– О! Сашенька! – воскликнула Гертруда и крепко обняла меня. – Вы приехали сюда всей семьей? – спросила она, выглядывая за дверь, но никого не обнаружив, удивленно обернулась ко мне: – Вы приехали одна?!
Я опустила голову и тихо произнесла:
– Да, Гертруда! Я приехала одна!
Чувства, прятавшиеся в душе всю дорогу, переполнили меня, и я, припав к плечу женщины, расплакалась.
Гертруда, мягко обхватив меня за плечи и что-то приговаривая, завела в дом. Я слышала, как хлопнула за нами дверь.
– Ну, не плачьте! Все перемелется, – усаживая меня в кресло в гостиной, ласково приговаривала она. – Посидите здесь. Я сейчас пошлю кого-нибудь за Тамарой Александровной. Она в гимназии.
Гертруда накрыла меня большим пушистым пледом и вышла из гостиной.
Я почувствовала себя лучше. Может, действительно, всё образуется? Не может быть, чтобы было иначе. Ведь все любят меня. Зачем им делать мне больно? Когда-нибудь мне будет смешно вспоминать этот период своей жизни, а также побег из родного дома…
…В тепле и тишине я задремала. Когда открыла глаза, моя тетушка сидела в комнате, в кресле, напротив, с любовью смотрела на меня и улыбалась. А мне показалось, что прошла ровно одна минута, пока я спала.
– Здравствуй, моя дорогая! – она привстала, наклонилась и обняла меня.
Я соскочила и прижалась к ней.
– Сиди-сиди! – она ласково усадила меня обратно и сама снова присела в кресло напротив. – Ну, рассказывай, что случилось?
Я слегка смутилась.
– Тетушка, почему вы думаете, что что-то случилось?
– Если бы все было хорошо, думаю, одну бы тебя сюда не отпустили.
– Вы правы, – прошептала я, сдерживая слезы.
И я поведала ей все, как на духу: и о моей любви к художнику, и о том, что у папы были большие проблемы на службе, и о моем предстоящем замужестве, на которое рассчитывали родители, чтобы уладить отцовские дела. Удивительно, что я не проронила ни слезинки, пока рассказывала. А когда закончила, произнесла грустно:
– Но если, тетя, вы мне скажете, что я не права, должна вернуться домой и выполнить волю родителей, я сделаю это, – вот после этих слов я дала волю слезам.
Тетушка не бросилась меня утешать. Она просто взяла мою руку, подержала в своей, как бы согревая, а после этого сказала:
– Ты поживешь у меня, поработаешь в гимназии, а я напишу письмо родителям, чтобы понять ситуацию. Может быть, уже все изменилось, пока ты сюда добиралась.
Я снова вскочила и обняла тётю. В сердце моем снова появилась радость и даже какое-то ребячество. Я закружилась по комнате, танцуя вальс и напевая сама себе.
Тетушка засмеялась:
– Сразу видно: ты – дитя, выросшее у моря.
– Почему? – останавливаясь, спросила я.
– Настроение меняется, как у моря погода.
Тетушка громко позвала:
– Гертруда!
Та, похоже, стояла за дверью, потому что тут же появилась на пороге.
– Гертруда, милая! Приготовь, пожалуйста, комнату для барышни.
…Уже засыпая, я думала о том, что теперь все обязательно изменится, все станет снова хорошо: родители откажутся от нелепого желания выдать меня замуж за кого попало, я найду Алексея, здесь, в городе. И, конечно же, у нас с ним все получится. А потом мы вдвоем вернемся к родителям за благословением…
Прошла неделя. Тетя, казалось, не замечала моих вопросительных взглядов. Хотя – нет, замечала. Не выдержав однажды, она сказала:
– Пока новостей нет, а если появятся, я незамедлительно расскажу тебе об этом.
Я чувствовала, что тетя Тамара на моей стороне: ей совсем не хочется, чтобы любимая племянница вышла замуж за «не поймешь кого». И тихо радовалась ее поддержке, но в открытую этого не демонстрировала.
Однажды утром тетя предложила пойти в гимназию. Я даже обрадовалась. Сидеть все время дома было скучно, а ходить одной по городу меня не отпускали.
Гимназия, (или приют для сирот), мимо которой я неоднократно проходила, но ни разу не заглядывала внутрь, была небольшим двухэтажным зданием. На первом этаже помещались столовая, актовый зал и три класса. На втором – спальни для девочек, комната для учителей и директрисы (то есть для моей тети), а также еще две комнаты, где ученицы делали домашнее задание и отдыхали.
Воспитанницы – около тридцати девочек – были от семи до семнадцати лет. Новых брали редко, потому что в приюте не хватало места для большого количества детей. Только когда выпускали старших девочек, брали новеньких.
Когда я пришла в гимназию, меня встретило множество любопытных взглядов. Выглядела я очень юно, не на свои семнадцать лет. Поэтому, возможно, они приняли меня за новенькую.
С тетей все время здоровались. Она чинно отвечала на каждое приветствие.
