Наконец Джеральд поднялся.
За окном светило яркое солнце, которое так не вязалось с грустными воспоминаниями Джеймса и Эндрю.
— Деньги мы тебе дали, брат, так что поступай теперь по своему усмотрению.
— Конечно, — воскликнул Джеральд, — я смогу ими воспользоваться наилучшим образом.
— Будем надеяться, — сказал Эндрю и взглянул на Джеймса.
Тот пожал своими широкими плечами и, удовлетворенно хмыкнув, кивнул головой.
— А куда ты сейчас собираешься? — поинтересовался Эндрю.
— Я еще хочу пойти в банк и занять там денег. Мне нужна изрядная сумма для того, чтобы купить побольше рабов.
— А ты думаешь, банк даст тебе деньги? — сказал Эндрю.
— Конечно, ведь теперь у меня есть земля, а под залог земли они дадут.
— Ну что ж, у тебя хоть есть что заложить, так что поступай теперь как знаешь, ты стал вполне самостоятельным человеком.
— Джеймс, ты веришь, что он будет плантатором?
Джеймс пожал широкими плечами.
— Эндрю, мне бы очень хотелось, чтобы наш Малыш Джеральд стал плантатором, а мы приезжали бы к нему хоть изредка в гости.
— О, если вы будете приезжать ко мне в гости, я буду принимать вас как королей. Ведь вы столько для меня сделали!
— Ладно, не горячись, время покажет, — урезонил младшего О’Хара Эндрю.
Из банка Джеральд О’Хара вышел обрадованным. В его кожаной сумке лежала теперь довольно крупная сумма денег, и он смог купить рабов для обработки полей.
Только после этого он прибыл в Тару и поселился в четырехкомнатном домике управляющего в холостяцком одиночестве и в сладком предвкушении последующего переселения в новый белостенный дом на холме.
В это время Джеральду О’Хара исполнилось тридцать три года.
Он возделал землю и посадил хлопок, а потом занял еще денег у Джеймса и Эндрю, чтобы прикупить рабов.
Братья О’Хара умели блюсти интересы своего клана и крепко держались друг за друга как в удаче, так и в нужде. И не столько из родственных чувств, сколько из жестокой необходимости, ибо знали: чтобы выжить в трудные годы, семья должна противостоять нужде единым фронтом.
Они одолжили денег Джеральду и по прошествии нескольких лет он возвратил их с лихвой.
Плантация расширялась. Джеральд акр за акром прикупал соседние участки и настал день, когда белый дом на холме из мечты превратился в реальность.
Дом был построен рабами.
Довольно неуклюжее приземистое строение глядело окнами на зеленый выгон, сбегавший вниз к реке.
Но Джеральд не уставал им любоваться, находя, что дом хотя и новый, а от него веет добротной стариной.
Древние дубы, еще видавшие пробиравшихся по лесу индейцев, обступали белокаменный дом со всех сторон, простирая над его кровлей густой зеленый шатер.
В кронах деревьев щебетали птицы, на лужайке, очищенной от сорняков, буйно разросся клевер.
И Джеральд следил за тем, чтобы за газоном был должный уход.
Все в его поместье работали с утра до вечера.
Все в Таре — от подъездной кедровой аллеи до белых хижин на участке, отведенном для рабов, выглядело солидным, прочным, сделанным на века, хотя и немного грубовато.
И всякий раз, когда Джеральд возвращался домой и из-за поворота дороги его глазам открывалась крыша дома, сердце его преисполнялось гордостью, словно он видел эту картину впервые.
— Да неужели это мой дом? — восклицал он, приподнявшись на стременах. — Неужели это дело моих рук? Неужели я сам возвел этот величественный дом на холме?
Конечно слово «величественный» было изрядным преувеличением, дом выглядел неуклюже, хотя и был большим.
Но разве могла быть в такой глухой провинции настоящая архитектура? Ведь дом строился без всякого проекта. Одна часть добавлялась к другой, потом как-то они соединялись, лепились друг к другу. Но когда дом побелили, все это разнообразие стало более-менее цельным.
А если посмотреть на него снизу вверх от подножия холма — впечатляло.
И Джеральд, воздев к небу руки, благодарил Бога за то, что тот послал ему такую удачу.
— Я настоящий плантатор, самый настоящий из всех О’Хара!
Джеральд пришпоривал лошадь, и она радостно мчалась на холм, потому что знала, что там ее ждет корм, вода. А ездок от распиравших его чувств что-то выкрикивал, распевал, свистел, улюлюкал. Он чувствовал себя маленьким ребенком, которому родители сделали подарок, именно тот, о котором он страстно мечтал.
Едва Джеральд О’Хара подъезжал к дому, как с крыльца сбегал его преданный лакей Порк. Он помогал хозяину снять сапоги, отстегнуть шпоры, брал лошадь под уздцы и вел ее в низкую конюшню, где стояло еще несколько лошадей.
Но это были рабочие лошади. У Джеральда пока был только один верховой конь — вороной жеребец.
Потом Порк возвращался к хозяину.
— Вы будете обедать, сэр? — обращался он к Джеральду.
— Конечно же, Порк.
— Тогда я иду накрывать на стол.
И от этих слов Джеральд О’Хара чувствовал себя вообще на верху блаженства. Он потягивался в кресле, заложив руки за голову, закрывал глаза.
