Так Василий Буськин попал в партизанский отряд. Особых заданий ему вначале не давали, хотя он и просился. Имея много свободного времени, он старался всем услужить — то ботинки починит, то портсигар из дерева вырежет...
Но вот однажды Буськина послали в разведку в маленькое отдаленное селение вместе с партизаном Виталием Акиньшиным, молодым, красивым парнем.
Три дня разведчики не показывались в отряде, на четвертый пришел Василий Буськин, ведя на поводу ослика. Через спину ослика свисало тело Виталия Акиньшина.
— Напоролись мы на чернорубашечников, — рассказывал Буськин, опустив голову. — Я сумел уйти, а Виталия, раненного в обе ноги, фашисты добили. Прямо в лицо стреляли.
Алексей глянул в лицо Виталия и ужаснулся: раз пять или шесть выстрелили гады, прямо в упор, даже волосы и брови опалило.
Виталия Акиньшина похоронили, а Буськин все не мог прийти в себя. Несколько часов сидел на берегу маленького озерка, обхватив голову руками.
Алексей Кубышкин и Николай Остапенко подошли к нему.
— Брось переживать, Василий, — сказал Остапенко. — Много хороших ребят мы потеряли. На всех слез не хватит. Ты вот лучше искупайся, а то грязный весь.
День был ясный, припекало солнце. И Алексею тоже захотелось стряхнуть с себя тяжесть, вызванную похоронами.
Разделись все трое. Буськин, ежась, первый пошел к воде, Алексей поглядел ему вслед и чуть не вскрикнул: на спине у Буськина была татуировка — медведь на задних лапах на охотника идет...
Так вот откуда он знает этого Буськина! Память моментально подсказала: Ленинград, госпиталь, Иван Петрович Клюев, его рассказ про дезертира...
Алексей быстро оделся и сделал знак Остапенко: одевайся, мол. Остапенко удивленно посмотрел, но послушался.
Тогда Кубышкин вынул из кобуры пистолет и негромко приказал:
— Буськин! Выходи на берег!
Тот не слышал, отфыркивался, окунался еще и еще в прохладную воду.
— Алексей, ты с ума сошел, — с тревогой сказал Николай. — Убери пушку.
— Руки прочь! — приказал Алексей. — Это предатель!
Последнее слово Буськин услышал. Под дулом пистолета медленно вышел на берег. Остапенко на всякий случай тоже вынул свой пистолет.
— Да что вы, товарищи! — забормотал посиневший Буськин. — Какая вас муха укусила?
— Молчи, выродок! — приказал Кубышкин и в упор спросил: — С Иваном Петровичем Клюевым знаком?
Лицо Буськина исказилось. Он отскочил в сторону и закричал:
— Все равно вас всех убьют! Повесят!..
Вечером Буськина судил партизанский суд. Наверно, первый раз в жизни он говорил правду.
Да, он был в лагере вместе с Николаем Остапенко, но лишь для того, чтобы спровоцировать побег заключенных и уничтожить их.
Потом добровольно записался в полицаи и до весны 1942 года терзал и предавал советских людей в Смоленской области. Особенно много загубил в Износковском районе.
Да, он по доброй воле служил Власову. Здесь, в Италии, сам вызвался найти отряд Анатолия Тарасенко, чтобы предать его.
Зачитав смертный приговор, Кубышкин от себя добавил:
— Имя твое будет проклято и навсегда забыто!
Приговор поручили привести в исполнение Николаю Остапенко. Ведь Буськину дважды удалось обмануть этого доверчивого человека.
На заброшенной барже
Привелось все же встретиться двум неразлучным дружкам!
Всех партизан, прибывших в Рим, распределили по квартирам коммунистов. Получил жилье и Алексей. Встретив его, хозяин дома предупредил:
— С вами будет жить еще один товарищ.
Они вошли в небольшую уютную комнату. Склонившись у настольной лампы, спиной к вошедшим сидел какой-то блондин. Он лишь чуть повернул голову...
— Език! — вскрикнул Кубышкин.
Блондин вскочил... Да, это был, конечно, он, Език Вагнер!
— Такая, знать, у нас с тобой судьба, — улыбался Алексей.
Места ночевок приходилось довольно часто менять: конспирация есть конспирация.
— Ничего, — подбадривал Бессонный, — главное сейчас не попасть зверю в лапы.
Много дней и ночей Кубышкину и Вагнеру пришлось провести на старой заброшенной барже, уткнувшейся носом в берег мутного Тибра, недалеко от замка святого Ангела. На вершине замка стоял бронзовый архангел с обнаженным мечом в руке. Не оливковой ветви и не кресту доверено было охранять богатства Ватикана, а обнаженному мечу. Что ж, в этом была своя логика...
Дремуча история этого замка. Почти две тысячи лет назад, в 136 году до нашей эры, воздвиг его император Адриан. Вначале замок был мавзолеем, но постепенно превратился в тюрьму и крепость. Здесь папы выдерживали осады взбунтовавшихся феодалов и восставших жителей Рима.
В темнице замка умер всемирно известный авантюрист Калиостро. Отсюда бежал, спустившись по веревке, знаменитый кардинал Фарнезе. У стен замка папа Сикст Пятый вешал своих противников. В этом замке папы хранили свои миллионы, награбленные во всех частях света...
— Святой ангел и нас охранит, — посмеивался Език.
— Мы, русские, говорим: на бога надейся, да сам не плошай, — хмурился Алексей.
