Правда заключалась в том, что если ребенка не угораздило родиться в благополучном районе, то школа вроде «Авроры», в которую сейчас без удовольствия и топала Лиси, ему не светила. Вместе с тем закрывались и многие другие двери. Родители из бедных районов, приводившие детей поглазеть на учеников «Авроры», прекрасно понимали это.
– Какое замечательное утро! – Кас, тоже прекрасно слышавший этот разговор и наверняка испытывавший ту же неловкость, сокрушенно покачал головой. Его хроно тотчас пискнул. – Эй, ну а сейчас за что?
Они почти подошли к школе – серому кубу из бетона и стекла, внешне никак не отвечавшему своему названию, – и Кас вдруг остановился. Он проверил хроно и округлил глаза. Лиси забеспокоилась. Она запоздало раскрыла рот, чтобы спросить, в чем дело, но тут пришло уведомление от ее ассиста[1].
«Социальный статус г-на Каспера Блина понижен. Дальнейшие взаимодействия не рекомендуются», – высветилось на экране ее хроно.
– За что у тебя сняли столько баллов? – спросила Лиси. – Это из-за зрителей? Мы сделали что-то не то?
– Нет, кажется, из-за того дядечки… Ошибка какая-то. Мне списали соцбаллы, накопленные за последние четыре года! – Голос Каса задрожал. – Великолепное же утро. Просто лучшее в моей жизни! Слушай, Лис-лис, я пойду к мадам Мятной, надо срочно послать жалобу в департамент социальных взаимодействий. И если меня не вышвырнут до обеда, клянусь, я устроюсь на работу в этот департамент. И перепишу все их алгоритмы к чертям!
Он оставил ее у самых ступеней школы.
Школа, о которой так мечтали тысячи детей, для Лиси была худшим наказанием. Дождавшись, когда Кас скроется в дверях, Лиси стянула рюкзак с плеч и полезла в карман за таблетками. Ей следовало выпить их еще до завтрака, но завтрак она проспала, а принимать таблетки при Касе ей не хотелось.
Таблеток в кармане не оказалось. Она обшарила все отделения рюкзака. Пусто.
Лиси обернулась, будто желая посмотреть на железнодорожный мост и перрон, где они могли выпасть. Но ни станции, ни моста не было видно за поворотом аллеи. Заморосило, и тучи вытряхнули порцию тяжелых пушистых снежинок. Лиси постояла немного, чувствуя, как холодные снежинки касаются ее плеч, головы, ушей.
«Я просто забыла их дома, я забыла их дома, – глубоко дыша, повторяла она. – Ничего страшного.
Прожила без них почти все лето, проживу и еще один день. Все хорошо. Все будет хорошо».
– Эй, Лис-лис, – окликнули ее в раздевалке. Лиси узнала голос Багиры, но оборачиваться не спешила. Они не общались все лето – с тех пор как Кас победил на олимпиаде в конце весеннего семестра и Багира на радостях призналась ему в любви.
Лиси хотела было просто идти на проходную, скользнуть в толпу и таким образом улизнуть от подруги, но Багира схватила ее за запястье и развернула к себе.
– Что, и «привет» сказать жалко?
– Привет, – сказала Лиси. Багира смотрела на нее во все глаза, ожидая какой-то реакции. Лиси улыбнулась, хоть ей совсем не хотелось.
– Ты сильно схуднула. – Багира постаралась быстро отвести взгляд. – Спортом занималась или твой папа бросил свои кулинарные курсы?
Лиси и впрямь чуть сбросила за лето. Одна из побочек ее лекарства – это набор веса, но вес беспокоил Лиси в меньшей степени. Она боялась, что у нее разовьется диабет, а судороги и тремор в руках усилятся до такой степени, что она потеряет работоспособность. Но хуже всего – это почти полная потеря эмоций. Хотя в такие дни, как этот, Лиси обрадовалась бы отсутствию чувств. Когда Лиси принимала «Ноодон», было просто ужасно: она ходила как в воду опущенная и пугала окружающих своим, как всем казалось, депрессивным настроем.
Багире она, конечно, ни о чем таком не рассказывала, даже в ту пору, когда они дружили искренне, без секретов и недосказанностей. Да к тому же Багире, очевидно, были не столько интересны изменения в Лиси, ее всегда больше волновала собственная персона. Вот и теперь, заговорив о внешности Лиси, она напрашивалась на комплимент.
– Ты тоже изменилась, – проговорила Лиси. Мозги ее ворочались чуть ли не со скрипом, пока она пыталась определить, какие же изменения привнесла Багира в свой облик на этот раз. Как и прежде, Багире нравилось подводить глаза черными стрелками. Из-под изумрудного воротника формы выглядывал широкий чокер с сердечками, больше похожий на собачий ошейник. «Волосы!» – чуть не воскликнула Лиси. Багира за лето почти смыла едко-розовый цвет. И у корней пробилась полоска русых волос.
– Я не только внешне изменилась, Лис, – сказала Багира, беря ее за руку. – Нам с тобой о стольком поговорить надо. Я бы… очень хотела дружить, как прежде.
Лиси не знала, что ответить.
– Пожалуйста…
– Хорошо. Конечно, – кивнула Лиси. Секунду назад ей казалось, что Багира вот-вот расплачется, но той, видно, только и не хватало этой отмашки. Она тотчас потащила Лиси за собой и начала тараторить как заведенная.