И его воображение продолжало рисовать радостные картины будущего.
Он видел запряженные лошадьми огромные фургоны, которые длинными караванами везут в Савану большие тюки хлопка, выращенного и собранного на его плантации.
А подвяленный табак источал такой пронзительный аромат, что Джеральд О’Хара радостно вдыхал его, чувствуя, что пьянеет.
«Это все мое — хлопок, табак, поля. Наконец-то я понемногу становлюсь настоящим плантатором, настоящим рабовладельцем».
И радости Джеральда не было предела.
Потом в дверях появлялся Порк, широко улыбался, показывая крепкие белые зубы.
Но Джеральд даже не обращал внимания на улыбки своего лакея. Он пребывал в эйфории.
Все у него спорилось и складывалось как нельзя лучше, да и погода благоприятствовала хорошему урожаю.
Рабы работали на плантациях не покладая рук. Джеральд обращался со своими рабами вполне сносно и чернокожие работники платили ему преданностью. По вечерам, собравшись у своих костров, они благодарили Бога за то, что он послал им такого хозяина.
А Порк очень любил рассказывать хозяину о том, что говорили о нем рабы, когда тот по вечерам, уставший, сидел у камина со стаканом виски в руках.
Джеральд слушал рассказы своего лакея, самодовольно ухмылялся.
И даже иногда позволял своему лакею выпить вместе с ним. Ведь он не был чопорным и не отличался великосветским воспитанием.
Он разделял людей не на родовитых и безродных, а на работящих и бездельников, на честных и мошенников. А Порк был работящим и честным, и поэтому Джеральд О’Хара никогда не чувствовал ни малейшего угрызения совести, разрешив своему рабу Порку пропустить с ним рюмку-другую виски.
Конечно при соседях он никогда бы подобного не допустил. Но по вечерам, когда в доме было тихо и они оставались вдвоем, Джеральд позволял своему лакею кое-какие вольности, за что тот платил ему исключительной преданностью.
— Завтра утром я поеду на дальнюю плантацию, хочу посмотреть, может удастся прикупить еще акров десять земли.
— Возьмите и меня с собой, — предлагал Порк.
— Как это взят тебя? А кто будет следить за моим домом? Ведь не дай Бог здесь что-нибудь случится…
Порк пристыженно опускал глаза.
— Да, сэр, я лучше останусь дома, здесь действительно от меня будет больше проку.
— И вообще, Порк, я хочу, чтобы у меня в доме было чисто. А то мое жилище напоминает приют старого холостяка.
Порк причмокивал толстыми губами и соглашался.
— Да, сэр, так оно и есть.
— Что ты хочешь сказать?
— Ведь у вас, сэр, нет хозяйки, а об этом пора бы уже подумать.
— Что ты себе позволяешь? Упрекать меня? Разве плохо я тебя кормлю?
— Да нет, сэр, у вас слишком большой дом и уже много рабов, поэтому вам просто необходимо завести хозяйку.
— Порк, ты об этом так говоришь, — смеялся Джеральд О’Хара, — как будто мне необходимо поехать на ярмарку и купить новую верховую лошадь.
— Что ж, сэр, это довольно схоже, ведь и то и другое надо тщательно выбирать, чтобы не ошибиться и чтобы потом не раскаиваться.
— И вообще, Порк, ты в последнее время слишком много себе позволяешь.
— Извините, сэр, — тут же вскакивал на ноги раб.
— А кофе-то у меня холодный!
— Сейчас-сейчас все исправлю, сэр, — Порк хватал кофейник и убегал на кухню, откуда слышался его раздраженный голос.
Порк отчитывал кухарку. Он старался это делать так, чтобы хозяин слышал. Он кричал таким гневным и страшным голосом, что даже сам пугался, а в это время подмигивал толстой кухарке, скаля свои белые зубы.
Женщина хлопала руками, начинала извиняться. Но на ее лице тоже в это время была улыбка.
А Джеральд О’Хара прекрасно представлял, что сейчас делается у него на кухне. Ведь он пару раз видел эту сцену.
«Эти черномазые такие хитрющие, но меня, ирландца, им не обмануть, — и Джеральд самодовольно скалился, потягиваясь у камина. — А насчет хозяйки… — глядя в белый потолок думал Джеральд, — наверное, надо еще немного подождать. Ведь я мужчина еще не старый и довольно крепкий, так что время у меня есть».
Со всеми соседями у Джеральда сразу установились теплые и дружественные отношения. Исключение составляли только Макинтоши, чья земля примыкала к его плантации слева, и Слэттери, чьи жалкие три акра тянулись справа, вдоль поймы реки, за которой находились владения Джона Уилкса.
Макинтоши были полукровками, смешанного шотландско-ирландского происхождения, а вдобавок еще оранжистами. И последнее обстоятельство, будь они даже причислены церковью к лику святых, наложило на них в глазах Джеральда каинову печать.
Правда они переселились в Джорджию семьдесят лет назад, а до этого их предки жили в Каролине. Но тем не менее глава их клана, первым ступившего на американскую землю, прибыл сюда из Ольстера и для Джеральда этого было достаточно.
Это была молчаливая угрюмая семейка, державшаяся особняком. Браки они заключали только со своими родственниками из Каролины.