– Я думала об этом. И знаешь почему? Эти звонки на него действовали… Как удары ниже пояса. Но одно дело – сейчас, и другое дело – после вуза. Если ты помнишь, Петь, он распределился в область, а я осталась на кафедре работать над диссертацией. Будь она проклята… – Неожиданно староста схватила себя за волосы и принялась их дергать. – Господи, ну почему, почему я такой дурой была?
– Ален, успокойся, я тебя прошу! – Петр схватил ее за руку. – Не надо себя во всем винить. Комплекс вины – один из распространенных.
Староста откинула его руку и поднялась с дивана:
– Вот и Левчик мне все про комплекс вины талдычил. Ему психотерапевт один очень помог, когда его из петли доставали… совсем, говорит, по-другому на жизнь стал смотреть. Поэтому и прошел специализацию… И стал тем, кем стал. Но для меня он вчера открылся совершенно с новой стороны. Такой… беззащитный, что ли. Я словно вернулась в студенчество.
– Как ты оказалась около его каюты утром?
– Веришь, проснулась с предчувствием нехорошим. Я знаю, что это банально звучит, но мне словно кто-то шепнул, что с Левчиком беда. Я только глаза протерла и понеслась к нему в каюту. Она оказалась открытой, я постучала, мне никто не ответил. Вошла, увидела и сразу все поняла. Пульс на сонных проверила… Дальше не помню.
Староста снова уселась на диван по-турецки, взяла со столика лекарство и залпом допила его.
– Во сколько примерно вы вчера с ним расстались?
– Около трех ночи. Странно, он не говорил, что хочет поставить капельницу, хотя я видела, как ему плохо. Он несколько раз голову под струю холодной воды засовывал. Пил-то он вчера прилично, сама видела. Сейчас понимаю, что надо было остановить, но вчера мы были немного другими. Не такими близкими, что ли. Напившись, он осмелился мне признаться во всем, я оттаяла, словно очнулась от спячки. И по-другому на него взглянула.
– Может, он применил одну из своих психотерапевтических штучек?
Алена ненадолго задумалась, наморщила лоб, потом признала:
– Ты знаешь, если уж быть до конца честной, не исключено. Особенно после этих телефонных звонков я что-то такое почувствовала. Как будто он через свой смартфон хотел кого-то загипнотизировать, а потом переключался не сразу… в силу алкоголя принятого… на разговор со мной, словно еще какое-то время этот гипноз действовал. Возможно, я глупости говорю…
– Сколько было времени, когда ты его обнаружила?
– Примерно половина седьмого.
– Скажи, Ален, около трех ночи или сегодня утром ты ничего подозрительного возле его каюты не заметила?
Она уставилась в пол, потом зачем-то потерла глаза.
– Ну, разве что Жорик курил на палубе… Утром, имеется в виду. А так – больше никого.
– Погодь, ты ничего не путаешь? Жорик у нас не курит, это такой противник никотина, что…
– Я ничего не путаю, – жестко перебила его староста. – Я знаю, какой он противник курева, и если говорю, что Рябухин смолил на палубе, значит, так оно и было!
– Хорошо, я верю, – поспешил признаться Петр, чувствуя, что она вот-вот снова расплачется.
В следующее мгновение Алена усмехнулась:
– Выходит, заложила парня, нехорошо. Ты ему не говори, что это я его видела.
– А он тебя видел?
– Не знаю, может, и видел. Кстати, тебе, наверное, будет интересно, – Алена остановила Петра буквально в дверях. – Когда сегодня утром я Жорку разбудила, сказала, что Левчик умер, что надо бы посмотреть. Знаешь, о чем он спросил спросонья?
– Интересно, о чем же?
– Он спросил: «Вы спину у него смотрели?» При чем тут его спина, ума не приложу!
– Подожди, – Петр застыл в дверях. – Если он курил на палубе, то как ты его после этого могла разбудить?
– Уточняю. Первый раз я не зашла к Левчику, испугалась жутко.
– Кого или чего?
Алена взглянула на него, зачем-то покачала головой. Потом какое-то время смотрела в окно, пожимая плечами.
– Если ты настаиваешь… Твоей жены я испугалась. Она с окровавленным ножом вышла из каюты Левчика, как бы меня не видя. Глаза очумелые, как в другом измерении находится. И пошла к себе. Меня всю затрясло, я выскочила на палубу, там и увидела Рябухина с сигаретой. В каюте забралась под одеяло…
– А Жорик тебя видел?
– Сложно сказать. Он тоже, как и Элла, был в прострации.
– Сколько ты пробыла у себя в каюте? Может, уснула?
– Какое там?! – всплеснула она руками. – Уснешь тут, как же. Может, с полчаса. Никогда себе этого не прощу. Зайди я сразу после Элки – может, Левчик был бы живой. Можно было спасти. А спустя полчаса все глухо: зрачки широкие, пульса нет. Меня как прорвало – заорала, побежала будить Жорика.
Шокирующие подробности
Петр брел сквозь туман по палубе, как сомнамбула. Несмотря на отсутствие качки, его прилично «штормило» от услышанного. В голове звучали слова Чубак про Эллу, патологоанатома. Многое не укладывалось в голове.
Во-первых, Элла, выходящая с ножом из каюты мертвого (или еще живого?) Матараса, – это перебор! Это ни в какие рамки не лезет! Но в то же время – Левчика не зарезали! Его убил введенный в вену яд!
