– Вы с ума сошли? – прозвучал вдруг новый голос. Лиси и Тайгин инстинктивно взглянули на дверь. У входа стоял Кас. Говорил он довольно тихо, но выглядел как громом пораженный. – Вы обсуждаете импланты и даже двери не удосужились закрыть?
– Что ты здесь делаешь? – взъелась было Лиси, но Кас в упор смотрел на Тайгина.
– Вы знаете, что по законам Излучинска на разработку и производство мозговых имплантов требуется лицензия? – говорил он, нависая над профессором как гора.
Лиси спохватилась: Кас был прав. Она не знала тонкостей получения такой лицензии, но была уверена, что это только звучит безобидно. Лиси вспомнились массовые протесты, которые устроили жители города, когда поняли, что люди с модификациями в два счета расхватают выгодные должности. Властям пришлось принять закон, позволяющий установку мозговых имплантов только по медицинским показаниям. Но и в этом случае, получив имплант, человек лишался множества привилегий гражданина Излучинска. А любая деятельность, связанная с имплантами, воспринималась как полузаконная.
– Исследование существующих систем не приравнивается к разработке, – парировал Тайгин. – К тому же…
– Да плевать! Стоит представителям властей разузнать про вот эту вашу презентацию, вас снова посадят! И Лиси тоже! – Кас сорвался на крик. Лиси попыталась успокоить его, но тот не реагировал. – Эту модель нужно хранить под грифом «секретно», а вы позволяете домашнему ассисту скопировать ее. Вот так запросто! Да вы сумасшедший!
– Молодой человек! – Тайгин вскочил на ноги, и в этот самый момент у обоих пискнули хроно: пришли уведомления о списании социальных баллов.
Кас, схватившись за голову, отошел было к двери, но вернулся и, тыкая пальцем в Тайгина, добавил:
– Вы – безответственный, вы тронулись умом и хотите потянуть за собой своих учеников! Я этого не допущу!
Он схватил Лиси за руку.
– Тебе нельзя здесь оставаться! Идем со мной!
– Извини, Кас. Но ты уходишь один, – ответила она холодно. – А когда остынешь, можешь вернуться и извиниться.
Каспер поглядел на нее как на предателя.
– Не говори потом, что я тебя не предупреждал, – сказал Кас полушепотом. Он постоял немного у двери, будто выжидая, что Лиси передумает. Лиси покачала головой: «нет, я остаюсь», и только тогда он ушел.
В лаборатории сразу стало холоднее, будто вместе со своим гневом Кас унес все тепло. Лиси и Тайгин долго сидели молча, переваривая случившееся.
– Мне нравится проект, – сказала Лиси, видя подавленность Тайгина. – Он сложный, но интересный. Я бы хотела над ним поработать. В рамках закона, конечно же…
– Нет, Каспер прав, – признал Тайгин. – Я не планировал разработку, только исследование системы. Но боюсь здесь, в Излучинске, с учетом местных законов и… моего прошлого этот проект могут рассмотреть предвзято. Не будем рисковать.
Сердце Лиси упало.
«Вы отмените мой грант?» – хотела, но боялась спросить она. Тайгин же сказал:
– На сегодня пока все. Пусть мозговые имплантаты – мой профиль, но я найду для тебя другой проект. Не менее интересный, обещаю.
– Как разочаровывающе, – сказал Беня, перед тем как Лиси усадила его в рюкзак.
– Не то слово, Вениамин Лиситеевич, не то слово.
Кас позвонил, не успела Лиси отойти от кабинета.
– Так. Я сильно накосячил, – сказал он.
– Не то слово.
– Мы можем встретиться?
Лиси все еще злилась и собиралась было отказать, как Кас попросил почти жалобно:
– В нашем месте. Понимаешь? – И не дождавшись ответа, быстро добавил: – Меня в последнее время просто разрывает. Ситуация эта – ты, я, Багира. Новенький со своими транскатами. Мама… я не понимаю, почему она так стремится принимать за меня решения! Надо обо всем поговорить. Давай так: я захвачу нуддлей, готовых, а ты подъезжай к офис-центру.
– Я знаю, куда подъезжать, – сказала Лиси. У них было лишь одно место, к которому можно было прикрепить интимный и хрупкий ярлык «наше». Лиси отказалась бы сегодня разговаривать с Касом, если бы он не произнес это «наше».
Лиственничная аллея куталась в вечернем тумане, когда Лиси шла на станцию. Она села на поезд, который мягко домчал ее до тихого центра на окраине района Криптомерий.
В квартале, бывшем центром Излучинска до Эвакуации, стояло лишь одно высотное здание. Офис-центр закрыли почти два десятилетия назад, в первую же волну вируса, выкосившего половину населения города. Предприятия, арендовавшие здесь офисы, быстро отказались от договоров, и руководство центра обанкротилось. Офис-центр, выглядевший бесхозным, но даже не признанный аварийным, вот уже два десятилетия стоял без света и охраны как исполинский городской призрак.
Это место манило подростков. Как-то Лиси с Касом отправились сюда вдвоем. Они часами бродили по полутемным коридорам, заглядывая в офисы, где по-прежнему стояли столы и стулья на колесиках. На полках стеллажей пылились коробы с никому не нужными отчетами, а в горшках сохли хрупкие, чудом не разлетевшиеся в прах останки фикусов и гераней.
Лиси, освещая себе путь фонариком хроно, поднялась на верхний этаж. В конце коридора, в кабинете с большим, во всю стену, окном, они с Касом впервые поцеловались. Они исследовали ящики в поисках неважно каких артефактов. Безразличие времени вызывало в их душах странное волнение. Особенно остро оно вспыхивало, когда отыскивалась чья-то кружка со следом недопитого кофе или запрятанная между шкафами чекушка водки.
Лиси тогда нашла записную книжку, между страницами которой кто-то засушил цветок. Кас сказал, что это ирис. Один из тонких, все еще хранивших синеватый оттенок лепестков тотчас осыпался, едва Лиси оторвала цветок от страницы, деформированной соком.
Они видели цветы прежде, но в основном на фотографиях.
– Какой красивый, – выдохнула тогда Лиси, а Кас бережно взял ее ладонь.
– Я бы хотел подарить тебе такой. Только, ну, поживее.
Оба улыбнулись, а потом не сговариваясь потянулись друг к другу. Самого поцелуя Лиси почти не помнила. А вот прикосновение пальцев Каса, нежное щекочущее движение, каким он заправил волосы ей за ухо, обжигало огнем кожу на виске и шее всякий раз, когда Лиси вспоминала тот момент.
Теперь Лиси стояла напротив большого окна. Смотрела на горевшие вдалеке вершины нового центра – Пиков – и ежилась от холода. Через час ее затрясло. Не то к Лиси вернулся тремор, не то она околела от холода.
Кас так и не появился и на звонки не отвечал.
И Лиси, едва удерживаясь от слез, ушла. В конце концов, какими бы приятными ни были воспоминания – ради них не стоит мерзнуть.
Глава 7Совет да любовь
Всем до жути хотелось напиться, но звезды не сошлись.
По случаю их с Михаилом свадьбы заказали из Розанды три ящика игристых вин. Только чуть-чуть они не доехали – в поезде из Излучинска вина перемерзли. Бутылки остались целы, но напиток в них испортился. Василий Иванович из нейрохирургии накануне предложил открыть бутылочку – не то беспокоился за здоровье гостей на праздничном банкете, не то больно устал за последние дни. Как бы то ни было, бутылку откупорили, и оказалось, что дорогое вино напрочь потеряло и вкус, и аромат, и игристость.
– Чтоб его! Может, в Розанде такое и разлили? – ругался Василий Иванович. – Ох, не тот нынче климат для виноградных лоз, хоть бы и в Розанде!
Потому на праздничном застолье вдоволь напиться можно было разве что компотом поварихи тети Марины. Еще ходил слушок про самогон на подгорелой морковке, который потихонечку разливал под столом аспирант Димка. Но Тамаре до Димки дотянуться не было никакой возможности.
Свадебного платья в «Роксколле» не нашлось, но Тамара смогла заказать по блату из Излучинска молочно-белый костюм с шелковым бантом на воротничке и теперь, как подобает невесте, сидела во главе праздничного стола. Под пристальными взглядами работников «Роксколла», научных сотрудников и всех их подопечных.
Филонин держал за тонкую ножку фужер с компотом и поводил им в ритм своей речи так элегантно, словно в нем и впрямь плескалось дорогое вино.
– …Если бы я знал, что рядовой дружеский визит в «Роксколл» станет для Тамары Николаевны поистине судьбоносным, я бы Михаила Геннадьевича предостерег: «Беги, Миша, беги! Беги, сейчас тебя захомутают!» – говорил Филонин, и всякой его шутке публика охотно смеялась.
Тамара находила его талантливым оратором. Ей самой это поздравление казалось вполне искренним, хоть она и замечала: чем больше Филонину наливают под столом, тем обиженней становятся взгляды, которые он украдкой бросает в ее сторону.
– Вот сейчас гляжу на вас, и думается мне, что Михаил Геннадьевич только счастлив, что его захомутали, – продолжал Филонин. – Что же, пришла пора! Не все о карьере думать, надо и семью строить. Сейчас оторваться друг от друга не можете, а брак, знаете, дело долгое. Желаю все трудности, если они у вас возникнут, с успехом преодолеть! Жить душа в душу, идти по жизни рука об руку! – Он сделал паузу и, едва заметно скрежетнув зубами, громко сказал: – Совет вам да любовь!
– Совет да любовь! – эхом отозвался зал. Все тут же поднялись на ноги с бокалами в руках и закричали один громче другого: – Горько! Горько! Горько!
Михаил Геннадьевич (Тамаре до сих пор неловко было называть его только по имени) оказался человеком тактичным в доску. Поцелуи на публике его заставляли краснеть. Потому всякий раз, заслышав пошлый призыв «горько!», отдавал дань традиции так: сначала нежно брал Тамару за руку и целовал тыльную сторону ее ладони, а потом уже в губы. За один только этот изящный жест, за робкий поцелуй Михаила стоило полюбить.
И хоть любви к Тайгину Тамара никакой на самом деле не испытывала, она находила, что мужа выбрала лучшего, чем заслуживала. Она удивлялась тому, как щедра и благосклонна к ней жизнь: своих целей Тамара добиваться умела, но в качестве приятного бонуса зачастую получала что-то бесценное, чего не могла понять сердцем.