– Выгодно не столько быть актером, сколько совладельцем театра, – поправил Уильям, – это разные вещи.
– Согласен. Но и театр мне всегда казался чем-то пустячным. Ты доказал обратное. И ты хорошо вкладываешь деньги, что на актера и драматурга тоже не похоже.
– Все это случайность. Мне подсказали, как лучше распорядиться доходом. Я просто послушал совет одного умного человека. И с домом, и с землей мне повезло. Сам вести дела я не собираюсь. Там остается тот же управляющий, что вел их при прежнем владельце. Как идут дела в типографии? – перевел Уильям разговор на другую тему.
– Нормально. Не могу, как видишь, похвастаться такими же достижениями, как и ты. Но, в общем, жизнь меня устраивает. Жду сонеты. Однако ты уперся и никак не хочешь помочь другу разбогатеть.
– На моих сонетах не разбогатеешь, – засмеялся Уильям. А по спине пробежал неприятный холодок. Он вспомнил странного человека в черном плаще. К сожалению, Ричард не оставлял попыток уговорить Уильяма на публикацию. Для него, видимо, сонеты стали чем-то вроде идеи фикс, которая никак не выходила из головы. Он твердо верил в то, что сонеты принесут баснословную прибыль, что раз за ними стоит таинственная история, она не сможет не обогатить того, кто первым их издаст.
– Эх, Уильям, говорю же, они все равно появятся. Не мы это сделаем, так те, кто хранит второй экземпляр. А ты понять не хочешь очевидного, – обиженно произнес Филд.
– Они бы давно появились. Мы говорили уже об этом. И совсем не очевидно, что вдруг по прошествии стольких лет, кому-то взбредет голову о них вспомнить, – Уильям и сам надеялся, что второй экземпляр утерян.
– Хорошо. Давай пьесу, – подобные разговоры всегда заканчивались одинаково: Ричард просил новую пьесу Уильяма.
– Пока ничего нового нет. Но нам заказали пьесу в честь короля. Предыдущая, которую писал не я, провалилась. То есть ее запретили.
– Что вы там такого наговорили? – удивился Ричард, зная о том, что «Глобус», являясь королевским театром, старался не ставить пьес, неугодных королю.
– Там упоминался заговор против короля. Это показалось плохим знаком. Не стоит со сцены говорить о заговорах.
– Верно. Лучше говорить о ревности и любви. Гораздо безопаснее. Слышал, что «Отелло» пользуется огромной популярностью. Будто вы с этой пьесой объехали все дворцы и замки в округе.
– Так и есть. А ты все ругаешься со мной из-за сонетов. Я тебе дал такую пьесу для издания! Твои покупатели, наверное, раскупили все тиражи.
– Еще бы. Раскупили, и я ее допечатываю постоянно. Но я и не говорю, что тебе не благодарен. Тут все мне завидуют – иметь такого земляка, как сам Шекспир! И вот еще история. Послушай, – Ричард засмеялся, – жена вечно слушает всякие сплетни. Рассказала мне. Один любитель театра, твой поклонник, находился под таким впечатлением от пьесы, что посмотрев спектакль, купил у меня книгу. А после книги крестил новорожденную дочь Дездемоной. Не побоялся.
– Чего не побоялся? – не понял Уильям.
– Как чего? Вырастет, и ее, как и главную героиню, задушит из ревности какой-нибудь мавр. Моя жена твердо уверена, что называть детей можно только в честь героев со счастливой судьбой.
– Мавров в Англии не так много. Будем надеяться, что в истории ребенка не будет печального финала.
Уильяму всегда было странно слышать о своей популярности. Он не ощущал ее и всякий раз, когда Ричард начинал об этом разговоры, смущался и твердо верил в то, что друг преувеличивает. Успех спектаклей Уильям относил за счет игры актеров, которые талантливо произносили написанные им строки. Поэтому то, что случилось буквально через несколько дней после встречи с Ричардом, Уильяма сильно удивило.
Он был в театре, когда туда принесли записку от Филда: «Срочно приходи. Я тебе должен кое-что показать». Уильям сразу подумал о сонетах.
– Их все-таки кто-то издал, – пробормотал он, глядя на листок бумаги.
После спектакля Уильям пошел к другу. Сам он к тому времени перебрался жить ближе к центру города, и добираться до дома Филда стало гораздо проще.
– Сонеты? – выпалил он, заходя в гостиную.
Марта, накрывавшая на стол, вздрогнула и чуть не выронила тарелку из рук. А Ричард укоризненно покачал головой:
– Ты зачем так кричишь, Уилл? Какие сонеты? – спросил он так, будто сам не упоминал это слово по нескольку раз в месяц.
– А что тогда случилось? – немного успокоившись, Уильям присел на стул.
– Вышла книга филолога и историка Чепмена.
– Того, кто когда-то написал «Историю Британии»?
– Да. Теперь он написал книгу о выдающихся английских поэтах. В основном он там говорит о старых, давно поумиравших поэтах. Но вот, смотри: в конце написано о тех, кто пишет сейчас. Среди прочих – Уильям Шекспир, «чей талант несомненно по заслугам оценят будущие поколения», – процитировал гордо Ричард, – держи. Я купил тебе экземпляр в подарок.
– Спасибо, – Уильям слегка растерялся.
– А теперь о сонетах. Твоя слава растет. Нужно публиковать.
– Нет, – кратко ответил Уильям, – нет, Ричард, делать мы этого не будем.
