Телегу снова тряхануло. Ветки деревьев склонились над ними совсем низко. Джеймс схватился за ветку и умудрился ее надломить, чуть привстав для верности.
– Вот, – сказал он гордо, показывая ветку Уильяму, – иллюстрация к моим словам.
Уильям с любопытством посмотрел на друга.
– Ты также надломил Мэри и решил забрать ее с собой. Но надломить надломил, а забрать-то не выйдет! Тебе везет на замужних женщин.
– Не везет, ты хотел сказать, – поправил Уильям Джеймса.
– Кого хочешь надломить, того и ломаешь.
– В тебе умирает поэт. Пиши стихи, сонеты, поэмы. Джеймс, не надо свой талант испытывать на мне. Пиши пьесы. Мне не жалко.
– Я не поэт. Я актер. Произношу красивые фразы. Это не значит, что я смогу их сам сочинять. Ладно, речь не обо мне. Расскажи про Мэри. Ты разлюбил Элизабет?
– М-да… Расскажи про Мэри, но при этом вопрос про Элизабет. Попробую ответить. Начнем с того, что любить можно и двоих женщин.
– О! – воскликнул Джеймс. – Я тебе завидую. Ты, Уильям, способен на многое!
– Не смейся. Сам подумай: любишь ты кого-то сильнее жизни. Потом, вдруг встречаешь совершенно другого человека. Ну, совсем непохожую на предыдущих женщину. Разве ты разлюбишь того, кого любил до этого? Разве они стали хуже? Нет. Просто немного освободилось место в сердце. Любовь к Элизабет останется навсегда. Но Мэри – это совсем другое. Это новое чувство.
– Путано говоришь, – покачал Джеймс головой, – и сам понимаешь, что несешь полную несусветицу. Ты хочешь себя оправдать, вот и все.
– Неправда. Я пытаюсь тебе объяснить. Хорошо, попытаюсь по-другому. Есть у человека несколько детей. Он же всех их любит. Рождается первый – он любит его так, что кажется на других сердца не хватит. Рождается второй – он его тоже любит. И первого любить при этом не перестает. И так дальше. Пятый родился – он любит пятого и четверых, рожденных ранее.
– Когда ты начинаешь так выражаться, Уилл, я понимаю, что ты придумываешь слова, а я их произношу. Не могу тебя переспорить. Внутренне понимаю, ты неправ, но доказать свою правоту не способен. Ладно, хорошо, просто расскажи про Мэри. Без Элизабет.
– Она является воплощением моего счастья, – Уильям раскинул руки, случайно задев Джеймса, – извини.
– Ничего, продолжай, – Джеймс обмахивался отломленной веткой.
– Мэри похожа на итальянку. Я представляю себе итальянок и думаю о ней. Она умна. Она красива. Ее мужу повезло. Понимает ли он это?
– Мужья никогда своего счастья не понимают, уверяю тебя. Жена – это как стул, стол, комод. Что-то само собой разумеющееся. Ты разве как-то иначе воспринимаешь Анну?
– Анна другой случай.
– Почему? Представь, какой-то мужчина влюбляется в нее. Он будет видеть твою жену совсем по-другому. Иначе, чем ты. Он будет ее ценить, видеть в ней те качества, которые ты разглядеть не смог.
– Только никто в нее не влюблялся. Проверить твои слова сложно.
– Откуда ты знаешь? Ты, может, вообще ничего про свою жену не знаешь, будучи увлеченным другими женщинами.
Уильям спорить не тал. В глубине души он и сам был согласен с другом. Но ничего поделать с собой не мог.
В то лето Уильям еще два раза съездил в Оксфорд. Он садился на коня, и не очень привычный к такому способу передвижения, приезжал к месту назначения уставшим и разбитым. Но Уильяма это не смущало. Он шел к Давенантам на ужин, разговаривал с Джоном о ценах на землю, о доходе, который приносит постоялый двор и прочих серьезных темах. Вскоре, как обычно, Джон шел спать, оставляя жену и Уильяма наедине.
Темы разговора тут же менялись. Мэри расспрашивала Уильяма о театральной жизни, о Лондоне. Они обсуждали прочитанные книги и порой спорили об их содержании до поздней ночи. Мэри теперь имела в своем распоряжении все пьесы Уильяма, но несмотря на его просьбу искренне высказывать по ним свои замечания, она упорно говорила, что они идеальны.
На следующий день вдвоем они ходили гулять по городу, чаще всего скрываясь от посторонних глаз в тенистых аллеях парка или присаживаясь у берега реки. Их отношения становились все более близкими и романтичными. Они все дольше молчали во время таких прогулок, держась за руки, если их никто не видел, и не отрывали взгляда друг от друга.
Потом Уильям уезжал. Он догонял своих друзей-актеров, путешествовавших по стране, страдал от разлуки с Мэри, но отчего-то был постоянно в приподнятом настроении, которое более походило на лихорадку.
– Как там муж? – интересовался Джеймс, когда возвращался Уильям. – Ничего так и не подозревает, наивный чудак? Думает, ты к нему ездишь обсудить проблемы покупки десятинных земель в Стрэтфорде?
– Да, представь, он мне дает действительно ценные советы, – кивал Уильям с блуждающей улыбкой на лице.
– Не ревнует тебя к своей жене?
– Ревность – это неправильное чувство.
– Да, когда изменяют не тебе, это очень неправильное чувство. Ты сам что ли не ревнуешь Мэри?
– Я другое дело, – упрямился Уильям. – Я ревную от безысходности. От того, что она никогда не будет моей. А Джону повезло: он ее муж и обладает всеми правами.
