— Вы очень смелый человек, мистер Рени, я думаю, никто бы не отважился на подобное, ведь вы рисковали из-за меня своей жизнью.
— Да что вы, миссис О’Хара, так бы поступил каждый мужчина, окажись он на моем месте.
И тут Эллен вновь вспомнила, как бежала по полю, слыша за спиной дыхание разъяренного животного. Она вспомнила, как ускользала от его смертоносных рогов, мечась по сараю, как она уже отчаялась обрести спасение и как брызнул свет из приоткрытых ворот, как на пороге появился силуэт мужчины и как она поняла, что это ее спасение.
Бертран Рени тогда стоял на пороге против солнечного света и казалось, от него исходит сияние.
— Вы спасли меня, — прошептала Эллен и разрыдалась.
Бертран не знал как успокоить женщину. Он разволновался, испуганно оглядывался по сторонам, как бы ища помощи. Но в сарае они были только вдвоем, а за стеной мерно сопел бык. Казалось, они остались одни во всем мире — он и Эллен.
Мужчина взял ладони женщины в свои руки и крепко сжал их.
— Успокойтесь, миссис О’Хара, все позади, нам ничего не угрожает, я уверяю вас.
Но женщина, казалось, не слышит его слов, она вздрагивала и плакала. Рени носовым платком принялся вытирать ей слезы и женщина с благодарностью посмотрела на своего спасителя и робко улыбнулась.
— Я сейчас похожа на маленькую перепуганную девочку?
— Да, именно такой я вас себе представлял. Филипп много о вас рассказывал.
— Вы были очень близки с ним, мистер Рени?
— Мы знали с ним друг о друге почти все. У нас не было секретов, мы вместе проводили все свое время — вместе играли в карты, вместе кутили, ездили на охоту. Я понимаю, что мы вели беспечную жизнь и в какой-то мере я виновен в гибели Филиппа. Ведь если бы мы тогда не отправились в бар, если бы мы не столько выпили и сами не затеяли бы ссору, то возможно Филипп был бы сейчас вашим мужем. Ведь он так этого хотел, он так любил вас…
— Это правда? — внезапно спросила Эллен и посмотрела в глаза Бертрану.
— Да, — отвел тот взгляд. — Однажды Филипп показал мне ваш медальон — портрет на тонкой серебряной цепочке.
Эллен робко улыбнулась, услышав о медальоне.
— Он сейчас у меня — тихо произнесла она.
— Я тогда еще не знал, что это вы. Филипп спросил меня, красива ли девушка, изображенная на портрете.
— И что вы сказали?
— Я сказал, что никогда не видел девушки прекраснее.
— Это правда?
— Да. Вы и сейчас прекрасны, миссис О’Хара.
— Вы говорили, Филипп умер у вас на руках? — сбивчиво спросила Эллен, боясь своего вопроса. — Он вспоминал меня перед смертью?
— Да, он попросил передать вам ваши письма и умер с вашим именем на устах.
— Он что-нибудь просил сказать? Ведь письма вы могли передать и с кем-нибудь другим, не ради них же вы отправились в дальнюю дорогу?
— Конечно, не только ради них, — вздохнул Бертран Рени, — я отправился, чтобы выполнить последнюю просьбу Филиппа. Он попросил, чтобы я поклялся, что выполню эту его просьбу.
— Вы ее уже выполнили? — с замиранием в голосе спросила Эллен.
— Я нашел вас уже замужней женщиной, — ответил Бертран Рени и замолчал.
Эллен чувствовала, как задрожали его руки и осекся голос.
— Так что же просил Филипп?
— Я не могу этого сказать…
— Но ведь вы обещали умирающему.
— Он просил поцеловать вас.
И Эллен закрыла глаза. Она ждала, но Бертран молчал. Он медлил.
— Так выполните его просьбу, — одними губами прошептала Эллен и немного приподнялась на локтях.
Она почувствовала прикосновение губ мужчины и какая-то странная горячая волна прошла по ее телу. Подобного Эллен не испытывала никогда до этого и никогда потом. Она сама не понимала, что с ней произошло, да и сам Бертран вряд ли понимал. Но руки женщины крепко обхватили его шею, а губы раскрылись.
— Филипп… — прошептала Эллен, не раскрывая глаз.
А Бертран молча продолжал целовать ее. Горячие волны подхватывали мужчину и женщину. Они тяжело и сладострастно вздыхали, их губы искали друг друга и находили. Их руки сплетались и расплетались, пальцы ощупывали глаза, которые были закрыты веками, ведь мужчина и женщина избегали смотреть друг на друга.
Сухой клевер шуршал, забивался в волосы, пальцы мужчины гладили шелковистые пряди Эллен. А женщина запускала свои длинные изящные пальцы в волосы мужчины.
— Еще! Еще! — шептала она. — Поцелуй меня сильнее, Филипп!
И Бертран понимал, что эта прекрасная женщина не с ним, она в прошлом. Но и он ощущал себя не собой, он в этот момент был Филиппом Робийяром. Он вспомнил, как один раз, едва взглянув на медальон, показанный другом, без памяти влюбился в изображенную на нем женщину. Но даже тогда он не думал, что женщина настолько прекрасна в настоящей жизни.
— Что с нами происходит? Что это? — шептала женщина, не в силах остановить свои чувства.
