Но еще больше фашистов взбесил красный флаг над Ардеатинскими пещерами. В ночь на 27 января — день похорон Ленина — кто-то из жителей улицы Ардеатина поставил на самой вершине холма Ардеатинских пещер большое красное знамя, как раз на том месте, где сейчас стоит Ардеатинский мавзолей. Древко знамени перевязали куском черного флера в знак траура. На знамени написали по-итальянски изречение Гёте: «Но ведь он наш! Пусть звучит это гордое слово громче, чем громкий голос скорби!»
У подножия флага лежал венок из эдельвейсов. Тот, кто бродил по нашим Апеннинам, хорошо знает, что эдельвейс — самый недоступный цветок итальянских гор. Недаром говорят, что венок из эдельвейсов труднее сплести, чем выковать венок из чистого золота.
Фашисты не сразу заметили тогда красное знамя, и оно гордо и величественно развевалось до 30 января.
Рано утром, когда из горных долин поднялись белые туманы, к флагу подошла группа фашистских милиционеров. Они изорвали его на мелкие, куски и затоптали их в землю. Растоптали и венок из эдельвейсов. Но рассказы о красном знамени передавались из уст в уста и дошли до нашего времени.
Красное знамя с черным флером у древка стоит сегодня на том же самом месте. Оно пришло сюда через печаль утраты и радость побед над фашизмом...
Через несколько дней после трагедии в Ардеатинских пещерах Центральный комитет национального освобождения обратился к народу:
«Итальянцы и итальянки!
Кровь мучеников не может пролиться напрасно. Из могилы, где тела 335 итальянцев лежат, побратавшись навеки, поднимется торжественная для каждого из вас клятва: «Все на освобождение родины от нацистского агрессора! Все на восстановление Италии, достойной своих павших сынов!..»
Прошло несколько недель. Рано утром, 1 мая, родственники расстрелянных тайно водрузили над Ардеатинскими пещерами красное знамя и принесли сюда живые цветы.
После освобождения Рима от гитлеровцев — 4 июня — все пещеры были расчищены, а трупы опознаны и затем с почестями уложены в саркофаги.
Не обошли почестями и русского партизана. Для него тоже был высечен саркофаг.
Под гимнастеркой Алессио Кулишкина нашли небольшой кусок красного шелка от партизанского знамени. А у его товарища под подкладкой полуистлевшего пиджака сохранился билет члена Итальянской коммунистической партии на имя Анджело Галафати. Останки Галафати были похоронены, завернутые в красное знамя, которое сшили его родственники. А кусок красного шелка, что нашли на груди русского матроса, теперь находится в музее на Виа Тассо.
Гид остановился у одного из саркофагов. Я склонился над плитой и прочел: «Кулишкин Алессио».
— Да, — словно прочитав мои мысли, торжественно сказал гид, — это был советский моряк. Это он двадцать третьего марта ручными гранатами громил фашистов. По древнему поверью нашего города, когда погибнет герой, с неба падает и гаснет звезда. Но не гаснет в народе память о герое!
Он склонился над саркофагом и поправил букетик живых цветов.
Все стояли взволнованные, притихшие... Этому русскому человеку было суждено умереть за свою отчизну в далекой Италии. Его саркофаг — памятник великой доблести русского солдата.
Кто он, этот Алессио Кулишкин, нашедший вечное успокоение под стенами Рима? Откуда родом? Как сюда попал? Есть ли у него семья, родители, и знают ли они о его могиле? Кто ответит мне на всё эти вопросы?..
Молчал холодный камень саркофага. Гид на мои вопросы лишь смущенно разводил руками. Он знал только одно: русский моряк доблестно сражался в рядах итальянского Сопротивления и итальянский народ увековечил его имя вместе с именами своих верных сынов.
Заходило солнце. Закатными лучами оно осветило поле, уже забывшее о войне, осветило и Ардеатинский некрополь, украшенный венками живых цветов и букетами красных роз.
Удивительное известие
И вот я дома. Друзья и знакомые забрасывают меня вопросами, хотят знать обо всем, что я увидел в далекой стране. И как о самом важном, самом ярком впечатлении поездки, я рассказываю им о русском моряке Алексее Кулишкине.
Сам я очень заинтересовался судьбой Кулишкине и решил узнать о нем все возможное.
Так начались мои поиски. Начал я с изучения истории итальянского Сопротивления. Выспрашивал о Кулишкине у советских воинов, попавших волею судьбы в Италию. Потом написал письмо в Центральный архив Военно-Морского Флота, в отдел кадров Министерства обороны и другие организации, где, по моим предположениям, могли кое-что знать о Кулишкине. Начались поиски родственников Алексея, друзей, вместе воевавших в Италии...
Как-то у меня собрались приятели. Пришел и мой друг-инженер, который, кстати говоря, не меньше меня интересовался судьбой Кулишкина и тоже вел поиски, связанные с этим именем.
Рассказывая о посещении памятника-мавзолея, где похоронены жертвы-фашистов, я заметил на лице друга ироническую улыбку. Сбивая с папиросы пепел, не поднимая глаз, он спросил:
— Значит, похоронили итальянцы Алессио Кулишкина?
— Да, я видел его саркофаг.
— А если я тебе скажу, что Кулишкин жив, здоров, имеет семью?
— ???
— Да, да! Ты его хоть завтра можешь увидеть!
Тут все накинулись с вопросами.