Мы прошли в ее кабинет. Когда дверь за нами закрылась, я услышала звук колокольчика, призывавшего на урок. Вскоре школа погрузилась в тишину.
– Садись, Сашенька, – сказала тетя, указывая на мягкий стул, стоявший рядом со столом.
Сама она села напротив меня.
– Я хочу предложить тебе поработать здесь не как моя племянница, а как обычная учительница или наставница. Я буду платить тебе жалование, помогать всячески, если что-то будет не получаться. Но и спрашивать буду с тебя так же строго, как с других. Ты сама поймешь потом, что так лучше: быть любимицей начальницы – это значит, что найдутся те, кто тебя будет недолюбливать. Поэтому мы даже не будем рассказывать никому, что ты моя родственница… Согласна?
– Конечно, тетя, – обрадованно ответила я. – Мне бы очень хотелось здесь работать! А что я должна делать?
– Ты будешь наставницей у младших девочек. У нас их двенадцать человек. Возраст от семи до десяти. С утра они с учителями в классах. Твоя роль – просто сидеть с ними на уроках. Если возникает какая-то ситуация, помогай учителю. А после обеда – они в полном твоем распоряжении. Сначала они отдыхают, а потом садятся за уроки. Это, наверно, самое тяжелое время дня, потому что тебе нужно будет много им помогать. А в конце – проверить каждую девочку. Хотя мы приучаем их быть ответственными и самостоятельными, но, к сожалению, пока еще младшие могут вилять и притворяться, чтобы не делать домашнюю работу…
– Я согласна, тетя! – в восторге воскликнула я и повисла у нее на шее.
– Ну-ну, мы же договорились: никто не должен знать, что ты моя племянница… Что ж. Сейчас я тебя провожу до класса, где сидят младшие девочки. Провожу и представлю… Пойдем.
Пока мы спускались на первый этаж, я заволновалась и даже немного запаниковала. Просто боялась того, как воспримут меня мои будущие воспитанницы. Ведь когда я сама была гимназисткой, то не все учителя нравились мне. И сейчас вдруг поняла: мне хочется, чтобы девочки меня полюбили…
Время шло. Закончилась осень, наступила зима.
Я с удовольствием работала в приюте. Девочки полюбили меня, и я чувствовала себя нужной и желанной, когда приходила в гимназию.
Почти каждый день после работы я отправлялась бродить по городу. Тётя не догадывалась о моих самостоятельных прогулках. Цель их была единственной: у меня не пропадала надежда встретить Алексея. Казалось, не осталось места в городе, где бы я не побывала. Но моего любимого мужчину так ни разу и не встретила. У меня уже стали закрадываться мысли, что он не живет в этом городе совсем. Может, и жил раньше, но не сейчас… Впрочем, Полянск был достаточно большим: шансов встретиться случайно с нужным человеком было не так много.
Удивительно, но я начала скучать по дому, по родителям, по Никите, по прогулкам около моря. Иногда мне казалось, что Алексей все еще ходит туда рисовать свои картины, а я пытаюсь найти его здесь. Поэтому, когда пришло письмо от родителей, что у них все нормализовалось, и они бы очень хотели моего возвращения домой, я с радостью поделилась об этом с тетей и засобиралась обратно.
Наступил последний урок, на котором я присутствовала как наставница девочек.
Шел урок арифметики. Я сидела в классе за партой – та стояла сбоку от учениц, и мне с этого места хорошо были видны все мои подопечные. Они еще не знали о том, что я собираюсь оставить гимназию. Грустно будет сообщить им об этом.
У доски отвечала Маша…. Арифметика для нее была чем-то абсолютно недосягаемым. Вот и сейчас она пыталась решить задачку про купца, который продавал свой товар в лавке. Девочка старательно морщила лоб, надеясь, что это поможет ей понять задачу лучше. Учитель, старый Порфирий Иванович, смотрел на нее с грустью и ждал решения…
Я вдруг болезненно почувствовала, что эта часть моей жизни заканчивается навсегда. Господи, как часто в последнее время возникает это чувство: расставание с родным домом, потеря Алексея. А вот теперь еще и гимназия.
…Девочки плакали, когда провожали меня. Младшие собрали в один альбом нарисованные ими картинки – на память, старшие пытались сунуть какие-то безделушки. Я так расчувствовалась, что выскочила из дверей гимназии со слезами на глазах. Шла по улице и вспоминала каждую деталь прошедшего часа…
Но когда вышла на городскую площадь, на какое-то время забыла о приюте. Еще бы! Ведь там красовалась большая Рождественская елка. Пахло хвоёй. И… приближавшимся праздником.
Я подошла ближе и, как ребенок, забыв обо всем, разглядывала висевшие на елке большие игрушки, фонарики, хлопушки, белые сверкающие сосульки… Гирлянда из разноцветного стекла опоясывала лесную красавицу.
Кроме того, на площади поставили большую деревянную горку и, предварительно засыпав ее снегом, залили водой. Детей на ней не было – слишком высокая, да и темно уже. А взрослые катались с удовольствием.