Во вторых – спина, про которую Жора спросил спросонья, – это позвонки… В том числе и десятый грудной. И неспроста он поворачивал труп при осмотре.
В-третьих: курение и Рябухин несовместимы!
В памяти всплывали студенческие будни, особенно на первом курсе, когда курили практически все. Еще бы: вырвались из-под родительской опеки, почувствовали себя взрослыми, самостоятельными.
Кое-кто баловался кокаином, единицы – более серьезными «лекарствами», но доступные и разрешенные российские сигареты были во рту практически у каждого. Потом, когда учеба перевалила на вторую половину и начались серьезные клинические занятия, многие остепенились, побросали. Но это – к моменту окончания вуза, а вначале…
Так вот: и в начале учебы, и в конце ее Рябухин не курил!
Более того, даже не переносил табачный дым. Если кто-то с запахом табака садился рядом, он подчеркнуто морщился и пересаживался подальше. Неужели староста ничего не перепутала и Рябухин действительно закурил?
Но курящий патологоанатом на палубе – феномен не менее парадоксальный, чем Элла в ночнушке с ножом. Допустим, он что-то увидел такое, отчего помутился разум и захотелось (пусть это немыслимо, но все-таки) сделать пару затяжек. Своих сигарет у него наверняка не оказалось, как, впрочем, и зажигалки. Значит, должен быть поблизости кто-то, кто бы его угостил.
Этот кто-то и мог быть убийцей!
Элла убийцей никак быть не могла! Во-первых, она не курит. Во-вторых, по рассказу старосты, она в тот момент была неадекватна.
Да, Жора, Жора… Что же такое ты увидел?
И это в рассветный час, после колоссального возлияния накануне, когда даже курильщикам со стажем хочется понежиться подольше в постели.
Нет, что-то тут не так. А если так, то скрывается за этим причина настолько веская, что разобраться в ней надо немедля! Чего бы это ни стоило!
Череду размышлений бесцеремонно прервал вывалившийся на палубу Михась. Не раздумывая, он схватил Петра за воротник:
– Слухай сюда, Петрусь… Если я узнаю, что Лизка была у тебя в эту ночь, тебе не поздоровится. Я эту сучку чуть-чуть не отмассажировал. Ну, думаю, ночь впереди, успеется еще… А тут глядь, исчезла, растворилась в тумане – и не найти…
Петр отцепил руки мануальщика и толкнул его в грудь.
– Тут такое творится, а ты все никак свою похоть в ножны не пристроишь.
Едва удержавшись на ногах, Трегубов насторожился:
– А что случилось?
– Что? Матарас убит! Вот что!
От услышанного Михась присел на корточки:
– Как убит? Не может быть! Я его в четвертом часу ночи на палубе встретил… спросил, мол, Лизавету не видел. А он пьяный в доску, так улыбается маслянисто, гнида… Дескать, уплыла твоя Лизавета в каюту к женатику. Причем не просто уплыла, а вытолкала из постели законную жену. Ну, я и понял, что речь про тебя.
Петр собрался было уходить, но последние слова его задержали. Засунув руки в карманы плаща, он начал выхаживать вокруг сидящего на корточках Трегубова, словно учитель вокруг провинившегося ученика.
– Интересно девки пляшут… В четвертом часу, говоришь?
– Примерно. Погодь, что, Лева действительно убит? Да гонишь ты! Левку убили? Не поверю!
– Ему сейчас все равно – веришь ты или не веришь. Он лежит под капельницей с остекленевшими глазами и не дышит.
Последняя подробность окончательно убедила мануальщика, что Петр не врет.
– Ладно, признаюсь… Мы, короче, с Царем до утра квасили, у него каюта люкс, полный холодильник пива и копченой рыбы. Отварную картошечку прямо из ресторана принесли. Разве можно от такого отказаться?
– Ты только что сказал, что встретил на палубе Матараса… Он тебе про Лизавету сообщил. Как ты оказался на палубе, если до утра квасил с Царем?
Михась встряхнул головой, собираясь с мыслями. Причем собирался не меньше минуты.
– А, так это я за хлебом пошел… Тогда его и увидел. А так вообще-то всю ночь безвылазно. А зачем нам выходить?
– Например, чтобы на палубе постоять, проветриться.
– У него кондиционер в каюте, гальюн. Все удобства. А вот за хлебом… Представляешь, он привык все без хлеба, ну и не заказал. А я без хлеба не могу, поэтому и отправился. Только где его найдешь ночью? Ресторан закрыт. Ну, я и решил поспрашивать, где Лизка.
– Погодь, я правильно понимаю, ты пошел искать хлеб? Встретил Матараса и спросил про Хмельницкую?
– Ну да… Зря, конечно, так без хлеба и вернулся. Может, в четыре, может, в половине пятого…
– Значит, отсутствовал где-то полчаса-час?
– Да, примерно полчаса, не больше. – Михась почесал затылок, будучи не уверен, что сказал правильно. Он попытался было встать, но – то ли сил не хватило, то ли передумал – так и остался сидеть на корточках.
– Скажи, еще ты видел кого-нибудь на палубе… ну, пока искал хлеб?
– Никого вроде… Хотя нет, – мануальщик взъерошил волосы. – Жорик около туалета пол драил. Вернее, на сто процентов я не уверен. Как только он меня увидел, тут же нырнул за дверь, оставив и швабру, и ведро. А я п