Легко сказать — ищи. Но где искать коран с медной застежкой? А найти его необходимо. В нем сокрыта тайна, а в этой тайне вся надежда комиссара на будущее. Сейчас Али-Баганд в далеком ауле Чишили собирает горцев, обучает их военному делу — впереди жестокие бои, и из этих боев непременно надо выйти победителями или… умереть! «Умереть? Нет! Победить? Да!» — процедил сквозь зубы Хасан из Амузги.
Он еще молод, Хасан сын Ибадага из Амузги. Привлекательное лицо. Волевой подбородок без ямочки чуть выдается вперед. Высокий лоб, как утес, нависает над глубоко посаженными живыми, черными глазами. Чуть скуласт, щеки впалые. Усы подстрижены щеточкой. Из-под белой чалмы выбиваются смоляные кудри. И эта голова, посаженная на твердую жилистую шею с заметно выступающим кадыком, покоится на могучих плечах высокого статного человека.
Хасан из Амузги с ветерком скачет на своем белом коне по медвежьей тропе в ущелье Цалипан навстречу неизвестности и надежде. Во всем случившемся он винит только себя: взял в попутчики человека, который был обязан ему жизнью, поверил, хотя всегда помнил, что чужая душа — темный лес, и потому обычно бывал начеку. Уж очень хотелось знать, о чем он думал, какая мысль грызет ему душу, и вот что из этого получилось.
В расщелине высоких скал Хасан вдруг увидел родник, а над ним, чуть выше, человека, занятого каким-то странным делом.
На первый взгляд, тот вроде бы молится. Чуть поодаль пасется черный конь с уздечкой на луке седла. Выходит, всадник недавно здесь.
Хасан подстегнул своего скакуна. Человек у родника услышал гулкий, эхом отдающийся по ущелью цокот конских копыт, схватился левой рукой за винтовку и встал. До этого он был занят тем, что пытался перевязать рану на правом плече.
Это был Саид Хелли-Пенжи. Мрачный и злой, как тысячи шайтанов, он без устали слал проклятья в адрес Исмаила и корил себя за то, что обратился к эдакому дьяволу с просьбой прочитать надписи на коране. Но кто мог думать, что этот мерзавец выкинет такое. А ведь, конечно, ясно, что только он мог подослать подлых убийц. «Ну погоди ты у меня, неуклюжий кабан, вместе с языком я вырву все твои потроха. Не так-то легко обвести лисьим хвостом Саида Хелли-Пенжи. Я явлюсь к тебе в самый нежеланный для тебя час и спрошу все, что мне следует…»
При таких-то своих раздумьях и услышал Саид Хелли-Пенжи конский топот. Он насторожился: что, если это опять люди Исмаила преследуют его. Не думал Саид о том, что ждет его куда более худшее — встреча с Хасаном из Амузги.
Поравнявшись с родником, Хасан натянул поводья, и конь его встал на дыбы, заржал, будто приветствуя встречу.
— Ассаламу-алейкум, Саид Хелли-Пенжи.
Все, что угодно, мог ожидать Саид, но не этой встречи. Он побледнел, будто всю кровь вобрало в себя сердце. Брови взметнулись, в глазах сверкнул суеверный страх и великое удивление. Так можно поразить человека неожиданным ударом в затылок рукояткою пистолета или тем, что из-под земли вдруг перед ним встанет мертвец…
— Это я, Хасан из Амузги, приветствую тебя, недостойный сын матери-горянки.
— Ты? Нет, нет! — вскрикнул Саид Хелли-Пенжи.
— Представь, это я! — Конь под Хасаном неспокойно кружился, словно бы гнев хозяина передался и ему.
— Но я же тебя убил?! Там, в Большом ореховом лесу!..
Как говорят, у страха глаза велики. В банде Саида, когда он промышлял в Большом ореховом лесу, был один трус по имени Абдул-Азиз из Катагни. Послали его как-то за кислым молоком в Башлыкент. Воротился он ни с чем. А дело было зимой. И начал он рассказывать задыхаясь, что встретил, мол, на дороге сорок снежных барсов.
— Не перехватил ли ты? Ведь известно, что барсы вообще стадами не ходят, — возразили ему.
— Ну если не сорок, так двадцать.
— И по стольку они не ходят.
— Допустим, их было восемь.
— И по восемь их никто никогда не встречал.
— Не восемь, я хотел сказать — четыре…
— И четыре не могло быть.
— Ну два?
— И двух не было.
— Один был барс.
— Нисколько не могло быть! Потому что всем известно, барсы обитают в горах, а не в этом лесу.
— Но следы-то были?
— Откуда им было взяться, следам, когда барсов в ореховом лесу не бывает?
Тогда Абдул-Азиз, ничего больше не найдя в свое оправдание, воскликнул:
— Но кусты-то ведь шевелились!..
Саид Хелли-Пенжи тоже оказался не лишенным страха и суеверия, он был поражен, как это мог остаться в живых человек, в которого разрядили наган.
— Не веришь, Саид? Говоришь, убил ты меня? Не знаешь, похоже, моей способности воскресать? Ха-ха-ха, ну и вид у тебя сейчас, будто ты надел на себя саван!
— Но я же разрядил в тебя весь наган?!
— Значит, это ты стрелял? Я и правда слыхал во сне какие-то выстрелы.
— Ты не человек, ты дьявол! Страшнее дьявола! Сгинь! Я не хочу тебя видеть.
— Ну нет уж. Я очень рад нашей встрече. А ты, я вижу, ранен и кто-то перебил тебе правую руку?..