– Кроме права сидеть с ней ночами и обсуждать прочитанное. Или гулять вдоль реки. Или покрывать ее пальчики поцелуями.
– Прекрати, Джеймс. Как только я вспоминаю эти прогулки, тут же хочу туда ехать вновь. Без Мэри мир теряет краски, тускнеет и становится неинтересным. В ней столько эмоций, столько искренних чувств.
– Советую воспользоваться таким состоянием и написать что-нибудь. Ты еще в этом году не написал ни одной пьесы. Давай, поработай немного. А то тратишь со мной слова попусту. Ты же красиво порой выражаешься, Уильям. Садись и пиши. Театру нужны новые пьесы. Сколько можно играть одно и тоже.
– У нас большой репертуар, – возразил Уильям, – у нас даже крадут пьесы другие театры. Так что всем хватает.
– Не упрямься. Твое увлечение Мэри должно получить воплощение на бумаге.
Уильям задумался над словами Джеймса. А ведь и правда. Необязательно посвящать ей сонеты или поэмы. Можно просто написать пьесу. О чем? О любви, конечно. Тут Уильям и не сомневался. Но что это будет? Не историческая драма, это точно. Не комедия. Почему-то писать в честь Мэри комедию не хотелось, хоть она и была бы прекрасной героиней для пьесы о, например, хозяйке гостиницы, расположенной в солнечной Италии. Нет, хотелось чего-нибудь посерьезнее. Как «Ромео и Джульетта»: любовь, страдания, невозможность быть вместе, плохой конец…
– Главной силой в пьесе будет ревность, – сообщил он Джеймсу, – действие происходит в Венеции и на Кипре.
– Кто там у тебя действующие лица? – спросил Джеймс, предвкушая для себя новую роль.
– Мавр, Дездемона и Яго.
– Мавр? Мне придется делать свою кожу черной?
– Почему ты сразу решил играть мавра? – удивился Уильям. – Можешь играть главного злодея Яго.
– Могу и Дездемону, – засмеялся Джеймс. – Что делает мавр?
– Отелло – муж, который из ревности убивает свою жену. Яго ему врет о ее неверности и все подстраивает так, что Отелло верит в эту историю. Мы обсуждали с Мэри рассказ итальянца Чинтио, написанный давно, году в 1566 примерно. Там мавр в итоге убивает жену чулком, наполненным песком. Такие удары не оставляют следов на теле. Затем он обрушивает на ее голову крышу их ветхого жилища, чтобы скрыть злодеяние. Причем, убивает он жену руками предателя Яго. Мэри говорила, ей не нравится в рассказе такая неромантическая смерть жены мавра.
– Да уж, чулок с песком и потом еще обрушившаяся крыша! Романтичного мало.
– Я думаю, в пьесе ее будет душить сам Отелло. И никакой обрушившейся крыши.
– Душить! Это точно моя роль. Пусть и придется постоянно мазаться в черный цвет, – Джеймс закатил глаза и представил себя на сцене. – Значит, трагедия? – заключил он.
– Да. О любви и ревности.
– Ты не боишься, что тихий Джон превратится в мавра и тоже задушит Мэри, когда узнает о вашей взаимной привязанности?
– В мавра будешь превращаться ты. И не рисуй мне страшных картин ревности Джона. Есть люди неспособные на сильные чувства, ни на любовь, ни на ненависть, ни на ревность. Когда я обсуждаю с Джоном стоимость земель, то превращаюсь в такого же спокойного и расчетливого человека. Мне хочется ехать в Стрэтфорд, заключать сделку и вечерами подсчитывать доход.
– Долго ты так не протянешь, – заверил Джеймс, – потому что от скуки задушишь самого себя. Или я приеду из Лондона и увезу тебя обратно в театр.
– Ты помнишь, как мне ничего не хотелось делать от того, что рядом не было Элизабет?
– Помню. Но твое настроение переменилось. Даже в разлуке с Мэри ты пребываешь в хорошем расположении духа.
– Именно. Но когда мое настроение снова переменится, я точно уеду в Стрэтфорд, чтобы, как и Джон, рано ложиться спать и размышлять только о получаемых доходах.
– Не верю! – воскликнул Джеймс, со всей силы огрев друга по плечу.
Глава 9. Крестный. 1606 год
Уильям и не предполагал, что на самом деле начнет прислушиваться к советам Джона Давенанта. Навещая Мэри, Уильям всегда беседовал с ее мужем, который и не догадывался, что гость приезжает исключительно к его жене, а с ним беседует из вежливости. Джон постоянно советовал Уильяму вложить деньги в что-то более стабильное, чем театр.
Однажды, когда Уильям приехал поведать семью в Стрэтфорде, ему предложили купить те самые десятинные земли, о которых он пару лет назад рассказывал Джеймсу. Тогда Уильяму и в голову не могло прийти, что он действительно будет их покупать.
Владелец земель долгое время сдавал их в аренду фермерам, но был уже стар и собравшись переезжать в другое место к своим детям, решил земли продать.
Уильяма в Стрэтфорде уважали: он преуспел в Лондоне, имел хороший доход, да еще и прекрасный дом в городе. Конечно, существовало несколько желающих совершить выгодную сделку, но предыдущий владелец хорошо знал отца Уильяма, и в итоге это сыграло решающую роль.
– Ты становишься деловым человеком, – Ричард Филд ужинал с Уильямом, когда тот вернулся в Лондон после покупки земли. – Молодец. Никогда не думал, что быть актером настолько выгодно.