Уильям слышал, что графиня Саутгемптон родила второго ребенка.
– Как она теперь выглядит? Наверное, уже не так тонка ее талия, как прежде. Изменилась форма груди, лицо потеряло выражение беззаботной юности, свойственное лишь незамужним, бездетным девушкам, – он вспомнил Анну. – Да, женщина меняется, выйдя замуж и родив детей. Быть может, я увижу Элизабет и разлюблю ее? Надеюсь, она мне разонравится, – Уильям понимал: он пытается убедить самого себя в том, что на деле вряд ли случится. Но он упорно размышлял о ее внешности так, что в итоге в его воображении Элизабет стала похожа на Анну, превратившись в высокую, дородную женщину с убранными под чепец волосами.
Спектакль Уилл отыграл, не осознавая ни одного произнесенного слова. В тот день они давали «Гамлета». Уильям играл призрака. Собственную пьесу он знал назубок, поэтому напрягать память ему не приходилось. На протяжении всего спектакля он думал только об Элизабет и предстоящей встрече.
– Ты сегодня играл великолепно! С таким вдохновением! – похвалил его Джеймс после того, как в зале стихли аплодисменты. Сам Джеймс стоял в костюме главного героя, опираясь на шпагу. – Все-таки мы тебя недооцениваем в качестве актера.
«Вот так и бывает, – подумал Уильям, – чем больше я стараюсь сыграть роль убедительно, тем меньше у меня это получается. Чем меньше я думаю о том, что произношу со сцены, тем громче аплодисменты в мой адрес».
Он вышел из театра и пошел к мосту. Народу было так же много, как и несколько лет назад. Но он сразу увидел карету с гербом графа. Уильям остановился на минуту, чтобы перевести дыхание. Он снова видел все вокруг живым и ярким: распустившиеся цветы, теплое солнце, безоблачное небо. И даже город будто стал чище, а неприятные запахи перестали мучить обаяние. Люди не толкались – толпа словно обтекала его со всех сторон. Уильям улыбнулся и направился к ожидавшей его карете.
Дверца распахнулась. Внутри по сравнению с залитой солнцем улицей царил полумрак. Напротив него сидела Элизабет, рядом с ней примостилась симпатичная, маленькая девочка лет трех.
– Я рада, что ты смог прийти, – проговорила Элизабет, – мне так хотелось тебя увидеть.
Ее голос стал более глубоким, но черты лица остались прежними. И волосы вовсе не прятались под чепцом, а, как и раньше, задорно выбивались из-под шляпки. «Корсет», – подумал Уильям, глядя на осиную талию Элизабет, но ему было плевать. Она была хороша. Она была даже красивее, чем прежде.
– Почему ты молчишь? – снова обратилась к нему Элизабет. – Расскажи, что ты делал все это время, что писал. Генри сказал, ты получил дворянский титул.
– Да, – пробормотал Уильям. Все годы, проведенные без Элизабет, теперь казалось ему никчемным, неважным и недостойным того, чтобы тратить время попусту, рассказывая об этом.
– Как твоя семья? Ты часто бываешь в Стрэтфорде? – продолжала задавать вопросы Элизабет.
– Стараюсь почаще. Ты знаешь, после смерти сына я пообещал себе навещать детей. Я купил для семьи большой дом с садом, – Уильям говорил, не меняя интонации, запоминая каждую минуту этой встречи.
Элизабет кивнула. Она тоже замолчала.
– Ты счастлива с Генри? – вдруг спросил Уильям. – Тогда ты так неожиданно вышла замуж. Тайно. В Париже.
– У меня не было другого выхода, – глаза Элизабет стали грустными, – я ждала ребенка, Уильям.
– Я знаю, – у него вертелся на языке вопрос, который не давал ему покоя, но он промолчал.
– Ты хочешь знать, чей это ребенок? – Элизабет сама произнесла это вслух. – Если бы даже я знала точно, то это ничего бы не изменило. Генри хотел на мне жениться, не смотря на недовольство королевы. А она не просто выражала неудовольствие, Уильям. Когда мы вернулись, она посадила нас в Тауэр. Я была на последних сроках беременности. Меня разлучили с мужем, и я сидела в тюрьме.
– Я знаю, – повторил он. Уильям видел слезы в ее глазах, но понимал, что успокоить Элизабет не может ничем.
– Королева смилостивилась, и нас выпустили. Но мы не появляемся при дворе: ни я, ни граф.
– Ты счастлива с ним? – повторил вопрос Уильям.
– Разве это имеет для тебя значение? Все трое мы чувствовали себя счастливее когда-то. Только не понимали до конца, насколько. Вот ты. Ты счастлив? – она посмотрела прямо ему в глаза.
– Нет. Без тебя и без сына я не счастлив, – Уильям отвел взгляд в сторону. – Я живу по привычке, делаю что-то, пишу. Но ничего не делает меня более счастливым. Я умираю без тебя, Элизабет. Весь мой путь – это медленная дорога в могилу.
– Не говори так, – Элизабет коснулась его руки кончиками тонких пальцев, затянутых в перчатку. – У тебя все впереди. Ты напишешь новые пьесы, которые будут иметь успех, будешь играть в театре, навещать семью, наблюдать, как взрослеют твои дочери.
– Все лучшее позади, – Уильям покачал головой.
Девочка поерзала на своем сиденье:
– Мне скучно, мама, – произнесла она, дергая Элизабет за рукав платья.
– Мы скоро поедем.