– Ты уже взяла мыслеадему? Пойдем скорей. Мама на линейке объявила, что старого учителя биологии заменит какой-то профессор, представляешь? Его никто пока не видел, и это такая интрига! Хорошо, что вы с Касом ничего не пропустили! Он ведь заходил за тобой утром, правда? Не смотри на меня так – я просто спрашиваю. Вы оба опоздали, а он всегда за тобой заходит. Я, кстати, ничего не имею против!
Пока Лиси соображала, что все это может значить, Багира уже выбивала в автомате пару мыслеадем – все ученики «Авроры» носили во время занятий обручи, которые отслеживали их умственную активность. Они пробыли у автомата не больше минуты, а Баги успела похвастаться, как чудесно провела лето у бабушки в Киберике.
Лиси не воспринимала и половины того, что Баги говорила, потому незаметно активировала на хроно запись разговора, чтобы потом ассист выделил главное и классифицировал информацию по значимости. Прозвенел звонок и немного растормошил Лиси. Они с Багирой чуть не бежали по стерильно-белым коридорам, но, проходя мимо Доски Грантов, все-таки остановились.
– Ты знаешь, когда вывесят списки? – спросила Лиси. Багира как дочка директрисы, конечно, знала из первых рук.
– Через пару дней. Сегодня-завтра еще будут тесты.
На Доске Грантов высвечивались фамилии преподавателей по основным направлениям подготовки. Лиси, Багиру и Каса больше всего интересовали программирование и системный анализ. Они учились в аналитическом классе и рассчитывали на кураторство одного из своих преподавателей.
Лиси внутренне содрогнулась. Ее пугали не только предстоящие тесты – а сегодня она уж точно ни на что не способна, – бегло подсчитав количество мест, она поняла, что больше половины учащихся останутся без грантов. Если к концу первой учебной недели ни один из преподавателей не впишет ее фамилию или все места займут, Лиси не сможет рассчитывать на высшее образование, а следовательно, на какоелибо благополучное будущее.
– Ты видела цифры? – спросила Лиси, когда Баги снова потянула ее за собой. – Это меньше, чем в прошлом году.
– Да, – сказала Багира. – Хреновенько.
Когда они добежали до аудитории, одноклассники еще стояли у закрытых дверей.
– И ноги моей не будет в одном классе с уголовником! – кричал кто-то.
– Его уже выпустили, так что он не уголовник, а бывший…
– Нет, ну как они додумались пустить такого преподавать? Эй, Баги, ничего не хочешь нам рассказать?
Все взгляды разом сошлись на Лиси с Багирой, едва подошедших к толпе. Ученики выглядели не на шутку встревоженными. Кто-то, сидя на полу, заранее оплакивал свои годовые оценки, кто-то с яростным выражением лица приблизился к Багире вплотную, требуя ответа.
– А в чем, собственно, дело? – сдавленно спросила она.
– Наш новый препод по биологии – недоверенное лицо, – сказал Кас, подходя к Лиси со спины. Вид у него был кислый. – Бывший заключенный. Его только пару месяцев назад освободили из тюрьмы в Грюдде.
– Что??? А ты откуда знаешь?
Кас не успел ответить – раздались шаги мадам Мятной. Тотчас в коридор вплыла и сама директриса. Стройность она прятала в мешковатых костюмах, которые больше напоминали робы ученых из Военного института. Лиси ни разу не видела ее накрашенной, но от природы директриса имела яркие, четко очерченные, как ласточкино крыло, брови. И когда они стремились к переносице – совсем как сейчас, – ее грозный вид приводил в тревожное состояние и детей, и взрослых. Она остановилась у дверей аудитории, и ученики заглохли, как будто и не умели говорить.
Директриса Мятная махнула своим хроно у считывателя, и двери аудитории открылись.
– Все в класс. Живо! – сказала она.
Минуту-другую ученики суетились, шуршали рюкзаками, скрипели стульями. Кас сел рядом с Лиси, как и в прошлом году. Но Лиси не могла не отметить, как они с Багирой переглянулись, а сама Баги с самым кротким видом уселась позади.
– Так, вам уже известно о новом учителе больше, чем полагается, – сказала мадам Мятная, обводя строгим взглядом класс. – Внесем ясность. Я приняла Михаила Геннадьевича в состав преподавателей, потому что он исключительный, выдающийся ученый. И попечительский совет одобрил его кандидатуру.
– Это какие у него достижения, Альберта Борисовна? Четки из хлеба сделать может? – съехидничал кто-то с задних рядов.
Мадам Мятная ответила резко:
– Я подумаю над перспективами учеников моей школы, которые демонстрируют столь глубокие познания в тюремном укладе жизни. – Она пригвоздила взглядом раскрывшего рот ученика. И продолжила: – Михаил Геннадьевич – обладатель премии Морозова. Во всем мире не наберется и дюжины ученых, удостоенных подобной награды. Прошлое его, не скрою, далеко не… – Она запнулась, подбирая слово. – Благополучное. Но не будь его жизненные обстоятельства столь стесненными, у вас никогда, я подчеркну – никогда, даже в Военном институте или лучших университетах Киберики или Шуньтеня, – не было бы преподавателя талантливее.
– Но как нам вести себя на уроках, если за любое взаимодействие списывают соцбаллы? – спросил Кас. Класс тотчас подхватил: