– У тебя больше детей и меньше денег, чтобы оставить им в наследство, и они спокойно смогли жить без тебя, – грустно пошутил Уильям. – Так ты обещаешь?
Ричард отвел взгляд в сторону. Потом он снова посмотрел на друга.
– Обещаю, черт возьми. Поэтому надеюсь, мы их напечатаем вместе, пока ты жив! Пошли, ради Бога. Я ужасно замерз и проголодался. Да и Марта начнет беспокоиться, не околели ли мы где-нибудь.
В доме Филда было тепло и уютно. Дети, как и прежде, бегали, шумели и путались под ногами. Марта, ставшая еще толще, чем раньше, охала и причитала, пытаясь всеми силами показать свое сочувствие по поводу смерти Эдмунда. Тоска съедала все существо Уильяма. Казалось, замерзла не только Темза, но и его душа. Он безучастно кивал в ответ на реплики Марты и Ричарда, не понимая толком, о чем ему говорят.
– Не отчаивайся. Там на небесах ему будет лучше, – ворвался в сознание голос Ричарда.
– Нет, не лучше, – возразил сердито Уильям, – у Эдмунда было много планов. Он ничего не успел сделать. Только приехал в Лондон. Все впереди. И тут эта проклятая зима.
– Если судьба умереть, то умрешь и летом. От чумы, например, – встряла Марта.
Ричард сердито посмотрел на нее и цыкнул:
– Что ты говоришь ерунду? Пойди лучше за детьми посмотри. Не слушай ее, Уильям. Конечно, ты прав. Зима суровая. Такого не припомню.
– Хочу уехать из Лондона. Пройдет зима, надо уезжать, – сказал Уильям, понурив голову. – Проклятый город. Он не приносит счастья.
– Ты не прав. Я помню, как ты жил здесь первые годы. Даже помню, что ты влюбился. Не вини Лондон. Он не виноват в смерти Эдмунда. Да и что тебе делать в Стрэтфорде. Это место для стариков и неудачников.
– А я и есть неудачник. Разве можно назвать удачливым человека, который не обрел своего счастья?
– Ты богат, знаменит…
– О! Опять, Рич, ты заводишь старые речи. Неужели ты так и не понял, что счастье не в деньгах, которыми ты обладаешь? И уж, конечно, не в славе.
– Хорошо тебе говорить, когда у тебя есть и то, и другое. Вот пойди и раздай все свои деньги бедным и бездомным. Можешь часть мне отдать. Я не против. Будет тебе от этого лучше? Если будет, иди и раздавай, – бурчал Филд.
Уильям призадумался.
– Зачем ты говоришь это человеку в таком состоянии? – зашептала Марта мужу. – Он расстроен, убит. Сейчас возьмет и пойдет деньги раздавать.
– Не пойдет, – заверил ее шепотом Ричард, – знаю я его. Скажет что-нибудь умное и не пойдет.
– Не имею права, – произнес Уильям.
– Чего ты не имеешь права? – Ричард повернулся к другу.
– Отдавать деньги не имею права.
– Ага, говорил я тебе! – обратился Ричард снова к жене. – И почему?
– Деньги принадлежат не только мне, но и моим детям. Я должен их оставить им в наследство. Моей младшей дочери Джудит еще выходить замуж. Эдмунд говорил, что приданное играет в этом деле большую роль. У меня есть крестный сын. И о нем я обязан позаботиться.
– Выкрутился, – вздохнул Ричард, – как обычно. Я остался при своем: без денег и счастья.
– Ты несчастлив? – Марта угрожающе посмотрела на мужа. – Чем это ты несчастлив? Денег у него нет! Ты работай побольше и поменьше с покупателями болтай.
– Вот, Уилл, посмотри, – Ричард вжал голову в плечи, – я даже не могу говорить в собственном доме о том, что в моей жизни происходит. Что я чувствую. Ты – свободный человек, имеющий право высказывать собственное мнение. И то, что не особенно много, на мой взгляд, работаешь, никто тебе в вину не ставит, – он на всякий случай оглянулся на Марту, но ее отвлекли дети, и она забыла о сказанном только что мужу.
Уильям посидел недолго у друга и отправился домой. Наступал январь, чуть спала стужа, и под ногами Уильяма захлюпал подтаявший снег. Мороз будто ждал, когда умрет Эдмунд, чтобы ослабить свою суровую хватку.
«Сегодня я бы смог его перевезти к себе, – подумал Уильям, продолжая неспешный путь к дому, – теперь его вечным пристанищем будут небеса. Надеюсь, он оттуда видит, как мне плохо без него, как неправильно он поступил, оставив землю».
В конце зимы от Мэри пришло письмо и новая пьеса, которая на сей раз оказалась античной драмой.
«Я столько прочитала, Уильям, ты себе не представляешь, – писала она в письме. – Мне так не хотелось, чтобы ты нашел в пьесе какие-нибудь ошибки и недочеты. Поэтому просто обложилась книгами. Твой крестный сын не очень-то мне дает читать, но я стараюсь находить время.
Надеюсь твое горе по поводу смерти Эдмунда поутихло. Хотя, что я говорю. Такое не проходит бесследно и навсегда. Приезжай, как только сможешь. Я постараюсь скрасить твое одиночество».
Уильям прочитал пьесу и понял, что Мэри выбрала сложную для себя тему. Он засел за правку. Работа лучшим образом отвлекала от мыслей о брате. Иногда Уильям разговаривал с ним вслух, словно он сидел в той же комнате. Уильям представлял, что мог бы сказать Эдмунд в той или иной ситуации, вступал с ним в спор, соглашался… Когда Мэри прислала пьесу, он читал ее вслух, надеясь, что Эдмунд и в самом деле его слышит.