— Тихо, тихо! — поднимая руки и смеясь, сказал он. — Расскажу все, что знаю.
И он коротко рассказал, где живет и работает бывший моряк с эсминца «Сильный», участник партизанского движения в Италии Алексей Афанасьевич Кулишкин.
— Кстати, — добавил он, — настоящая фамилия его не Кулишкин, а Кубышкин. Латинские «l»— «л» и «b» — «б» можно легко спутать, а буквы «ы» в латинском алфавите вообще нет и ее пишут как «и». Вот и получился на итальянском языке вместо Кубышкина — «Кулишкин».
— Чудеса! — протянул кто-то.
Я же сказал:
— Не поверю до тех пор, пока сам не увижу его.
— Что же, это резонно, — ответил мой друг. — И я тебе говорю: хоть завтра... Идет?
— Идет.
На следующий день мы поехали в город Березовский, что в нескольких километрах от Свердловска, почти его пригород. Нашли нужный дом. Постучали.
Дверь открыл высокий плотный мужчина. Из-под крутых, нависших бровей глядят спокойные, внимательные глаза.
— Извините, вы Алексей Кулишкин?.. виноват, товарищ Кубышкин?
Крутые брови чуть-чуть вздрогнули.
— Проходите, — проговорил он вместо ответа.
Чистые уютные комнаты. Простая добротная мебель. Полки с книгами. Телевизор. В детском уголке — игрушки, куклы, разноцветные мячи. На стене фотографии: чьи-то портреты, красивая вилла с кипарисами, горы...
Хозяин знакомит нас с супругой, моложавой, очень привлекательной женщиной с маленькими хрупкими руками.
— Проходите, проходите, — мелодичным негромким голосом приглашает она. — Мы всегда рады гостям. Располагайтесь. А я пойду на кухню, чай приготовлю.
— Так вас интересует Кулишкин? — переспросил хозяин дома.
Мы показали ему фотографии: Ардеатинский мавзолей, саркофаги, портрет Анатолия Тарасенко, расстрел Пьетро Карузо. Он внимательно рассматривал каждую и часто морщил лоб.
Потом, снова разглядывая первую фотографию, тихо спросил:
— Значит, это мой саркофаг?
— В мире много разных тайн, — ответили мы. — К ним прибавилась еще одна — тайна римского саркофага. С вашей помощью мы начнем ее распутывать.
— Вспоминаю, о саркофаге мне писал как-то из Киева мой друг Алексей Бессонный. Он был в подполье нашим связным. Хорошо знает итальянцев, переписывается с ними. Среди русских партизан был известен как Бессонный, а итальянцы называли его Алессио. — Алексей Афанасьевич смущенно вздохнул. — Нескладно как-то получилось... Там я мертвый, тут я живой.
Он улыбнулся, но его темно-карие, глубоко сидящие глаза оставались строгими и немного печальными.
— Как же это могло произойти?
— В двух словах об этом не расскажешь, — задумчиво проговорил он. — Длинная история. Ну, раз уж вы приехали ко мне — расскажу...
Он помолчал, повернул к себе широкие ладони, разглядывая на левой руке чуть изогнутую «линию счастья». Она была длинная. А вот и «линия жизни». Еще мальчишкой Алексей решил сам продолжить ее. Помогла в этом отцовская бритва. Кубышкин усмехнулся, задумчиво посмотрел в окно...
Страницы жизни
Это было на Волховском направлении. Отброшенные горсткой балтийских моряков, фашисты окопались в густом перелеске в километре от линии обороны. Собственно, линии обороны как таковой здесь не было. Рота матросов, занявшая выгодную высоту, врезалась клином в позиции немцев, не давая им сомкнуть кольцо.
Каждый день фашистские танки утюжили окопы, но балтийцы яростно отбивались.
Пулемет Алексея Кубышкина не знал отдыха. Кругом взлетали черные фонтаны разрывов. Алексей плотнее прижимался к земле. Тельняшка потемнела, волосы слипшимися прядями лежали на потном лбу. Во рту пересохло, мучительно хотелось пить.
Но вот обстрел прекратился. Похоже, наступила передышка. Алексей медленно поднялся, подошел к фляге с водой. Рядом с ней лежал большой осколок снаряда, Алексей потрогал его — теплый. У него была своя примета: если потрогать горячий осколок, то страх не берет...
Новая атака немцев быстро вернула его к пулемету. Алексей видел в прорезь прицела зеленые мундиры, видел, как враги падали, и раз за разом нажимал гашетку.
Самым приметным ориентиром был у него сгоревший немецкий танк с выцветшим белым крестом на ржавой броне. Сухой куст бурьяна запутался в порванных гусеницах. Этот танк подбил товарищ Алексея — Иван Петров. Уж очень приятно было смотреть на искореженную, мертвую вражескую машину...
Наступило тревожное затишье. На небе появились звезды, вяло светила молодая луна. Степенно и неторопливо шествовала она по чистому небосводу. От редкого голого кустарника потянулись тени. Повсюду царила глубокая, невозмутимая тишина.
«Как на кладбище», — подумал Алексей и поежился.
Со стиснутыми зубами лежал он у пулемета и пристально вглядывался в темноту. Веки припухли, отяжелели: давно потерял счет бессонным ночам. Никаких признаков жизни не подают немцы. Откатились назад. Молчат. Алексей ощущал неясную тревогу.