лежу в расщелине между камнями на берегу Про́клятого озера. У меня два перелома и куча ссадин, самой мне отсюда не выбраться. Я и пошевелиться-то толком не могу. И я знаю, кто убил Марину Вейсмонт. Илай Коллингвуд. Он пытался убить и меня…»
Она повторяла эти слова снова и снова, как заклинание, уже зная, что ни за что не позвонит. Она не станет лгать, она не станет подставлять Илая даже ради спасения собственной жизни.
Жилое крыло замка было разрушено практически полностью. Фасад его вместе с тяжелой старинной дверью вынесло вперед, стена упала в сад, похоронив под собой часть зеленой изгороди, отчаянно сопротивлявшейся запустению. Бо́льшая часть второго этажа обвалилась вниз, в бальный зал. На месте гостиной возвышалась гора пыльных каменных обломков. Куски дверей и оконных рам валялись тут и там, на траве и в кустах. Спальня с облицованным мрамором камином, которая была как раз над гостиной, превратилась в нагромождение бесформенных обломков. Сам камин изумленно остался стоять, обдуваемый всеми ветрами. Другие спальни, располагавшиеся на том же этаже, также провалились вниз. Крыша, с фасада казавшаяся почти целой, у стены была сметена напрочь, и старые стропила обиженно указывали в небо.
Зато на мощной главной башне магическое буйство никак не отразилось. Вероятно, дело было в толщине стен, а не в божественном промысле. Хотя кто знает.
Амир первым пересек мост донжона и оказался внутри башни. Фонтан пяти первенцев встретил их приветливым журчанием воды. Амиру даже показалось, что разруха, окружающая главную башню, ему просто привиделась. И стоит выйти обратно, как он убедится: нападение гигантской Твари, гибель Илая, стена огня, ласковой кошкой тершаяся где-то на краю сознания, не больше чем игра воображения.
Стараясь не отвлекаться, Амир первым забрался внутрь чаши и замер напротив статуи Гатри-Эванс. Вода вокруг него собиралась пузырьками и шипела, прикасаясь к обнаженной коже. Ему все сложнее было держать заслон вокруг замка.
Райден забрался в фонтан следующим, панибратски похлопал по хвосту пра… пра… бабку Дэвис, оказавшись рядом с ней. Над соблюдением традиций никто не заморачивался, у них не было на это ни сил, ни времени.
Аттина заняла место у Вейсмонт.
Гвен торопливо надела на палец перстень Коллингвудов, забралась в фонтан и схватила за руку Аттину. Она почувствовала, как сильные пальцы Юлиана стиснули ее вторую ладонь.
– Круг пяти первенцев принимает дар Богов и клянется соблюдать условия Договора…
Вибрация нарастала. Дрожали массивные стены, величественный ряд арок шел трещинами, камни падали на мраморный пол – казалось, весь замок сейчас вздохнет, как живой, и рассыплется, как будто его никогда и не существовало.
– А вы ничего не перепутали? – на всякий случай уточнил Райден, обнаружив Юлиана напротив статуи «Коллингвуда».
…Члены Круга по очереди подходили к высокому бортику. Вода выплескивалась на камни и послушно принимала форму ступеней. Каждый из них играючи поднимался до уровня бортика и без малейшего напряжения застывал напротив одной из статуй.
Когда последняя из пяти фигур заняла свое место, вода взметнулась до самого потолка, надежно отрезая нас от всего остального мира…
– Все верно, – крикнула Аттина и вопросительно взглянула на Барлоу. Юлиан выглядел взволнованным. Словно почувствовав, что медлить дальше нельзя, он повернулся к Амиру.
– Отпускай! – скомандовал он.
Огонь в глазах Гатри-Эванса погас. И в ту же секунду Про́клятое озеро волной хлынуло между уцелевших стен сперва во двор замка, а затем в ворота главной башни, фонтан забурлил – и пенящийся столб воды пробил дыру в пострадавшей крыше, вырываясь на свободу.
