И каждый раз Мигель успокоенно отворачивался: Рэтт Батлер был еще жив. Его губы шевелились.
— Только не умирай, — приговаривал Мигель Кастильо, вновь настегивая лошадей.
«И почему я не прихватил с собой флягу? Я показал бы ее сержанту, и он бы обязательно сказал мне имя, — недоумевал Мигель Кастильо. — Я неудачник, это все моя проклятая жадность. Может быть, я успел бы сбегать за фляжкой, если бы сразу согласился на предложение. Ведь этот Карлсон мне обещал двести тысяч золотом за глоток воды. А я пожалел ее. Такие деньги всего за один глоток!»
Мигель Кастильо готов был расплакаться.
«Я поленился сбегать — и вот сейчас этот мерзавец Батлер все знает, а я нет. Он же теперь из меня вытянет всю душу.
Я буду вынужден ходить возле него на цырлах, а он, мерзавец, будет смотреть на меня и издеваться. А я ничего не смогу сделать.
Но когда деньги будут в моих руках, я ему покажу. Я вновь затащу его в пустыню и заставлю пройти все сто миль от начала и до конца, пусть он даже умрет в середине пути. Я привяжу его к лошади за ноги и буду тащить по пустыне, пока он весь не сотрется в порошок».
Мигель Кастильо злорадно улыбнулся такой мысли.
Он уже видел себя верхом на коне и волочащийся сзади на веревке труп Рэтта Батлера.
Это немного его успокоило. Он вновь посмотрел в открытое окно фургона и заметил, что Рэтт Батлер открыл глаза.
— Не умирай! — крикнул он Рэтту. — Скоро приедем!
— Скотина, — прошептал Рэтт Батлер.
— Ты мой лучший друг! — кричал Мигель. — Я тебя спасу, даже если ты не хочешь больше жить, и мы поделим деньги честно, поровну, половина тебе, половина мне.
Рэтт Батлер, не в силах ответить, отрицательно покачал головой.
— Ну ладно, Рэтт, я согласен и на третью часть.
Рэтт Батлер вновь покачал головой.
— Нет, Мигель, я умру, я назло тебе сейчас умру, — и он закрыл глаза.
— Эй! Ты что, не умирай! Только не умирай! Ты мне нужен, ты мне будешь теперь дороже родного брата, только не умирай, дороже отца с матерью! Если хочешь, ты будешь мне как сын.
На лице Рэтта появилась измученная улыбка. Он понимал, что его физические страдания — ерунда, по сравнению с тем, что сейчас переживает Мигель Кастильо.
А тот нахлестывал коней так, словно спешил на пожар.
И действительно спешить стоило, ведь с каждой милей Рэтту Батлеру становилось все хуже и хуже. Он уже не мог держать голову и она моталась из стороны в сторону.
Мигель остановил лошадей, схватил флягу и вылил остатки воды на голову Батлера.
Тот на несколько мгновений пришел в себя и, злорадно улыбнувшись, посмотрел на Мигеля.
— Скорей — или я сейчас умру.
— Сейчас-сейчас, — заспешил Мигель, взбираясь на козлы.
Он даже не стал садиться, а стоя погонял лошадей.
Грохотали окованные железом колеса, проносились мимо скалы, редкие кусты. Дорога петляла среди холмов.
Наконец на горизонте возник голубоватый силуэт монастыря — башни храма, низкий монашеский корпус.
Мигель Кастильо заулюлюкал, погоняя лошадей.
— Там тебе помогут! — крикнул он Рэтту Батлеру. — Это монастырь.
Но тот уже, казалось, не слышал Мигеля. Он совсем затих, а из носа двумя тонкими струйками текла темная кровь.
— Рэтт, не умирай, я тебе помогу! — кричал Мигель.
Монастырь на горизонте разрастался.
Уже были видны переплеты окон, а Мигелю казалось, что он приближается слишком медленно. Ему казалось, что лошади стоят на месте, лишь перебирая ногами, и поэтому он хлестал их, не зная пощады.
— Дьяволы! Скорее, — кричал мексиканец, — или я вас пристрелю!
Он потрясал револьвером, как будто бы и в самом деле под страхом смерти мог заставить коней мчаться быстрее.
Те и так скакали на пределе своих возможностей, совсем обезумев от боли и страха.
А когда Мигель принялся стрелять у них над головами, то только стригли ушами и вбирали головы, но не прибавляли скорости. Они просто не могли мчаться быстрее.
Фургон чуть не разваливался на части, подскакивая на камнях, ведь Мигель уже мчал не по дороге, а напрямик по равнине, срезая путь.
Рэтта Батлера кидало из стороны в сторону, трясло, он больно ударялся головой о сиденье и это, может быть, привело его в чувство.
Он уцепился руками за раму окна и выглянул наружу.
Ему показалось, что он бредит.
Прямо над головами коней вырастало огромное здание храма. Казалось, что лошади сейчас пробьют насквозь стену — и никто не останется в живых.
А Мигель, словно сумасшедший, слева направо и справа налево хлестал лошадей, пытаясь дотянуться концом длинного бича до передней пары.
— Скорее, исчадие ада! — кричал он, ничуть не смущаясь тем, что приближается к монастырю.
Мигель молился так, как никогда в жизни. Он обещал Богу все: оставить свою беспутную жизнь, сделаться честным человеком, лишь бы тот спас жизнь Рэтту Батлеру.
