— Скажи, добрый человек, куда мне обратить взор при молитве, чтобы не ошибиться?
Саид Хелли-Пенжи вгляделся в него. Лицо этого человека показалось ему чем-то очень знакомым. Но вспомнить, кто он, Саид никак не мог. Да и мало ли людей, похожих друг на друга?
Человек повторил свой вопрос, и тогда Саид Хелли-Пенжи с усмешкой сказал:
— Чтобы не ошибиться, дорогой, обрати лучше свой взор туда, где ты разулся, туда, где лежит твоя обувь! Это я тебе по горькому опыту советую. Со мной бывало, когда обращал взоры к Каабе, неизвестно куда исчезала моя одежда, и мне приходилось продолжать путь босиком.
Незнакомец что-то недовольно буркнул, покачал годовой и, может сам сообразив наконец, куда ему повернуться, быстро прочитал молитву, собрал свои вещи, перекинул через плечо хурджин и, тяжело опираясь на палку, зашагал дальше и скоро скрылся в лесу.
Стоял жаркий полдень, надо было напоить лошадей, да и самим немного передохнуть и успокоить во чреве голодного червя. Спешилась и Муумина, выглядевшая в своей чуть мешковатой мужской одежде прекрасным юношей.
Здесь было так хорошо в этот полуденный час! От речки веяло прохладой. Трава все еще зеленела, речка чистая как слеза, полуразвалившаяся чаша родника, видно, совсем не присмотрена.
Похоже, что тропа теперь проходит очень далеко от этого родника, потому-то и решился Саид Хелли-Пенжи устроить здесь привал. Он достал из хурджина узелок, в который были завернуты зачерствевшие ломти чурека, брынза и небольшой кусок мяса: наверно, еще накануне вечером получил все на ужин, на всякий случай запасся, и вот пригодилось. Саид разложил весь припас на камне у родника, поглядел на девушку в мужском обличье, подставившую под холодную прозрачно-чистую струю, что стекала с берестяного желобка, свои не знавшие поцелуя губы.
— А тебе идет этот наряд, — заметил Саид Хелли-Пенжи, — к нему бы еще усы и саблю — совсем сошла бы за настоящего джигита. Брат у тебя есть?
— Нет.
— А сестра?
— Никого нет, кроме слепого, беспомощного отца. Он сейчас, наверное, голодный, без меня за ним некому присмотреть.
— Я тоже, Муумина, один на свете. Всех родных — только тетка-старуха, совсем бедная, живет в далеком ауле Нахка. Вот уже четыре года, как я не видал ее. Не знаю даже, жива ли, нет ли.
— Так почему же ты ее не проведаешь?
— Жизнь у меня такая. Совсем закрутила. Поехал добра искать по свету…
— И как, нашел?
— Пока нет. Но надежды не теряю. Верю, что не сегодня, так завтра найду. Вот тогда и обрадую свою тетку. Знаешь, я поклялся ей, что вернусь богатым и веселым.
— Да поможет тебе аллах!..
— Будем надеяться. А пока давай-ка присаживайся, перекуси.
— Не хочется мне…
— Дорога у нас с тобой еще долгая, обязательно надо поесть, чурек зачерствел, но его можно размочить водой.
— И неужели всегда так будет на свете? — то ли про себя, то ли обращаясь к спутнику, проговорила Муумина.
— Что будет так?
— Жизнь. Неужели она всегда будет такая? Люди ненавидят друг друга, убивают, оскорбляют, унижают. И все больше бедных, беспомощных…
— Что и говорить, это ужасно… А ты хотела бы быть богатой, Муумина?
— Не знаю…
— Ну что бы тебе хотелось?
— Чтобы сбылась моя сказка.
— А ты, выходит, мечтательница? Только какие же сказки… Жизнь так завертела, не знаешь, куда податься.
— Все уже чуть не сбылось, но злые люди вдруг помешали!..
— Ты у отца одна, а я у тетки один. Мне бы ничего больше не хотелось, Муумина, вот только этот клочок земли, с этим родником, и чтобы никого вокруг не было… Ты и я… И привезли бы мы еще стариков да зажили, лучше некуда…
— О чем это ты? — удивленно и даже испуганно спросила Муумина.
Она посмотрела на него, и по губам ее невольно прошла тень презрительной улыбки: где ему выдержать сравнение с вечной мечтой Муумины, с белым всадником. Саиду стало не по себе от ее взгляда. Он невольно отвел глаза, а про себя подумал: «И чего я так робею перед этой девчонкой?»
— Спокойной жизни мне хочется! — проговорил он уже вслух.
А в душе Саид стал досадовать. Уж очень неподатлива эта куймурская красавица. Ни на чем с ней не поладишь, сразу настораживается и, словно еж, выпускает колючки. Ни про коран ни слова не выбьешь, ни от мыслей о Хасане не отвлечешь. Под личиной кажущейся сдержанности и покорности в этой дикарке таится великая решительность и готовность к действию, которые только ждут своего часа, чтобы выплеснуться наружу.
— Нам пора ехать! — сказала она и, вскочив на коня, медленно двинулась вперед.
— Постой, я сейчас! — Саид Хелли-Пенжи быстро все собрал, уложил в хурджин и нагнал ее. — Ты права. Нам лучше засветло добраться до Куймура. И отца твоего поскорее обрадуем.
— Бедный, он, наверное, не знает, что и подумать обо мне, не ведает, как злодеи со мной обошлись!..
— А что, если и я окажусь злодеем? — вдруг выпалил Саид Хелли-Пенжи. Душа его полнилась противоречиями.