Аттина крепко зажмурилась, кожей чувствуя, как упругий поток окутывает ее тело. Не успела она задуматься, что именно от нее требуется, как поняла, что меняется. Ноги стали хвостом, уши исчезли, щеки прорезали жабры, а потом все пропало.
Аттина торопливо распахнула глаза и осмотрелась.
Они бултыхались в исполинском фонтане насквозь мокрые. А высоко над головой насмешливо подмигивали звезды. Все статуи теперь были целы, а лица мраморных гигантов напоминали их собственные.
Впервые за двести лет Круг был замкнут.
Разумеется, им пришлось давать показания.
– Да-да, землетрясение, – преданно глядя на инспектора полиции, кивал Райден.
– Нет, костров не разжигали, – спокойно отвечал Амир. На нем была рубашка Юлиана, на черных джинсах подпалины были не так заметны.
– Замок рушился, мы бежали, чудом остались целы, – кивала Аттина.
– Мой… брат… так и остался там, – выдавливала из себя Гвен, рыдая по совокупности всех причин разом.
Юлиан Барлоу стоял у нее за спиной мрачнее тучи, и ему лишних вопросов почему-то не задавали.
Пожарные увлеченно тушили мертвый лес у Про́клятого озера, специально подожженный Амиром, и в тот момент, когда Кругу уже казалось, что они неплохо справляются с выпавшими на их долю испытаниями, у Амира Гатри-Эванса зазвонил телефон. Этот простой и привычный электронный звук казался каким-то диким после того магического безумия, в которое им пришлось окунуться.
– Да?
Звонил отчим, что само по себе уже было странным. Амир несколько секунд слушал собеседника по ту сторону сигнала, и, когда отнял от уха телефон, бледность его не способен был скрыть даже смуглый оттенок кожи.
– Джил пропала!
Они рыскали по каменистому берегу вместе с полицией и спасателями уже не один час. Вода в озере равнодушно отражала небо, звезды и огромную луну, низко нависшую над горизонтом.
«Силой объединяющего нас Договора призываю…»
Они сумели вернуть Идриса в озеро. Колдовал Юлиан, они лишь служили ему аккумулятором сил. Наблюдать, как вода опутывает Идриса и тянет обратно в озеро, смотреть, как последним растворяется огромное слепое лицо, было невыносимо грустно. Магия накрыла озеро, словно стеклянная крышка новую кастрюлю, лишив Идриса возможности выбраться на поверхность.
Аттина вспомнила все.
Радость в неведении. Знать, что кто-то дорогой совсем скоро тебя покинет, и продолжать жить так, словно счастье может быть бесконечным, – тяжелое бремя, требующее невероятной силы духа…
Ориан Грант, дочь Уильяма Гранта, баронета Кальхома, жившая двести лет назад, щедро делилась с ней своими воспоминаниями. Аттина больше не видела снов, потому как в тот день Ориан умерла, замерзла насмерть на этом самом берегу и уже больше ничего не могла никому рассказать.
Что стало с ребенком?
Аттине казалось, она знает ответ.
– Юлиан… – Она решила воспользоваться тем, что они ненадолго остались одни. – Ты ведь с самого начала знал, что за Тварь обитает в озере. Ведь ты был там, верно? В тот день, когда Идрис остался здесь и ваш Круг заключил новый Договор.
Юлиан споткнулся на ровном месте и обернулся к ней. Он смотрел на Аттину с настороженной обреченностью человека, загнанного в угол. Но новой вспышки гнева, как в башне принцессы, не последовало.
– Теперь я понимаю. Ты просто хотел уберечь мою сестру от глупостей. Это был ты… там. – Аттина торопливо указала на мост, хорошо различимый в лунном свете. – Ты держал за руку Айрис Коллингвуд, там, на мосту, двести лет назад!
– Откуда ты… ты не можешь этого знать! Там были только мы и…
– Ориан? – Аттина грустно улыбнулась. – Я вспомнила свои сны. Я увидела Идриса, Айрис, Томаса Элиота, тебя, всех… Идрис показал мне ее историю – или, быть может, она сама хотела предостеречь нас. Кто знает? У меня только один вопрос. Что стало с ребенком?