Встретившись как-то с Джеймсом в театре, Уильям отдал ему оба варианта пьесы.
– Посмотри. Первый вариант – это то, что написал Франс Бомонд. Второй – исправленный мной текст. Скажи, пожалуйста, свое мнение. Тебе со стороны виднее.
Через несколько дней Джеймс принял решение:
– Твой вариант лучше. Наш Бомонд берется за сложные темы. А далеко не всем дано расправляться с историей также легко, как тебе. Предлагаю, на сей раз, подписать пьесу твоим именем. Ты ее не исправил, ты ее переписал заново.
– Хорошо, Джеймс. Как скажешь. Надеюсь, Мэри не обидится.
– Если хочешь, я могу отдать ее пьесу в другой театр. Слишком она отличается от того, что написал ты. В театрах часто идут пьесы, поставленные по одному сюжету. Только сначала твой вариант пойдет у нас. Осенью можно будет кому-нибудь продать текст Мэри.
Уильям согласился и написал Мэри, как обстоят дела. Весной он собирался навестить ее в Оксфорде и если понадобиться объяснить лично, что и почему он исправил и какое решение принял Джеймс.
Некоторые проблемы, касавшиеся земель, принадлежавших Уильяму, требовали его присутствия в Стрэтфорде. Он не любил обсуждать подобные вопросы и предоставлял право их решения управляющему. Но тот иногда начинал настоятельно требовать приезда Уильяма для личной беседы. Окончательно он понял, что надо ехать после очередного разговора с Джеймсом.
– Ты опять не знаешь, что происходит в Англии у тебя под носом, – сказал Джеймс в ответ на жалобы Уильяма по поводу необходимости обсуждать земельные проблемы, – парламент не дает королю денег, фермеры бунтуют. Зимой в Лондоне не хватало продуктов. Оглянись вокруг. Мир меняется у нас на глазах.
– Лишь в театрах все по-прежнему, – заметил Уильям.
– Нет, цензура закрывает спектакли чаще, чем раньше. Просто мы умудряемся ставить пьесы, которые их устраивают.
Уильям замолчал и постарался представить, что сказал бы Эдмунд.
– Для тебя эта зима была тяжелой. Ты не виноват в том, что не видишь ничего вокруг, – извинился Джеймс. – Поезжай в Стрэдфорд. Улаживай дела. Только не смей там оставаться. Знаю я твои намерения. Мы тебя ждем в театре. Мы с тобой начинали вместе, и вместе будем заканчивать. Хотя, надеюсь до финала еще далеко.
– Вернусь, куда я денусь. Может только заеду по дороге в Оксфорд, – заверил Уильям. – Давно не видел Мэри и сына. Соскучился. Пора их навестить.
Темза оттаяла. Чуть легче стало на душе. Известие о рождении внучки застало Уильяма на пороге: он собрался выезжать в Стрэтфорд.
– У меня хорошие новости! – он не удержался и зашел в театр к Джеймсу. – Сьюзен родила дочку!
– Вот видишь, – обрадовался Джеймс, – жизнь продолжается! Так просто я тебя теперь не отпущу. Пошли в трактир, выпьем за здоровье малышки.
В трактире снова стало просторнее: были открыты оба зала, народу стало поменьше, камин, хоть и пылал вовсю, согревал посетителей слабее, чем пиво, эль и горячее вино.
– Значит, у тебя теперь есть внучка. Эх, иногда я жалею, что не обзавелся детьми. Пусть даже и внебрачными, – засмеялся Джеймс. – Как назвали девочку?
– Сьюзен ждет меня. Она хочет, чтобы мы вместе выбрали имя.
– Что-нибудь придумал? Или будешь размышлять над этим важным вопросом в дороге?
– Придумал. Я хочу, чтобы ее звали Элизабет.
– Вот те на! – удивился Джеймс. – Я думал, та история давно закончилась.
– Она закончилась, но не забыта. Тем более, что в моей жизни было две Елизаветы5. Я хотел бы назвать внучку в память об обеих.
– Кто такая вторая Елизавета?
– Она не вторая, а первая. Королева Англии.
– Чем она тебе так дорога? Извини, конечно, королева Англии дорога всем англичанам. Но поставить ее в один ряд с женщиной, которую ты так любил, посвятил ей свои лучшие сонеты…
– Лучшие, – улыбнулся Уильям, – будто были другие. Да, я общался с королевой всего однажды. Но почему-то храню о ней самые теплые воспоминания. Если имя одно, то почему бы не назвать внучку в честь обеих женщин? Кому это мешает? Да и я могу сказать, что называю девочку в честь королевы. Не могу же я рассказывать об Элизабет, сонетах, безумной любви?
– Правильно, – согласился Джеймс, – эта причина мне более понятна. А почему ты не хочешь ее назвать Мэри, могу я тебя спросить?
– Мэри есть в моей жизни и сейчас. Надо давать имя в честь того, кто жил в твоем сердце раньше, и ты этому человеку до сих пор благодарен за эти чувства.
– Что скажешь! Поэт! – воскликнул Джеймс. – Ты, Уильям, все-таки поэт. Кто еще мог бы создать целую историю, придумывая имя для внучки.
– А ты, Джеймс, актер. И, как обычно, кричишь на весь трактир.
– Я рад за тебя, потому и кричу. В твоей жизни произошло хорошее событие.
– Только, понимаешь, Джеймс, я чувствую себя совсем старым. Когда Сьюзен вышла замуж, это было куда ни шло. Но внучка! У меня сын всег