— Не оплошаем!
Поздними вечерами в тесную каюту баржи приходили итальянские коммунисты. Им очень хотелось услышать о Советском Союзе, о жизни советских людей. И Алексей подробно рассказывал обо всем.
Однажды вечером рабочий Антонио Монтальбано, с которым Алексей познакомился еще на военном заводе, принес Обращение делегатов первой конференции итальянских военнопленных к солдатам итальянского экспедиционного корпуса в России, ко всем итальянцам.
Среднего роста, худощавый и подвижный, как большинство итальянцев, Антонио выглядел намного старше своих лет. Нелегкий труд рабочего, большая семья, невзгоды, много лет подряд сыпавшиеся на его голову, — все оставило следы на продолговатом, резко очерченном лице.
— Недавно с русского фронта дезертировал мой старый приятель, — сказал Антонио. — Он и привез это Обращение. Просил размножить и распространить среди итальянцев. Можете ли вы, Алессио, помочь нам в этом?
Алексей задумался. Вот если бы Марио сумел достать ротатор... Достанет, раз нужно!
— Попытаемся сделать.
Антонио радостно улыбнулся:
— Я, признаться, знал, что вы не откажетесь. А уж мы сумеем пустить листовки по рукам!
Русский, поляк и итальянец долго еще сидели в старой барже и шепотом обсуждали, как лучше распространять листовки.
Незаметно подкралась ночь. На фоне неба, черного, как сутана священника, мерцали далекие звезды. Рим спал. Дремали платаны, что росли в два ряда перед замком святого Ангела. Блестела роса на отшлифованной гальке берега. Тибр тихо катил свои мутные воды. Шумно было только в баре, что расположился неподалеку. Из ярко освещенных его окон на улицу выплескивался вой саксофонов, пронзительный визг труб и тупой, однообразный стук большого барабана. Шло разгульное, отчаянное ночное веселье.
Прозрачные занавеси позволяли прохожим видеть краснолицых немецких офицеров и полуголых девиц. Вот зашел в бар итальянец, его тут же взяли за ворот и вытолкали, крича вслед: «Здесь только немцы!»
Антонио мрачно сказал:
— Вот они, «союзнички»! Просто стыдно за Италию: связалась с такими бандитами!
— Ничего, ничего, Антонио, — потрепал его по руке Алексей. — Всему свой час... — Он поиграл гладкими речными камешками, подбрасывая их на ладони, потом неожиданно рассмеялся: — А ты думаешь, наши союзники лучше ваших?
— Да!.. — нахмурился Антонио. — Тоже вояки! Обещали американцы высадить в Риме дивизию парашютистов, а где она? За это, видно, и наказал их наш Везувий... — И Антонио, оживившись, рассказал такую историю.
В одну из августовских ночей американские «летающие крепости» совершили налет на Неаполь. И только начали падать бомбы, как возмутился Везувий. Из кратера вулкана поднялся огромный столб дымного огня и осветил небо. «Летающие крепости» стали видны, как в тысяче прожекторов. Тут по ним и ударили немецкие зенитные батареи. Крепко досталось американцам. Они в панике побросали бомбы куда попало и исчезли...
— А что было двадцать третьего августа! За неудачу с Неаполем англо-американские самолеты обрушились на Рим... — Голос Антонио дрогнул и стал глуше. — Бомбили Вечный город»... А Ватикан стоял нетронутый. Бомбить его было запрещено... И священник во время проповеди сказал: «Видите, братья, как любят нас, католиков, американцы! Рим бомбили, а Ватикан не тронули. Так давайте же помолимся за их доброту». Потом священник пожаловал своей пастве около тысячи пачек сигарет с надписью на каждой пачке: «Молитесь за Гитлера и Муссолини».
— Хороша доброта! — Алексей свел темные брови к переносице. — Ну, да понятно — рыбак рыбака видит издалека.
— Да, — продолжал Антонио, — много было жертв, много разрушений... — Он склонил голову. — В этот день от американской бомбы погибла моя дочь...
Дрожащими от волнения пальцами Антонио достал сигарету. И тут же переменил тему разговора:
— Через несколько дней к вам придет связной. Его паролем будет: «Да хранит вас святой Ангел». Вы ответите: «Мы сдадимся, когда Ангел вложит свой меч в ножны!» Этому человеку и отдадите листовки с «Обращением».
— Ясно, — рассеянно кивнул Алексей, озабоченный тем, где достать ротатор.
— Договорились? — Антонио поднялся и крепко пожал друзьям руки. — До свидания!
...Нужно было идти на виллу к Марио.
Алексей уже знал Рим. Не очень хорошо, но знал. Ему полюбился этот город, большой, многообразный, шумный.
Спускаясь с Капитолийского холма, где высится величественная бронзовая статуя Марка Аврелия, к развалинам Форума, Алексей порой испытывал такое ощущение, как будто он идет не по городу двадцатого века, а бредет вдоль хижин древних римлян-язычников. В этой небольшой равнине между двумя холмами — Капитолийским и Палатинским — было когда-то коровье пастбище. Место и сейчас называется Кампо Ваччино — коровье поле. Здесь-то и собирались на форум жители племен, основавших город. Здесь шумели народные сборища, устраивались веселые празднества — сатурналии (развалины храма Сатурна и по сей день громоздятся на Форуме), отсюда позднее отправлялись в свои громкие походы знаменитые римские легионы.