– Ты упрям, как осел, – рассердился Филд, – ничего тебя убедить не может.
– В этой книге просто упомянули мое имя. Вместе, как я вижу, с еще некоторыми современными поэтами. Среди прочих. Приятно, конечно, но в этом факте нет ничего такого уж поразительного, – Уильям начал потихоньку успокаиваться. Первый эффект от прочитанной Ричардом фразы прошел.
– Хотел обрадовать человека, книжку ему подарил, – бормотал Филд.
– Не обижайся. Если бы не было важной причины, то я отдал бы тебе сонеты. Печатай на здоровье. Ты просто должен поверить, причина есть, и для меня она многое значит. Я рад, что меня упомянули в такой замечательной, толстой книге, – Уильям потряс ею в воздухе. – Тяжелая! – он попытался пошутить, чтобы отвлечь Ричарда от мыслей по поводу издания сонетов.
– Ладно, давай ужинать, – предложил Филд.
Но Уильям торопился домой. Он хотел на следующий день рано утром выехать в Оксфорд. Ближайшие спектакли шли без его участия, и, как он это теперь постоянно делал в течение последних двух лет, решил навестить Мэри. Книга с упомянутым в ней именем Шекспира не казалась ему таким уж важным делом. По крайней мере, не настолько важным, чтобы отменять поездку.
– Спасибо, Ричард. И не обижайся на меня. Сегодня я у вас ужинать не буду. Еду в Оксфорд.
– Полюбил ты этот городок. У тебя там друзья. Понимаю.
Уильям часто рассказывал Ричарду о беседах с Джоном Давенантом, старясь на всякий случай поменьше упоминать Мэри. Все-таки их разговоры слушала Марта, а она иногда писала Анне письма. Уильяму вовсе не хотелось, чтобы в них говорилось о его любви.
– Да, навещу Джона. Это ж благодаря ему я теперь владелец земли в Стрэтфорде.
– Поезжай. Потом скажешь, что он там еще тебе присоветовал. Может и я смогу воспользоваться его умными рассуждениями о деньгах. А то детей вон по дому бегает много, а денег мало, – заключил со вздохом Ричард.
Уильям шел домой и думал о предстоящей встрече с Мэри. Она постоянно занимала все его мысли. И даже когда он думал о чем-то другом, стоял на сцене, они лишь отходили в сторонку, но не покидали его сознание. Об Элизабет Уильям вспоминал все реже и реже. Она больше не приходила к нему в дом, не передавала писем. Два года назад Уильям решил сменить квартиру, в которой жил, на более комфортную и переехал. Он оставил хозяйке свой новый адрес, и она исправно передавала ему почту. Несколько раз он и сам заходил к ней, узнать, не спрашивал ли его кто. Но потом Уильям перестал это делать, а постепенно и перестал ждать писем.
Иногда он встречался случайно с Элизабет во дворце. В лучшем случае они кивали друг другу, в худшем проходили мимо. В прошлом году Элизабет родила третьего ребенка, и чувства Уильяма угасли. Будто оплывшая свеча, они застыли в причудливой форме, напоминая иногда о прежней страсти, но не в силах вновь стать такими, какими были когда-то.
Порой Уильяму становилось нестерпимо грустно. Он чувствовал, как быстро бежит время, унося с собой былую любовь и страсть. Он мог сидеть весь вечер у окна, положив перед собой лист бумаги, и не написать ни строчки.
– Раньше ты писал по три пьесы в год, – упрекал его Джеймс, – а теперь пишешь по одной и то без особого желания.
Действительно, сюжеты Уильяма уже не так увлекали, как в былые времена. Хотя то, что выходило из-под его пера раз в год, не являлось наспех сделанной работой. Это были произведения, написанные с размахом, прекрасным языком. Они неизменно проходили на сцене с успехом.
– Ты ни разу не промахнулся, – удивлялся Джеймс, – ты всегда пишешь то, что хочет видеть публика. У тебя не было ни одной провальной пьесы. В других театрах снимают пьесу за пьесой, переписывают, меняют сюжет. Твои можно ставить, не беспокоясь ни о чем. Даже цензура редко в них вносит исправления. Откуда у тебя такое чутье?
Уильям и сам не знал, почему так получается. В сорок два года он добился славы и успеха, но печаль, однажды поселившаяся в его душе, не собралась покидать ее. Уильям понял, как была права Мэри, сказав, что счастье надо искать в себе. Раньше он думал, что страдает из-за любви к Элизабет. Но теперь, когда чувства к ней больше не мучили его, он видел: дело только в нем самом.
Когда тоска, снедавшая его, становилась уж совсем нестерпимой, Уильям ехал к Мэри. Она обладала удивительным свойством поднимать ему настроение одним своим присутствием. Он разговаривал с Джоном, а она просто сидела за столом. Уильям начинал непроизвольно улыбаться, ловить ее взгляды, шутить так, чтобы она рассмеялась еще громче. После этих встреч он писал легче и быстрее, вдохновение посещало его чаще, и бумага, лежавшая перед ним, покрывалась черными строчками.
Если внутренне Уильям замечал за собой неприятные перемены, связанные с плохим настроением и меланхолией, то внешне он изменился не сильно. Высокий, стройный мужчина с аккуратной бородкой, как и прежде, привлекал внимание женщин. Но, как и раньше, его волновала только одна представительница прекрасного пола. Только теперь ее звали не Элизабет, а Мэри.