Ее влекло к мужчине и она всецело отдалась этому порыву. Она никогда раньше не испытывала ничего подобного, а сладострастные волны раскачивали ее тело и женщине казалось, что она парит в пространстве, что сейчас она птица, купающаяся в волнах голубоватого воздуха высоко под самым солнцем, а земля плавно кружится под ней. Она ощущала пряный аромат сухого клевера и от него ее мысли путались, она казалась себе пьяной. Этот сладкий дурман обволакивал ее, мутил разум. Она уже совсем не помнила себя. И если бы сейчас кто-нибудь спросил ее имя, навряд ли бы Эллен смогла ответить что-нибудь вразумительное.
Но слова сами рождались в ее душе и срывались с влажных губ:
— Дорогой! Любимый! — без устали повторяла женщина, боясь остановиться, боясь, что это чудесное наваждение, этот сладостный сон могут прерваться и она вновь станет прежней Эллен О’Хара.
Но безумство не кончалось. Волны захлестывали женщину и мужчину, их пальцы вновь сплетались и расплетались. Она ощущала дыхание мужчины на своей груди, она ощущала его жадный влажный рот. В нежности их поцелуев и ласк было что-то трагическое и обреченное. Они оба скорее всего понимали, что эта встреча роковая, что она последняя и больше никогда в жизни их жизненные пути не пересекутся и они навряд ли увидят друг друга, навряд ли смогут взглянуть в глаза и пожать друг другу руку.
Наверное именно поэтому они так отчаянно и самоотверженно цеплялись за свое прошлое, пробуя его возродить, хотя в душе они оба понимали, что это невозможно, время упущено.
Шуршал клевер, сквозь дырявую крышу сарая падали на землю косые золотые лучи солнца и в них танцевали едва различимые глазом пылинки. Они вспыхивали, дрожали, клубились и медленно оседали.
Где-то рядом гудела пчела, звон ее маленьких крыльев казался Эллен оглушительно громким.
Бык заревел и ударил рогами в стену. Женщина вздрогнула и замерла. Остановила движение и рука Бертрана. Она застыла на шелковистых волосах Эллен.
— Уйди, — едва слышно прошептала женщина, так и не открывая глаз, находясь в каком-то полузабытьи.
— Ты этого хочешь? — спросил мужчина.
— Да. Уйди, я тебя прошу, — ответила женщина.
Эллен не открыла глаза, когда Бертран Рени выходил из сарая.
Когда Эллен О’Хара вернулась в поместье, на крыльце ее встретила Мамушка. Ее взгляд был озабоченным. Она посмотрела на свою госпожу немного подозрительно.
— Что случилось? — поинтересовалась женщина.
— Мистер Рени уехал.
— Как уехал? — взглянув в глаза негритянки, произнесла Эллен.
— Сел на лошадь и уехал, никому ничего не объяснив.
— Что, он не просил ничего передать мне?
— Нет, — сказала Мамушка, взяла госпожу за локоть и повела в гостиную. — А где это вы, голубушка, так испачкались? — придирчиво осматривая платье своей госпожи поинтересовалась Мамушка.
— О, меня загнал в заброшенный сарай злой бык.
— Вот напасть, эти проклятые скотоводы все время гоняют свои стада через наши земли. Надо будет сказать мистеру О’Хара, чтобы он запретил. Он не причинил вам никакого вреда? — ощупывая свою госпожу, поинтересовалась служанка.
— Нет, — немного замявшись, ответила Эллен. — Я просто сильно испугалась.
— А где же этот бык?
— Знаешь, он постоял немного, постучал головой в стену и ушел.
— Слава Богу! — всплеснула руками служанка. — Слава Богу, что все так хорошо закончилось!
— Да, Мамушка, ведь все могло быть совсем по-иному. Пожалуйста, не беспокой меня, я хочу побыть одна.
— Хорошо, милая, — Мамушка проводила Эллен до ее спальни и уже через несколько минут на весь дом раздавался ее грозный крик, она опять принялась распекать нерадивых слуг.
А Эллен, усевшись в кресле рядом с секретером, вытащила связку писем, перерезала бечевку. Она одно за другим читала их и по ее щекам катились крупные слезы. Они падали на бумагу, чернила расплывались.
— Господи, как же давно все это было! Как же я тебя любила, Филипп! Я, наверное, люблю тебя и сейчас. Прости, Филипп, за то, что я сделала. Я думаю, ты поймешь меня и не будешь осуждать.
Слезы капали на лист бумаги и темные чернила продолжали расплываться. Потом женщина принялась рвать одно письмо за другим. Она рвала бумагу на мелкие кусочки, которые падали как крупные хлопья снега к ее ногам.
— Все, Филипп, больше я о тебе не буду вспоминать, — шептала женщина, — никогда, никогда я о тебе не вспомню. И ты никогда не напоминай мне о себе, не напоминай мне о том, что у нас с тобой было. Ведь мне будет больно вспоминать.
Дверь спальни тихо приоткрылась. Эллен повернула голову. На пороге, скрестив на груди руки, стояла Мамушка.
— Вам не плохо, милая? — спросила служанка.
— Нет, дорогая, мне хорошо.
— А почему же тогда на глазах слезы? Молодая госпожа не должна плакать, — Мамушка подошла к Эллен и положила на ее хрупкие плечи свои тяжелые ладони.
— Убери это, — сказала Эллен, показывая взглядом на рассыпанные клочки писем.
— Сейчас-сейчас, — ответила служанка, опустилась на колени и принялась собирать обрывки писем.
— И сожги их, Мамушка, я тебя очень прошу.