Перед самым монастырем Мигель Кастильо сообразил, что надо делать. Не доезжая до храма, он остановил лошадей и влез в фургон.
Он разрезал ножом тюк с военной формой, оделся сам и наскоро переодел чуть живого Рэтта Батлера, ведь к человеку в военной форме в монастыре будет больше уважения.
Да и не придется объяснять, кто они такие и почему им нужно оказывать помощь.
К тому же, не нужно было объяснять, откуда у них взялся военный фургон.
Лишь окончив с переодеванием, Мигель Кастильо вновь привел в движение лошадей. Те, почувствовав конец пути, побежали чуть быстрее, а может быть, они немного отдохнули.
С гиканьем и улюлюканьем фургон влетел на монастырский двор и Мигель Кастильо остановил лошадей.
Тут же он заорал:
— Скорее! Кто-нибудь, сюда! Офицер умирает!
Из двери выбежал монах в коричневой рясе, подпоясанной веревкой.
— Скорее, у меня раненый! — кричал Мигель, распахивая дверцу фургона.
— Мы не принимаем больных, у нас заняты все койки. Наш госпиталь переполнен.
— Это не просто больной, — важно сказал Мигель Кастильо, — это офицер, — и он положил руку на револьвер.
Монах заглянул в фургон и ужаснулся, настолько обезображенным от солнечных ожогов и жажды было лицо Рэтта Батлера.
Монах и Мигель Кастильо осторожно извлекли из фургона его почти безжизненное тело.
— Где ваш настоятель? — грозно спросил Мигель Кастильо.
— Он будет через несколько дней, он в отъезде.
— Как жаль, — сказал Мигель Кастильо, — я его хорошо знаю.
Монах пристально посмотрел на приезжего с явно испанскими чертами лица.
— Вы с ним земляки? — поинтересовался монах.
— Можно сказать и так, во всяком случае, настоятель обрадуется моему приезду. Скорее в госпиталь! — и монах с Мигелем, взвалив на плечи Рэтта Батлера, понесли его в монастырский корпус.
Они шли по темному гулкому коридору, и звук их шагов, отражаясь от низких сводов, летел впереди них.
Тут царили тишина и прохлада, свет пробивался лишь сквозь узкие, как бойницы, окна.
Даже Мигель Кастильо чувствовал некоторую робость.
Но лишь они свернули в одну из дверей, тишина и спокойствие окончились, за ней начинался огромный зал монастырского госпиталя.
В зале на близко поставленных топчанах, а кое-где и просто на полу лежали больные. В основном это были мексиканцы. Другие в католический монастырь попадали редко.
Слышались стоны, вздохи, мольбы.
Больные с интересом посмотрели на одетого в военную форму Мигеля Кастильо и монаха, несших Рэтта Батлера.
Монахи, ухаживавшие за больными, разносили похлебку.
Мигель взглядом поискал, куда бы уложить Рэтта Батлера. Но монах остановил его:
— Не сюда, нам дальше.
Они прошли через весь длинный зал и попали в абсолютно темный коридор.
Монах, хорошо ориентировавшийся в темноте, толкнул низкую дверь — и перед ними появился старик-монах в белом фартуке.
Он принял из рук Мигеля Рэтта Батлера, и монахи вдвоем понесли его к столу.
Мигель хотел было последовать за ними, но дверь перед его носом захлопнулась.
— Вам туда нельзя, — приоткрыв дверь, сказал старик-монах.
— Это мой друг! — закричал Мигель, но дверь закрылась снова.
Мексиканец стучал в дверь кулаком и кричал:
— Обращайтесь с ним, как с моим братом! Он мне очень дорог. Вы должны спасти ему жизнь.
— Мы сделаем все, что возможно, — услышал он в ответ, и больше уже никто не обращал на Мигеля внимания.
Он слышал тихие голоса, доносящиеся из комнаты, в который был Рэтт Батлер. Звучали голоса озабоченно и деловито.
Один из монахов-врачей просил что-то подать, слышалось звякание металлических инструментов, посуды, потом он услышал тяжелые стоны Рэтта Батлера.
«Слава Богу, значит, он жив», — Мигель Кастильо обрадованно вздохнул.
Увидев в нише распятие, он опустился перед ним на колени и быстро перекрестился несколько раз, словно бы от количества положенных крестов зависела участь Рэтта Батлера.
Мигель Кастильо не помнил ни одной молитвы до конца, он каждый раз начинал и сбивался.
Но был очень искренним в своем порыве.
От усердия на его лице выступили крупные капли пота, как будто он делал тяжелую работу.
Да и в самом деле — молиться для Мигеля Кастильо было делом непривычным и крайне тяжелым. Он не помнил, когда последний раз был на исповеди, когда последний раз его нога переступала порог храма.
В порыве раскаяния Мигель Кастильо с ужасом вспомнил, что среди прочих его злодеяний имеется и такое, как кража церковной кассы. Он испуганно начал озираться, как будто кто-то мог его сейчас в этом обвинить.
Но вспомнив, что тот храм был евангелический, он с облегчением вздохнул.
Себя Мигель считал истинным католиком.
— Господи, — шептал он, — я знаю, что я грешен, но я не самый большой грешник на этой земле и поэтому прошу у тебя, Господи, прощения.
Ведь Иуда Искариот был большим грешником, а ты его, Господи, простил. А уж я, Мигель Кастильо, вообще не сделал тебе ничего плохого. Может, я и обижал кого-то, но все они были подлецами.