— Нет! Ты не можешь быть злодеем. Ты мне как брат. У меня ведь нет брата, а у тебя нет сестры… — очень искренне сказала Муумина и, посмотрев на него, добавила: — Если бы я не поверила тебе, ни за что бы не поехала.
— А все-таки я еду с тобой, а на уме у меня одно… Ну, да ладно, шайтан с ними, с моими мыслями! — Саид уже чуть было не раскрыл себя, подумал, пусть, мол, знает, чего я от нее хочу, но почему-то вдруг сдержался и, изо всех сил огрев плетью коня, рванулся вперед, за ним понесся и конь Муумины. Спустя немного Саид остановился и подождал, пока девушка подъехала к нему.
— Ты очень наивна, ты доверчива, ты… — он не договорил.
— Скажи! Скажи, брат мой, все, что ты думаешь, все, что у тебя на уме. Я знаю, те изверги хотели меня растерзать. Ты спас меня, но если тебе хочется моей смерти, если это даст тебе желанный покой и поможет встретиться с твоей старушкой теткой, — поступай как знаешь, как сердце тебе повелит!..
— Тебе известно, где книга с медной застежкой? — вместо ответа спросил Саид Хелли-Пенжи.
— Да, я ее спрятала, — гордо сказала Муумина.
— До сих пор ты утверждала, что ничего о ней не знаешь?
— Ну, а теперь вот сказала правду.
— Где же книга? — хмуро глянув на Муумину, промолвил Саид.
— Я ее спрятала.
— И ты знаешь тайну, связанную с ней?
— Тайны не знаю. Но знаю, что это очень мудрая книга, что в ней все-все написано. Написано, что человек рожден для счастья, что люди должны жить на земле, как братья, делать друг другу только приятное и доброе…
— Муумина, послушай!.. — И Саид рассказал ей о том, что случилось с ним в злополучную ночь у старой башни, близ Куймура…
— Эта шкатулка сейчас у меня, — закончил он. — В ней есть ключ, а от каких он замков, этот ключ, написано в той книге, которую ты спрятала… Вот и рассуди сама…
— Я понимаю тебя, ты спас меня, чтобы завладеть книгой…
— Чтобы завладеть тобой и тайной о том, где хранится богатство. Тогда мы оба станем богатыми, Муумина! И я увезу тебя в сказочный мир…
— Я уже сказала, Саид Хелли-Пенжи, поступай, как велит тебе сердце… — И впервые девушка пожалела, что не носила с собой нож, подаренный ей Хасаном из Амузги.
— Скажи, где ты спрятала книгу?
— Нет, этого я тебе никогда не скажу! — необычно суровым тоном проговорила она.
— Почему?
— Потому что белый всадник велел мне молчать! До этого запрета я не знала, что книга чем-то связана с именем Хасана и что в ней скрыта тайна. Теперь, когда я вижу, как все, и ты тоже, хотят завладеть книгой, я особенно поняла, как важно сохранить ее для Хасана… Будь по-твоему, брат мой, я понимаю, что ты обманешь меня, ну и что ж… — Она горько вздохнула. — Я беззащитна. Расправиться со мной куда легче, чем убить птицу.
— Разжалобить меня хочешь? «Брат мой»! — не без иронии сказал Саид, хотя слова, с которыми к нему никогда и никто не обращался, отозвались в его душе невольным теплом. Но Саид не дал себе расслабиться. В глазах его вспыхнули злые огоньки.
— Я заставлю тебя сказать, где ты спрятала книгу! — и он взмахнул плетью над ее головой…
Муумина глазом не повела. Она смело и гордо смотрела ему в лицо и готова была на смерть. И вдруг как гром прогремел.
— Не тронь! — раздался чей-то грозный голос, и откуда ни возьмись из зарослей выскочили с разных сторон четыре всадника. Огорошенный неожиданным окриком, Саид Хелли-Пенжи медленно опустил руку с плетью. Будь он мудрее, ему бы не следовало забывать, что смерть идет за ним по пятам.
Перед ним предстали сыновья Абу-Супьяна. Саид даже не потянулся к оружию, застыл на коне как изваяние, угрюмо насупившись, опустил голову и положил обе руки на переднюю луку.
Муумина ничего не понимала. Кто эти люди? Какие-то новые злодеи? Лесные братья — качаги?..
— Вот и настал твой час, Саид Хелли-Пенжи! — послышался глухой голос, будто донесшийся откуда-то из неведомой дали.
— Братья! — заговорил один из четырех всадников, тот, что помоложе других — почти юноша. Сейчас он очень походил на Муумину в ее мужском одеянии… — Братья мои, я младший из вас, знаю, ваш гнев не меньше моего, но позвольте мне сразиться с врагом нашего рода один на один! Прошу!..
— Самому младшему — последнее слово, таков наш обычай, и не нам его нарушать. Я — старший. И после смерти отца все его долги на земле первым платить мне. С убийцей отца рассчитаюсь я! Слезай с коня, Саид Хелли-Пенжи, вызываю тебя на кинжальный бой! — Назвавшийся старшим легко и пружинисто спешился, отложил в сторону винтовку, отвязал пояс с пистолетом и кинжалом, вынул из ножен кинжал с блестящим лезвием и рукояткою слоновой кости… — Я жду тебя, храбрый против стариков и детей! — Под детьми он, как видно, подразумевал Муумину, приняв ее за юношу.
А Муумина между тем не могла глазам своим поверить, как вдруг изменился Саид Хелли-Пенжи. Лицо его сделалось саванно-белым. Он медленно сошел с коня и, не поднимая глаз, дрожащим голосом взмолился:
— Выслушайте меня, достойные сыны почтенного отца!..