— Но левая еще цела, Хасан из Амузги! — Саид вмиг вскинул винтовку, хотел выстрелить, но Хасан опередил его — в мгновение ока у него в руках оказался наган и… раздался выстрел. Винтовка вылетела из рук Саида Хелли-Пенжи…
Наган у Хасана из Амузги был особенный, испытанный — образца семнадцатого года. Изготовлен в кузне его отца Ибадага, единственный и неповторимый.
— Все еще не веришь, что предательская пуля меня не берет? Не знаешь разве, что я ношу кольчужную рубаху, кованную моим отцом? Э-эх, Саид Хелли-Пенжи, а ты ведь клялся быть мне братом!
— Безбожник и дьявол не может быть мне братом! — крикнул Саид.
— Ты хочешь сказать, что твой аллах посоветовал тебе предать меня? Тогда почему же он не вложил пули в холостые патроны в твоем нагане?
— Ах вот оно что? Значит, ты зарядил мой наган холостыми патронами?! — карие навыкате глаза Саида загорелись злостью.
— Да, и потому, как видишь, я цел.
— Выходит, ты не доверял мне?..
— С тех самых пор, как я узнал, что ты подслушал мой разговор с комиссаром, Саид Хелли-Пенжи. К сожалению, подлый убийца, ты опередил меня, назвался сыну Али-Шейха моим братом!
— Я никого не убивал!..
— Ты убил ни в чем не повинного, уважаемого старика Абу-Супьяна. Не двигайся с места, если не хочешь, чтобы я продырявил твой паршивый мозг! А моя пуля, ты знаешь, бьет без промаха…
— Как не знать. Рука у меня ранена, это ты…
— Должно быть, всего царапина?
— Позволь мне перевязать ее.
— Перевязывай. Я даже готов помочь тебе, хотя ты трижды достоин смерти. Не из жалости, просто ты мне еще нужен. Не ожидал я так скоро тебя встретить.
Хасан слез с коня, подошел к Саиду Хелли-Пенжи и помог ему перевязать руку.
— Похоже, я отвоевался, — проговорил Саид. — Куда теперь податься? Кроме тетки, никого у меня не осталось…
— У тебя еще есть родные. Вот не думал…
— Она глубокая старуха. Вырастила меня и выходила, когда оспой болел…
— Ну, поговорили, и хватит. А теперь ближе к делу: — признавайся, где коран с медной застежкой?
— Будь он трижды проклят, из-за него я теперь калека.
— У негодяев, говорят, как у собак, все быстро заживает. Так где коран?
— Не знаю.
— Я бы не советовал тебе понапрасну отнимать у меня время. К тому же, если ты хочешь, чтоб твоя старуха тетка еще раз тебя увидела, говори все, как было… Итак, ты убил Абу-Супьяна и завладел кораном?..
— Да не убивал я его, говорю же. Это один из двух моих спутников всадил в него кинжал. Ты же знаешь, что я с кинжалом дела не имею.
— Где коран?
— В ту самую минуту, когда мы у Куймурской башни извлекли из-под земли шкатулку, в нас кто-то стрелял. Спутники мои полегли там, а я — видно, так угодно аллаху — пока остался в живых. В момент, когда я бежал от преследователей, шкатулка выпала у меня из рук.
— Что в ней было?
— Я даже не успел открыть ее.
— А коран где?
— Остался там, у ямы.
— Кто мог в вас стрелять?
— Люди этого негодяя, Исмаила. Заплатит он мне, кровожадный клоп! Я доверился ему, попросил, чтобы прочитал надписи на полях корана, а он, проклятый… Ты можешь мне не верить, но это истинная правда. И если бы я сейчас просил тебя оставить мне жизнь, то лишь для того, чтобы разделаться с Исмаилом!
— Зачем мне-то на тебя пулю тратить? Сыновья Абу-Супьяна свершат над тобою свой суд.
— Возьми меня с собой, Хасан из Амузги, я пригожусь тебе!
— Нет уж! Дороги наши разошлись навсегда!
— Не веришь больше?
— А как ты думаешь?
— Я понимаю…
— При первом удобном случае снова предашь меня. Ты ведь не можешь иначе. Природа вложила в тебя дьявольскую душу.
— Я этого не сделаю. Но тебя, конечно, теперь не убедишь.
— Благодари и на этом. Молись за свою старую тетку и поезжай к ней, — может, она тебе скажет, как дальше жить. Прощай.
— А ты мне нравишься, Хасан из Амузги.
— Смотри не влюбись.
— Я говорю правду. И ловок же! Как тебе пришло в голову, что я могу оказаться в этом ущелье?
— Вот это как раз случайность, а может, я просто удачливее тебя и мне везет.
— Это верно, мне удачи никогда не сопутствовали, — пробормотал Саид, радуясь в душе, что вот, кажется, и на сей раз пронесло.
Его заботила только своя судьба.
Оба сели на лошадей: Саид Хелли-Пенжи повернул в сторону гор, а Хасан из Амузги направился на юг, к холмистым предгорьям легендарного Куймура.
Мало было надежд у Хасана сына Ибадага из Амузги на то, что он найдет коран с медной застежкой под старой Куймурской башней, где разыгралась описанная Саидом Хелли-Пенжи трагедия, но он поехал туда. Очень уж нужно разыскать эту книгу, с которой связано выполнение важного, благородного задания. Хасана заинтриговало и то, что в земле у развалин башни нашли какую-то шкатулку. Что в ней? Не та ли тайна, из-за которой он так неудачно приехал сюда? Как жаль, что Али-Шейха уже нет в живых. Сам старик, конечно, никому бы не передал этой книги. Он бы непременно дождался Хасана, которого кто-кто, а Али-Шейх прекрасно знал в лицо. Они встречались и в Порт-Петровске, на чрезвычайном заседании ревкома,