— Здорово, коль не шутишь, — подмигнул он мне весело.
— А вы случайно не из Бесовки приехали?
— Случайно из Бесовки. А сейчас обратно туда еду.
— А меня не подбросите?
— Подброшу! За стольник!..
— А за полтинник?! — решила я поторговаться.
— А за штуку?! — расхохотался парень. — Да ладно, шучу я, садись, довезу бесплатно. — И он распахнул дверцу.
Я села. Мы поехали.
— Небось никто не соглашался тебя до Бесовки везти? — снова подмигнул мне парень, крутя "баранку".
— Ага, никто. А почему?
— Потому что дураки, — безапелляционно заявил он. — Бесовка — это же рай!
— В каком смысле — рай? — осторожно поинтересовалась я.
— В самом прямом. Знаешь, какие там помидоры родятся — ВО! — показал он руками помидор величиной с арбуз. — И яблоки — ВО, и картошка — ВО!.. — показывал он все те же "арбузные" габариты. — А знаешь, сколько я с одного смородинового куста смородины собираю?
Я не знала.
— Двести ведер!
— Отпа-а-дно, — восхитилась я.
— А знаешь, сколько моя корова молока дает за одну дойку?
Я опять не знала.
— Цистерну!
— Потря-а-а-сно, — снова восхитилась я. — А почему тогда оттуда никто не возвращается?
Парень раскатисто хохотал.
— Да потому что там — ЛАФА! Кто ж от добра добра ищет? Я вон тоже раньше в Москве жил, академиком был. Может, слыхала — академик Лихачев. А как в Бесовку перебрался, мне эта
Москва нужна стала, как селедке акваланг.
— Для академика вы больно молодо выглядите, — не без ехидства заметила я.
— Ну правильно, — нимало не смутился парень. — В Бесовке все молодеют. Я когда из Москвы уезжал — мне уже под девяносто было. А сейчас больше двадцати никто не дает… — Сказав это, шофер запел "шоферскую" песенку:
Крепче за бара-а-нку держи-и-сь, шо-о-фе-е-р…
И в этот момент я вспомнила, где видела шофера Лихачева. Да в своем прикольном сне № 37! Лихачев лихо так вез меня прямиком на Тот Свет. А вдоль дороги дорожные указатели стояли с надписями: "Тот Свет — 100 км", "Тот Свет — 90 км"… И сейчас, кстати говоря, мы проезжали мимо дорожного указателя, точнее — огромного плаката, на котором огромными же буквами было написано:
АНОМАЛЬНАЯ ЗОНА!
ПОСТОРОННИМ ВЪЕЗД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН!
ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!
Все машины, что ехали впереди и позади нас, мчались дальше по трассе, а шофер Лихачев лихо свернул налево, как раз под плакат.
— А почему вы сюда повернули? — спросила я.
— Так это ж дорога на Бесовку.
— Но там же написано: "Опасно для жизни".
— Для посторонних — опасно. А мы-то с тобой не посторонние. Мы свои, бесовские, — со смешком, подмигнул мне Лихачев. — Верно ведь?
— Ну, я-то пока что не бесовская…
— Раз едешь в Бесовку — значит, бесовская, — уверенно объявил Лихачев и снова запел:
А дорога ле-е-нтою-у се-е-рою умчи-и-тся…
Встречные машины нам больше не попадались, да и за нами никакого транспорта не было. Абсолютно пустая дорога. Вскоре справа и слева от нее встал густой лес.
— Это случайно не Подрывайкин лес? — спросила я.
— Он самый! — кивнул Лихачев.
— А почему он так называется?
— А в нем каждое лето грибники с ягодниками на минах подрываются.
— А откуда в лесу мины взялись?
— С войны остались.
— И много их там?
— Как мух на помойке.
— А почему их не разминируют?
— Черт его знает, — крутил-вертел "баранку" Лихачев. — Наверное, у областного начальства средств на это дело не хватает.
— А зачем тогда грибники с ягодниками в этот лес ходят, — не понимала я, — раз там подорваться можно?
— Хороший вопросик, — посмеивался шофер Лихачев. — Ну а зачем люди на машинах ездят, на самолетах летают, ведь можно разбиться. И бьются. А зачем к морям и океанам отправляются каждое лето — ведь можно утонуть. И тонут. Так уж человек устроен. Осмотрительным становится только после собственных похорон. Лежит себе тихонько в гробу и не рыпается.
— А правду говорят, что в этом лесу, на Чертовой поляне, прошлогодний снег не тает?
— Есть такое дело, — подтвердил Лихачев. — Тоже, кстати сказать, тьма народа подорвалась на минах, когда за этим снежком ходила.
— А зачем он им нужен был?
— Так он же колдовской.
— А в чем его колдовство заключается? — спросила я с тайной надеждой — а вдруг сейчас услышу исчерпывающий ответ.
Но не услышала.
— Черт его знает, — пожимал плечами Лихачев. — Это надо у Жорки спросить.
— У какого Жорки?
— Да есть у нас в Бесовке один дурачок.
— Дурачок?
— Ага, он без головного мозга родился. Вот ведь повезло парню.
— Почему повезло?
— Да потому что никакая ерунда в голову не лезет. И думать ни о чем не надо. Так вот, Жорка может до самой Чертовой поляны довести и на мине не подорваться. Только он не каждого туда водит, а только тех, кто ему понравится.
— А он что, знает проходы между минами?
— Ничего он не знает. Он же дурак. Прет напролом.
— А почему он тогда не подрывается?
— Так ведь дуракам везет.
Я мысленно взяла Жорку-дурачка на заметку и хотела дальше порасспрашивать Лихачева о прошлогоднем снеге.