Уильям понимал, ему следует попрощаться и выйти из кареты. Но он не мог этого сделать. Он смотрел на Элизабет, вдыхал аромат ее духов и вслушивался в каждую интонацию ее голоса.
– Мы увидимся еще раз? – спросил он с надеждой.
– Не уверена. Мне и раньше было сложно с тобой встречаться, а теперь тем более. Если смогу, то пришлю тебе записку. Нам надо ехать. Извини.
На улице Уильям долго смотрел им вслед. Карета пробиралась через толпу на мосту, и это давало ему возможность не терять их из виду. На другой стороне Темзы она ехала какое-то время по узким улицам, и Уильям следовал за ней. Но постепенно расстояние стало увеличиваться, более широкие улицы позволяли ехать быстрее, и вскоре карета скрылась из глаз, потерявшись где-то вдали.
Вернувшись домой, Уильям весь оставшийся день вспоминал Элизабет, представляя себе снова и снова каждый ее жест, каждый взгляд, каждое слово. Он пытался определить, похожа ли на него девочка, и менял свое мнение ежеминутно. То ему казалось, что она вылитая копия графа, то наоборот, он видел в ней лишь свои черты, и вдобавок вспоминал, как выглядели его дочки в три года, убеждая себя в том, что они похожи.
Так Уильям и жил несколько последующих дней, витая в облаках, предаваясь мечтаниям о будущих встречах с Элизабет. А то и наоборот, страдая, впадая в пессимизм, убеждая себя в том, что уж на сей раз они точно больше не увидятся.
– Ты хоть замечаешь, что происходит в театре? – спросил его Джеймс однажды после спектакля. – Что происходит в Лондоне?
Уильям встрепенулся:
– Что-то случилось? Нет, я был занят своими делами.
– Я заметил, – улыбнулся Джеймс, но тут же стал опять серьезным. – В театр приходили люди Эссекса и просили поставить в честь графа спектакль.
– Что в этом плохого? Поставим.
– В пьесе нужно говорить о возможной победе Эссекса в Ирландии, – уточнил Бербридж.
– Хорошо. Пусть будет так. Не пойму, что тебя тревожит? У меня есть новая пьеса – в ней Генрих Пятый возвращается в Англию после победы над французами
– Ты хоть понимаешь, о чем я?
– Нет, – ответил Уильям ехидно, – не понимаю.
– Мы находимся меж двух огней. Королева не очень обрадуется, если ей донесут, что мы превозносим Эссекса. Театры грозят совсем закрыть, актеров распустить.
– Это лишь слухи.
– Слухи не рождаются на пустом месте. Нам придется и графу предречь победу, и королеву не обидеть. Она ревнива к чужому успеху.
– Почитай пьесу. Я могу дописать реплики, которые будут указывать на то, что граф – не король и что его ждут почести, которые все же не сродни королевским.
Вечером Уильяму пришлось ненадолго забыть о своих сердечных муках и немного переделать недавно написанную пьесу.
Джеймс был доволен – получилось неплохо.
– Уильям, новая пьеса, как обычно, хороша, – похвалил он автора, – но настроение твое мне не нравится. Ты по-прежнему страдаешь по своей возлюбленной? Пора уж было бы ее позабыть и завести себе новую даму сердца.
– Нет, Джеймс, не получится. Я никогда не смогу забыть Элизабет. Такие чувства нельзя повторить. Ни одна женщина не будет ее достойна.
– Вот увидишь, ничто не длится вечно. Просто постарайся меньше о ней думать.
– Спасибо за совет, мой друг, – Уильям кивнул. – Обещаю стараться думать меньше. Но от этого жизнь не станет веселее.
– Пошли в таверну. Лучший способ отвлечься – это выпить несколько кружек крепкого пива. Заодно поговорим о делах в театре. Ты же такой же пайщик, как и я. Тебя должны интересовать деньги, которые мы выручаем за спектакли.
Разговоры о выручке всегда открывали Уильяму в самом себе какие-то неизведанные стороны его характера. Он с удовольствием подсчитывал прибыль и размышлял, куда мог бы ее вложить. Отец предлагал ему купить землю в Стрэтфорде, и Уильям подумывал о том, что неплохо было бы так и сделать. В таверне он рассказал Джеймсу о своих планах.
– Хороший совет дает тебе отец! – согласился друг. – Поезжай домой, посмотри, что да как. И покупай. Мы тут справимся без тебя. Пьеса готова, а писать новую необязательно в Лондоне.
Уильям кивнул. Но писать ему сейчас не хотелось. А вот заняться денежными вопросами не помешало бы.
– Ты прав. Поеду в Стрэтфорд. Отвлекусь. Лондон стал навевать на меня грустные мысли. Дома мне лучше. А ведь когда-то я бежал оттуда со всех ног, думая, что никогда больше не вернусь в Стрэтфорд. Я не понимал, как там могут люди жить всю жизнь. Я не понимал собственного отца, который даже не задумывался об отъезде.
– Лондон привлекает лишь, когда видишь его издалека, – заметил Джеймс. – Вблизи это довольно-таки убогое зрелище. Кругом грязь, суета. Люди продолжают съезжаться сюда со всей страны в надежде, что здесь жизнь для них изменится. А менять надо себя, а не окружающую обстановку. Вот и ты – бежишь теперь обратно.
– Там мой дом, Джеймс. Я не прижился в Лондоне.
– Но если бы с тобой по-прежнему была Элизабет, ты бы так не рассуждал. Тебя тогда было не заманить в Стрэтфорд. Я ж говорю, ты смотришь вокруг, а не в свою душу.