Но тут он резко увеличил скорость.
Мы как раз проезжали мимо кладбища. У кладбищенских ворот стояла какая-то женщина и "голосовала" нам. Но мы проскочили "с ветерком". Я успела увидеть, что у женщины было бледное, почти белое лицо — точь-в-точь как у покойниц с полотен Афиногены Смертолюбовой.
— А почему вы не захотели ее подвезти? — спросила я.
Лихачев скорчил кислую гримасу.
— Да ну ее в болото. Не люблю мертвецов.
— А при чем тут мертвецы?
— Ты что, не поняла? Она ж мертвая. У покойников сейчас мода такая пошла — могилами меняться. С доплатой. Чтоб гроб попросторнее, кладбище посуше… И эта, видать, тоже на другое кладбище переезжает.
Я промолчала, не зная, как реагировать на слова Лихачева. Прикалывается он, что ли?.. Да вроде не похоже.
— Ох, как бы нам эта встреча боком не вышла, — озабоченно продолжал Лихачев. — Дурная примета — покойницу на дороге встретить.
Настроение у шофера испортилось. Он насупился, замолчал… Я тоже молчала, думая о своем, о девичьем.
— Растудыт тя в качель! — выругался вдруг Лихачев и ударил по газам. "Уазик" надсадно взревел и помчался как угорелый.
— Гляди, что покойница нам подсуропила! — указал Лихачев в зеркальце заднего обзора.
Я глянула, но ничего особенного не заметила.
— Да ты выше, выше смотри, на небо!
Я посмотрела. И на сей раз увидела черную тучу, которая неслась вслед за нами. Или мне показалось, что неслась?.. Нет, не показалось — туча и впрямь неслась за нами вслед.
— Может, не догонит, — цедил Лихачев сквозь стиснутые зубы, выжимая из своего драндулета все, что только можно выжать.
Но туча догоняла. И уже догнала. И уже повисла над нами, загородив собою солнце.
А в следующую секунду буквально обрушилась на машину, накрыв нас, будто темным покрывалом.
— Сливай воду, приехали, — обреченно сказал Лихачев, глуша мотор.
В салоне "уазика" словно черная лампочка зажглась — изобретение майора Гвоздя. Стало темным-темно. И тихо-претихо, будто во всем мире выключили звук.
Тишина и темнота. И больше ничего.
Потом резко посветлело. Справа от "уазика" закуковала кукушка. Слева — закаркала ворона. В траве у дороги застрекотали кузнечики.
Никакой тучи не было и в помине. Ни на небе, ни тем более на земле. Исчезла с концами.
Я посмотрела на Лихачева. Куда только делся его румянец во всю щеку и улыбка от уха до уха?
Он был бледный, как покойница, которую мы повстречали у кладбища. И мрачный, как будто сам только что похоронил всех своих родственников.
— Во попали в жир ногами, — хрипло пробормотал он, вставляя трясущимися руками в трясущиеся губы трясущуюся сигарету.
— А что это такое было? — не понимала я. Лихачев судорожно втягивал в себя сигаретный дым.
— Плотоядное облако.
— Что за "плотоядное облако"?
— А-ай… — махнул он рукой, мол, отстань. Но я не отставала.
— А почему оно нас окутало?
— Оно нас не окутало, оно нас сожрало.
— Как это — сожрало?
— Очень просто — ням-ням, — с нервным смешком ответил Лихачев.
— И что теперь? — продолжала я не понимать.
— Теперь оно нас переваривает.
— А когда переварит, что будет? Шофер Лихачев тяжко вздохнул.
— Скоро узнаешь…
Глава XIVЧЕРНЫЕ КУПОЛА, ИЛИ РАЗГОВОР С БОГОМ
На первый взгляд Бесовка была деревня как деревня: в коровниках мычали коровы, в свинарниках хрюкали свиньи, в конюшнях ржали лошади… Пахло навозом. Кукарекали петухи… Но это было только на первый взгляд, со второго взгляда мне сразу стало ясно, что тут нужно держать ухо востро и смотреть в оба глаза. Потому что купола у деревенской церквушки были — черные. А это верная примета, что где-то рядом водится нечистая сила. Об этой примете мне в свое время рассказал майор Гвоздь. А уж Петр Трофимыч, будучи начальником Отдела по борьбе с нечистой силой, знал эту нечистую силу как облупленную.
Так что внутренне я вся собралась и напряглась, словом — насторожилась.
На паперти (это такая площадка перед входом в церковь) сидел дурачок Жора. Я сразу поняла, что это он. Потому что Жора, как и положено дураку, пускал слюни из носа и сопли изо рта. Ой, то есть наоборот.
— Здравствуйте, Жора, — сказала я ему как можно приветливее, чтоб понравиться. А вдруг он и впрямь проведет меня между минами на Чертову поляну к прошлогоднему снегу.
— Гы-гы-гы, — ответил мне дурачок.
— Как поживаете? — начала я светский разговор.
— Гы-гы-гы, — бессмысленно таращился на меня Жора.
— Хорошая погодка, не правда ли?..
— Гы-гы-гы, — почесал он себя чуть пониже живота.
Да уж, если ума нет, то в магазине не купишь… И, оставив Жору "гы-гы-кать" дальше, я вошла в церковь. В принципе я и в Москве иногда в церкви захожу. А что, прикольно. Свечи горят, иконы висят… Единственное, что мне там не нравится, — так это верующие, которые вечно чего-то клянчат у бога: "Господи, дай то, господи, дай се…" И еще я не понимаю, почему все бога на "ты" называют…